— Где вы работаете, гражданин Садовский? — спросил он.
— На автобазе райпищеторга.
— Развозите продукты по магазинам?
— Точно так.
— А много вам перепадает из этих продуктов?
— Как это «перепадает»? — явно собираясь обидеться, спросил Садовский.
— У хлеба не без крох, как говорят. Не будете же вы уверять меня, что никогда, ничего, ни капли…
Шофер пристально посмотрел в глаза следователю и неожиданно прозрел. Вместо недоумения на лице появилось понимающее, снисходительное выражение.
— А-а… это точно. Это вы правильно! — согласился он. — У хлеба не без крох. Бывает, конечно, но только самая малость. Если директор магазина сочувствует или на базе излишки…
— Спишут что-нибудь, — в тон ему подсказал Константин Семенович.
Садовский засмеялся и закивал головой:
— Вот, вот. Это точно. Вы здесь в курсе. Смешно было бы отрицать. В нашей работе всякое может случиться. Конечно, и шоферу кое-что перепадет… но только самая малость. Крохи! — охотно заговорил он. — А что делать? Заработки у нас сами знаете какие? А потом я вам вот что скажу, товарищ следователь… На торговых работников часто как смотрят? Берёт человек — говорят «берёт». А если не берёт — всё равно говорят «берёт». Разве не так? Вот я и считаю, что уж лучше брать. Не так обидно. Будь ты честный, порядочный, идейный, так сказать, — всё равно не поверят.
— Значит, вы оправдываете такое отношение к государственному добру?
— Что значит — оправдываю! Я говорю, как оно есть… Конечно, если человек от жадности начинает хапать сверх всякой меры… Таких оправдывать нельзя. Таких надо сажать.
— А что значит сверх всякой меры?
— Ну… когда чересчур.
— А в чем выражается эта мера? Можете вы это точно определить?
— Нет, конечно, это трудно определить, — после короткого молчания сказал шофер. — Но я полагаю, что если человек начинает прихватывать сверх потребностей.
— Потребности бывают разные, — перебил его Константин Семенович. — К тому же потребности имеют свойство расти. Сегодня человек удовлетворяется малым, а завтра ему хочется большего.
— Точно, точно…
— Как же тогда определить эту меру?
Садовский задумался. В самом деле, если оправдывать кражу по самой необходимой потребности, то нужно определить и норму. Ну, а если определить норму и разрешить… то это уже не будет называться кражей…
— Ваша дочь работает тоже в торговой сети? — спросил Константин Семенович.
— Да. Она продавщица.
— У нее вы тоже воспитали такое отношение к товару?
— Какое такое? Ничего я ей не воспитывал.
— Подождите, не горячитесь. И обижаться тут нечего. Дома вы вели разговоры на эту тему… И тоже так вот, со смешком?
— Ну и что?
— Иногда привозили домой незаконно списанные продукты… Самую малость, как вы сказали. А что вы говорили при этом? Вот, мол, ребята, ешьте. Отец честно для вас заработал и купил. Так?
— Ну?
— Так или не так?
— А я не понимаю, куда вы всё гнете, товарищ следователь. Статью мне, что ли, хотите пришить?
— Ничего я вам пришивать не собираюсь. Я хочу, чтобы вы поняли одну простую вещь, — медленно начал Константин Семенович. — С самого раннего возраста дети видят, что делают их родители, слышат, о чем они говорят. Родители для детей всегда были, есть и будут примером. Во всяком случае до тех пор, пока дети не станут мыслить самостоятельно или пока кто-то другой не начнет влиять на них сильней. Вам это понятно, гражданин Садовский? Как вы смотрите на жизнь, так будут смотреть и ваши дети. Вы с самого начала определяете линию их поведения, или, другими словами, даете им закваску для дальнейшей жизни. Почему ваш сын или дочь должны относиться к социалистической собственности иначе, чем вы?
— В школе-то им говорят, как это всё надо… — неуверенно возразил Садовский.
— В том-то и дело, что там только говорят, а вы наглядно, на примерах это воспитываете.
— Да ничего я не воспитываю, — со вздохом сказал Садовский. — Вообще-то вы правильно подметили насчет прав. Это точно! Чтобы машину водить, надо права получить. Учиться надо. Правила уличного движения строго спрашивают… А насчет воспитания детей мы, можно сказать, совсем неграмотные. Даже ликбеза не проходили.
— Кто это «мы»?
— Родители.
— Ошибаетесь! Не все родители так неграмотны.
