Анатолий Алексин - Дым без огня

— Зачем?… Зачем мне избавляться от Александра Степановича? Рассуждай хотя бы логично… Я уже почти утвержден проректором.

— А вы хотите быть ректором! Вам не терпится. И вы замыслили перепрыгнуть через дедушкину голову и даже через его жизнь. Я все поняла.

Кульков отворял и, ничего не промолвив, затворял рот.

— Как-то вы, помню (я все помню сегодня!), говорили о знаменитом державинском благословении. Глупо сравнивать великое с тем, что случилось… Но если все-таки сопоставить, я скажу, что именно вас не устраивает в этом сопоставлении. А вот что… Державин «заметил» и «благословил», уже «в гроб сходя», а дедушка, благословив, все продолжает жить. Хотя сейчас его жизнь в опасности. И если он… Если с ним…

Вася пытался изобразить сочувственный испуг, но под Катиным взглядом сник.

— Учительница истории объясняла нам, что один из главных просчетов всех агрессоров, завоевателей, знаете, в чем?

— В чем? — механически повторил Кульков.

— Они не могут вовремя остановиться! У вас, Кульков, как я теперь слышу в институте… да и сама поняла, способностей на кулек, а вы хотите захватить все чужие жизненные пространства. Но вы своим тщеславием и подавитесь. Уже подавились!…

Он глотнул, как бы проверяя, верны ли ее слова.

— Вы и отца-то родного оговорили: «Прибьет!…» А он может прибить только что-то, а не кого-то… И бессловесную жену свою ревнивым деспотом пытались изобразить, чтоб окружить себя ореолом мученичества… Своих, близких не пощадили. Могли ли вы пожалеть моего дедушку?

— Но вспомни, как я помогал…

— Пока он был вам нужен! А сейчас… Вы убийца! Потому что дедушка лежит там… в палате… — Катя рубила не останавливаясь. — И потому еще, что пытаетесь убить веру в святыни! Братство, верность… Не смейте больше произносить эти слова! Вы убиваете не врагов, а тех, которые вас любили… И своих благодетелей. Потому что они уже «бывшие» благодетели… Вы не будете обучать и воспитывать. Пока я жива! Вы не будете… Потому что не имеете права! Кульков стоял навытяжку, он выслушивал приговор. Произносила его первокурсница, но Кульков с ужасом думал, что приговор может быть приведен в исполнение.