— Мы привяжем ласт к его телу так, чтобы он не мог им пользоваться, пока он не срастётся.
— Не забудь и о ране, — задумчиво продолжал отец. — Её нельзя обрабатывать после того, как мы наложим шину.
Клинт осмотрел раненый ласт.
— Кровь ещё идёт. Рана очистится до тех пор, пока кровь свернётся.
— Кровь лучше всего очищает рану, — согласилась мама.
— Что ж, попробуем, — решился отец. — Прежде всего надо сделать шину. Накладывать её следует очень осторожно. И постараться не внести инфекцию в рану.
— Померить шину можно на здоровый ласт, — сказал Клинт. — Они одного размера.
— А я бы и не догадался, — усмехнулся отец. — Пойдём в сарай, посмотрим, что у нас есть.
Они выбрали две тонкие фанерки, которые можно было простерилизовать в кипящей воде. С одного края фанерку прибили к дощечке толщиной в ласт. А вторую дощечку приготовили, чтобы прибить её с другого края, после того как шина будет наложена.
По совету мамы, в фанерках сделали два отверстия, чтобы менять бинты, не снимая шины.
Эти минуты казались Клинту самыми лучшими в жизни. Стояло обычное будничное утро, но никто и не вспоминал о школе. Он и родители работали вместе, придумывая, как помочь Бастеру. А он и не подозревал, как они добры и как привязаны к Бастеру!
В десять по кухонным часам всё было готово для наложения шины. Пахло дезинфицирующими средствами, и полно было пару.
С одной стороны стола, обняв Бастера за шею и разговаривая с ним, стоял Клинт. Включили радио. Клинт уверял, что музыка действует на Бастера успокаивающе.
С другой стороны стола мама промывала сломанный ласт дезинфицирующим раствором. Кухонными щипцами отец вынул похожую на ящик шипу из кипятка, а мама протёрла её стерильной тряпкой.
— Готово, — сказал отец. — Ты уверен, что Бастер не будет кусаться?
— Уверен. Правда, Бастер?
Тюлень приподнял голову, словно говоря, что он никого на свете не собирается обижать.
— Начнём.
Отец расправил сломанный ласт. Бастер вздрогнул и захныкал, поглядывая на Клинта.
— Всё в порядке, милый!
— Надевай шину, — сказал отец маме.
Мама ловко надела шину на расправленный ласт, вложив внутрь чистые тряпки.
— Теперь вторую дощечку.
Мама вставила вторую дощечку. Бастер завизжал и задрожал, когда она плотно прижала фанерки.
— Ничего, ничего, — гладил его Клинт.
— Теперь вбей гвозди, Мэри, — сказал отец. — Я пока боюсь отпустить ласт.
Клинт ещё ни разу не видел женщины, которая умела бы вбивать гвозди, но мама справилась с этой работой удивительно ловко. Затем отец взял молоток свободной рукой.
— Держи его крепче, Клинт. Ему сейчас будет больно.
Клинт теснее прижал к себе тюленя:
— Спокойно, Бастер.
Отец искусно забивал гвозди. Клинт был горд за отца — Бастер почти ничего не чувствовал.
— Всё в порядке, Бастер. Скоро конец. (Тюлень начал вырываться). Скоро… — Был забит последний гвоздь. — Всё!
— Вот так! — Отец отпустил ласт.
— Я устала, — сказала мама.
Устали все, кроме Бастера, который тут же захотел подняться на оба ласта.
— Подожди! — сказал Клинт и, схватив сломанный ласт, прижал его к телу Бастера.
— Это комплимент нам, — заметил отец. — Он считает, что мы его уже вылечили.
Ласт привязали к телу Бастера. Теперь предстояло обработать рану на голове. Клинт хотел сам зашить её, но отец мыслил по-другому.
— Нет, сынок. Только ты можешь держать его, чтобы он не кусался, и тебе понадобятся для этого сейчас не две руки, а все три.
Клинт снова обнял Бастера и прижался к нему лицом, пока отец сбривал шерсть вокруг раны.
Когда мама начала промывать рану, Бастер вздрогнул, а потом уже визжал не переставая, пока она, соединив края раны, сшивала их иголкой и ниткой, предварительно прокипячёнными в кастрюле. Она сделала пять стежков крест-накрест и каждый из них завязала отдельно. Теперь голова Бастера была похожа на зашнурованный футбольный мяч.
— Вот и всё, что мы могли для него сделать, — сказал отец, помогая маме убрать на кухне. — Ты подумал, где его держать?
Клинт ответил не сразу. Он всё ещё гладил Бастера.
— Хорошо бы у меня в комнате. Там тихо.
— Нет, — решительно возразила мама. — Ещё чего! Держать тюленя в спальне!
Клинт задумался.
— А если на заднем крыльце? Там тише, чем перед домом.