— Оно конечно… Не все. Но я полагаю, что большинство. Думал я сейчас, и никак не мог вспомнить, кто из моих знакомых, которые детей имеют… Ну, чтобы они какие-нибудь курсы проходили насчет воспитания…
Дверь открылась, и в комнату вошел заместитель начальника управления. Полковник был в светло-сером штатском костюме, в роговых очках и больше походил на ученого, чем на работника милиции. Молча поздоровавшись с поднявшимся ему навстречу Горюновым, он сел на рядом стоявший стул и внимательно посмотрел на шофера:
— Я не мешаю? Продолжайте, пожалуйста.
— Вы сказали, что знакомы со многими родителями, — снова обратился Константин Семенович к Садовскому. — И что же… бывают среди вас разговоры о воспитании своих детей?
— Редко. Насчет отметок по учению говорим между собой, сравниваем. У одного дочь на пятерки учится, у другого двойки получает.
— Тоже дочь?
— Что́ дочь?
— Двойки получает?
— Нет, сын. Девочки вообще лучше учатся. И с ними хлопот меньше.
— Вы судите по своей дочери?
— Да, и по своей тоже.
— Смотрите… — погрозив пальцем, остановил его Константин Семенович. — Не ошибитесь!
— А что… Может, вы что знаете про мою дочь? Говорите уж, заодно, — с дрожью в голосе сказал Садовский. — Тоже воровать пошла?
— Нет. Этого я сказать не могу. Не знаю. Я могу говорить только о том, что мне известно. Вот, например, я точно знаю, что сын у вас хороший, любознательный, и если вы обратите на него внимание, то из мальчика выйдет прекрасный человек.
— Что же я должен делать, товарищ? Как его перевоспитывать? Посоветуйте! — сиплым от волнения голосом спросил шофер и откашлялся. — Конечно, я виноват. Внимания ребятам, прямо скажем, совсем не уделяю… работы много.
Константин Семенович покосился на молча сидевшего начальника и подумал о том, что Садовского он вызвал не напрасно. Как-никак, а всё-таки это отец. Случай с сыном, вызов в милицию, томительное ожидание в коридоре и, наконец, разговор со следователем — всё это пробороздило глубокие следы в его душе, и если сейчас посеять семена, они взойдут.
— А вы не думайте, что его надо перевоспитывать, — спокойно ответил Константин Семенович. — Поставьте перед собой другую задачу: сделать из него себе помощника. Не ждите, когда другие это сделают. Мальчик любит технику. Почему бы вам сейчас, летом, когда ребята болтаются без дела, не взять его с собой в гараж, не приучать к работе по ремонту машины, по уходу за ней. Почему бы не посадить его рядом с собой в кабину, и в свободное время заниматься изучением мотора.
— Молод еще… — нерешительно возразил шофер.
— А что значит молод? Сейчас он в таком возрасте, когда мозг жадно схватывает и на всю жизнь запоминает всё, что он видит, к чему стремится и что его увлекает. Он очень быстро освоит машину. Ведь он видит ее… слышит каждый день о технике. Я думаю, что вы не один такой. Работники вашего гаража имеют детей, и многие ребята болтаются без дела. Сговоритесь между собой и поставьте этот вопрос в профсоюзе. Добейтесь, чтобы вашим детям разрешили бывать в гараже и работать с отцами. Профсоюзные деятели сами до этого не додумались. Надо их подтолкнуть. Но предупреждаю… Делать это нужно всерьез. Пускай это будет не игра, не развлечение, а настоящий труд. Не смотрите на своего сына, как на какое-то неполноценное, слабое существо. Уважайте в нем человека.
— Да, да… я понимаю, понимаю, — бормотал Садовский, энергично кивая головой.
— Ну, а если понимаете, то ничего другого я вам больше сказать не могу. Разве только: не бейте сына! Пользы от ваших оплеух не будет.
— А за ларек?
— Сделайте вид, что ничего не знаете, — посоветовал Константин Семенович и протянул руку. — Дайте вашу повестку. — На оборотной стороне он поставил штамп, отметил часы, подписал и вернул назад шоферу. — Можете идти на работу. Вы, кажется, очень торопились.
— Спасибо, товарищ следователь! Значит, можно считать, что Кольку вы отпустите?
— А вам хочется, чтобы его судили?
— Ну что вы! У меня же сердце кровью обливается.
— Я вас больше не задерживаю.
8. Заместитель начальника
Садовский ушел. Проводив его взглядом до дверей, полковник снял очки, вынул из кармана сложенный вчетверо платок и занялся протиранием стекол. Движения его были неторопливы, словно он умышленно затягивал начало разговора, обдумывая какую-то мысль.
