ТОСКЕ, УНЫНИЮ НЕ ВЕРЬ,
СТУЧИТСЯ СНОВА СЧАСТЬЕ В ДВЕРЬ!
Однако это его не утешало. Если Бублик не вернется, останется всего только пять защитников оазиса. Вдруг распахнулась дверка резного домика: «Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!» И снова воцарилась тишина.
— Бублик остался у Носика, — предположил Герберт. — Где же еще ему пропадать?
Относительно Бублика мнения разошлись еще тогда, когда он на пустыре вступился за Носика. Правильно ли они поступили, послав именно его с секретным заданием?
— Вот слушайте! — пророчествовал Штрекенбах. — Первое: Хёфлих узнает, что случилось в воскресенье. Далее: родительское собрание. Далее: взбучка дома. Далее: сбор отряда. Взбучка в отряде. И наконец: сбор металлолома, покупка краски, ремонт барака…
— …два притопа, три прихлопа, — дополнил остроносый Митшлих. — Ничего себе перспективочка!
Пингвин вспомнил о западне. Если его отец, пекарь Кни́рим, прослышит об их проделке, пощады не жди — уж это Пингвин знал наверняка. Поэтому он тихонько сказал:
— Зря мы тогда сразу не смылись. Ребя-я-я, а если все выплывет? — Он не поднимал глаз от приемника.
— Вот как? — настороженно спросил Генерал. — А кто сказал, что мы не хотели помочь лейтенанту? Думаешь, мы струсили? Ясное дело, мы бы вышли, но уж все вместе, а не то что кто-нибудь один. Разве я не говорил все время: «Погодите»? Вот видишь! Только надо было прежде разглядеть, почему это лейтенант вообще с велосипеда свалился. Да Носище забил нам башку своим Теве, а мы еще догадывайся, что там стряслось! Думаешь, он сам не знал о люке? Я же все время ему глазами показывал. Просто хотел посадить нас в лужу. Смылся и наябедничал. Разыграл из себя санитара, а сам выдал нас лейтенанту. Ха! Меня не проведешь!
— Мы ждем уже час битый, — напомнил Герберт, — пока суд да дело — они разорят наш командный пункт.
— Ну, так пошли без Бублика, — решил Генерал.
Он встал и пристально оглядел всех по очереди.
— А кто желает помогать Точке в ее садочке, выкладывай сразу.
Генерал подождал секунд десять. Ребята молчали. В тесной, душной комнатенке было так тихо, что тиканье старых часов громом отдавало в ушах. Медленно поднялись Митшлих, Герберт и Штрекенбах. Под их строгими взглядами вступил в круг заговорщиков и Пингвин.
— Итак, никто не желает, — установил Генерал. — Отлично. Ну, будь что будет, а пустырь мы добровольно не сдадим.
Пингвин попытался — правда, весьма нерешительно — еще раз напомнить:
— А если лейтенант догадается…
— «Лейтенант! Лейтенант»! — передразнил его Герберт. — Стоит же на пустыре щит с объявлением: «Вход воспрещен». Это и к нему относится, не только к нам. Откуда мы знали, что кто-то проедет на велосипеде? И если бы Носик со своим дурацким телефоном…
— Хватит болтать, — оборвал его Генерал.
Слова Герберта окончательно убедили его в том, что нечего сразу «лапки кверху подымать», как говорит его отец. Поэтому он холодно заметил, сверху вниз поглядев на Пингвина:
— Хочешь, так проваливай к Носику — никто тебя не держит!
Пингвин молчал, уставившись на фарфоровое яблочко тети Герты.
— Наш пустырь они не получат, — повторил Генерал, — что бы там ни придумывал этот лейтенант. Мы приспособили его для военных игр. Смекаете? А теперь пошли поглядим, осмелилась ли Точка начать враждебные действия. Вперед!
Решительно стиснув зубы, они ободряюще поглядели друг на друга. Только Пингвин не поднял глаз. У него в носу защекотало. И вдруг он ка-ак чихнет. К потолку взметнулся столб пыли.
Честное слово — не разменная монета
А Носик в это время сидел в казарме у раненого лейтенанта. Кстати, это была не просто казарма, а еще и офицерское общежитие, как сказали ему в дежурке.
Сидел он на самом краешке стула, а это, откровенно говоря, не очень-то удобно. Спина у него затекла и одеревенела. Руки стали влажными от волнения. И он все еще держал перед собой на манер раскрытого зонта букет цветов. «Если лейтенант так и не возьмет его у меня, — подумал Носик, — я просто положу его на стол. Ведь я все сказал. Неужели он мне не верит?»
Наконец офицер встал. Но ждать ему, как видно, не надоело — он начал в задумчивости шагать по комнате. И каждый раз, проходя мимо двери и книжной полки, косился на Носика.