— С условием, что ты будешь за ним убирать, — согласилась мама. — И сначала промой ящик Бастера дезинфицирующим средством.
— Хорошо. А на дне ящика я сделаю отверстия, чтобы Бастера можно было обливать из шланга.
— Поставь ящик на кирпичи, — посоветовал отец. — Если будешь держать тюленя в чистоте, может, он и выздоровеет.
Бастера поместили в ящике на заднем крыльце. Там было тихо и берега не видно, чтобы тюлень не тосковал. Но, может, ему там не понравилось. Он смотрел на Клинта дружелюбно, но к рыбе, которую тот ему принёс, не притронулся.
— Нужно есть, Бастер. Ты потерял много крови и должен есть, чтобы поправиться.
Бастера это не интересовало. Он весь день ничего не ел. И даже не притронулся к бутылке молока, специально для него разогретого. Но вечером, когда Клинт принёс ему ещё тёплое парное молоко, он стал жадно пить его. Это был хороший признак.
Совсем поздно, когда родители уже спали, Клинт снова вышел на крыльцо посмотреть, хорошо ли его другу. Бастер тревожно ворочался и стонал. Клинт приласкал его, поговорил с ним, и он затих. Но нос у него был тёплый — обычно у животных нос холодный, — значит, у него жар. Он не хотел ни есть, ни пить и, когда Клинт встал, чтобы уйти, снова захныкал.
— Ладно, Бастер, если тебе от моего присутствия лучше, я останусь.
Клинту было холодно в одной пижаме и стареньком халате, поэтому он накинул на себя плащ, что висел здесь же, на крыльце, и, прикрыв полой халата ноги, уселся рядом с ящиком.
— Я здесь, Бастер. А теперь спи.
— Я здесь, Бастер. Спи!
Хныканье прекратилось, но, как только Клинт снял руку с плеча Бастера, тотчас же возобновилось. Было уже почти два часа ночи, когда ему удалось тайком ускользнуть наверх.
Утром Бастер выпил ещё парного молока и съел кусок лососины, из которой Клинт предварительно вынул кости. Нос у него всё ещё был тёплым, но он проявлял больше жизни. Когда Клинт, уходя на занятия — ему страшно этого не хотелось, — остановился возле него, тюлень даже приподнял голову и начал упрашивать мальчика отказаться от нелепой мысли идти в школу.
— Только сегодня, — объяснил ему Клинт. — А завтра и воскресенье я проведу с тобой. Ты скоро поправишься, Бастер!
И Бастер поправился с помощью пенициллина и советов доктора Джонса из Кро́ссроудс.
Молодой доктор сказал, что он не ветеринар, но, поскольку у всех теплокровных много общего, он готов выслушать Клинта.
Клинт спросил, можно ли обливать Бастера морской водой.
— Неплохая мысль, — сказал доктор. — Ведь тюлень привык к этой воде. Кроме того, морская вода имеет целебные свойства, их сейчас как раз изучают.
Доктор Джонс приезжал к ним не специально из-за тюленя, он приехал в начале рождественских каникул, когда у мамы был грипп, и, конечно, ему пришлось посмотреть и Бастера. Земля уже вся была покрыта снегом. Тюлень стал очень беспокойным и часто выползал из своего ящика, чтобы походить, опираясь на один здоровый ласт.
Клинт ждал доктора возле крыльца. Низенький и толстый, с гладким лицом, молодой доктор напускал на себя чересчур важный вид: вдруг люди подумают, что такой молодой не может быть хорошим врачом.
— Твоя мама, если она будет лежать, скоро поправится, — сказал он Клинту. — Грипп у неё не тяжёлый, теперь многие болеют у нас в округе.
— Постараемся, чтобы мама не вставала.
Доктор посмотрел на лежащего на салазках Бастера: тюлень крутил головой, требуя, чтобы Клинт ещё покатал его.
— Так вот, значит, твой пациент, Клинт. Он выглядит лучше, чем многие из моих. — Он осмотрел шину на привязанном к телу Бастера ласте. — Очень аккуратно. Сколько времени он ее носит?
— Почти пять недель.
— Вполне достаточно. Если конечность слишком долго находится в одном положении, есть опасность, что сустав останется неподвижным навсегда.
— Я каждый день на некоторое время отвязываю ему ласт, — сказал Клинт, — и массирую сустав.
— Очень хорошо. Ты правильно делаешь.
Доктор, по-видимому, забыл, что сам велел Клинту это делать. Он осмотрел рану на голове Бастера.
— Очень аккуратно зашито.
Рана затянулась, и на голове выросла новая шерсть, только белая. Казалось, по серой голове Бастера кто-то провёл мелом.
— Некоторые женщины в городе специально делают себе в тёмных волосах одну белую прядь. Это модно.