«Хоть бы не молчал так упорно, — думал лейтенант. — И такой славный мальчонка. Неужели я в нем ошибся?» Остановившись за стулом Носика, он еще раз спросил:
— Кто же там был, кроме тебя, хотел бы я знать?
Носик, глядя прямо перед собой, повторял:
— Ведь я дал им честное слово, господин лейтенант!
— Слушай-ка, Тео… — Лейтенант сел. — Мне кажется, ты несколько легкомысленно распорядился своим честным словом.
«Легкомысленно? — подумал Носик. — Но почему? Дал слово — держи».
— Не принимаешь ли ты честное слово за разменную монету?
Носик задумался.
Иногда их слово и вправду ничего не стоит — это он должен был про себя признать. У многих оно не сто́ит и гроша, не говоря уже о пфенинге. «Думаешь, вру? Честное слово!», «У него на два очка больше! Честное слово!», «Никогда ни словечка не скажу! Честное слово!» И так раз двадцать на день.
— Вы поступили, как… да, как разбойники, — снова заговорил лейтенант. — А какое честное слово может быть у разбойников? Об этом ты подумал?
Носик оскорбился. Разбойники? Это уж чересчур. Протянуть проволоку вдоль изгороди было, конечно, легкомысленно. Что верно, то верно. Но разве они разбойники?
— Мы не разбойники. Честное… — Но он тут же сглотнул и поправился: — Правда!
Лейтенант недовольно нахмурился. Этот мальчик задал ему нелегкую задачу. «Десять лет назад я и сам был пионером, — подумал он. — Не скажу, что мы всегда были пай-мальчиками. Но уж если, бывало, натворим что-нибудь, так не трусим».
Он показал на пионерский галстук Носика и сказал:
— Галстук этот, если не ошибаюсь, имеет какое-то отношение к чести?
Носик вопросительно взглянул на него.
— Конечно, и пионер может допустить ошибку, — согласился офицер. — Но если уж наделали глупостей, хоть не увиливайте.
Носик напряженно думал: «Я во всем признаюсь. Только имен не назову. Я их всех самих сюда пришлю, этих выдумщиков. Пусть-ка изворачиваются».
— Как ты назовешь тех, кто роет волчью яму, а сам подстерегает в кустах, пока прохожий в нее не свалится? А? Я называю таких людей разбойниками.
— Волчью яму? — Носик даже растерялся. Теперь он, кажется, начинал понимать лейтенанта. — На пустыре много ям, это я знаю. Но мы ведь не могли угадать заранее…
— Нет, я говорю не о простых ямах. Там была настоящая волчья яма.
Носик посмотрел в глаза офицеру и твердо сказал:
— Нет. Волчьей ямы там не было.
«Странно, — подумал лейтенант, — говорит спокойно, глазом не моргнет. Быть не может, чтобы парнишка так ловко лгал. К тому же он охотно помог мне, когда я свалился. Ведь, собственно, только поэтому я и не сообщил сразу в школу».
— Так, стало быть, волчьей ямы там не было. А почему же это я свалился с велосипеда, как ты думаешь?
— Вы зацепились за проволоку. Мы протянули ее вдоль изгороди…
— Так, так. Еще и проволока? Что же это за проволока? Ну-ка, отвечай!
— Провод от полевого телефона.
И снова лейтенант задумался. Вполне возможно, что другие ребята ничего не сказали этому мальчонке. Но велосипед попал в яму…
— А на пустырь вы пришли все вместе?
— Я попозже.
«Вполне возможно, — подумал лейтенант Берне май. Теперь, наконец, он взял у мальчика цветы и поставил их в вазу. — Надо бы со всем отрядом познакомиться. Поймал-то я, видно, не того, кого надо. Но почему же тогда Тео не оправдывается?»
— А кто дал вам полевой телефон?
— Я его сам собрал.
— Так, так… Как же это ты сумел? — Теперь лейтенанту стало даже интересно. Он собирался поступить в технический институт, стать инженером.
Носик же был рад, что нашелся удобный предлог уклониться от разговора о «волчьей яме». «Поглядим, как лейтенант разбирается в технике», — подумал он и стал выкладывать:
— Перво-наперво я сколотил ящик и укрепил в нем батарейки. Потом раздобыл два трансформатора с усилением один к четырем. И еще несколько розеток. Потом переключатель, провод… и две старые трубки. Их принесла мне мама. Еще в Хагенберге, из своего Строительного управления. Потом я…
— Твоя мама там работает?
— В Хагенберге работала в управлении. А теперь — на телефонной станции здесь, в Ингельсбахе.
— А давно вы здесь живете?
— Пять дней.
Лейтенант откинулся на спинку стула. Совершенно очевидно, что мальчик способен к технике. А в классе он новенький. Лейтенант Борнеман еще хорошо помнил, каково приходится новенькому. Всегда найдутся любители «окрестить» его тем или иным способом.
