Лицо Гришаткиной матери становится строгим, смотрит она на сына укоряющим взглядом.
"Царь он, царь он, Гришатка!"
И вдруг врывается голос Хлопуши:
"Царь он народный! Вождь и заступник!"
И снова голос Гришаткиной матери:
"Вождь и заступник!"
Гришатка проснулся. Стоит у постели Ненила.
– Дитятко, я кашу тебе приготовила.
Вскочил Гришатка:
– Тетка Ненила, а где... где царь-батюшка наш?
– Уехал, уехал, Гришатка, Оренбург с казаками уехал брать.
В это время на кухню к Нениле ввалился еще по первой встрече знакомый Гришатке казак, тот высоченный, с серьгой в оттопыренном ухе.
– Сей минут из-под Оренбурга. Ух и сеча! Ух и сеча! Сам царь-батюшка водил казаков и башкирцев на приступ. Людишек много, оружия мало у нас. Неосторожен царь-государь. В самое пекло лезет. Ты, Ненила, доглядай за Гришаткой, наказал император.
– Ох, ох! - вздыхала Ненила. - Тут-то догляжу. Как они там, родные?
Принялась Ненила угощать казака варевом. А Гришатка незаметно полушубок на плечи, пистолет из-под подушки за пояс и на улицу - шмыг.
Подбежал он к коню, на котором прискакал казак из-под Оренбурга. Ногу в стремя, на спину - скок, пятками в лошадиное брюхо - трогай!
Взвился лихой скакун с места галопом.
Выбежали казак и Ненила.
– Стой! - закричал казак.
– Ох ты, дитятко! - всплеснула руками Ненила.
К исходу дня Пугачев начал новую атаку на Оренбург. На сей раз в конном строю.
– За мной, детушки!
Взяли казацкие кони в карьер. Вмиг промахнули открытым полем.
Вот и ров, вот и вал.
– На штурм! На слом! - привстав в стременах, кричит Пугачев.
И снова градом навстречу картечь, снова несмолкаемым гулом бабахнули ружья.
Ударила пуля Пугачева в левый рукав - отлетел клок от полушубка, словно перо из птицы.
Ударила другая пуля в правый рукав - обожгла чуть повыше локтя.
– Не трусь! - кричит Пугачев. - Дело святое, правое. Смерть не страшна. Слазь с коня! Валом кати на вал!
Однако казаки не успели выполнить приказ Пугачева. Сверху, с вала, посыпались на пугачевцев солдаты. Врезались они в ряды конных, взыграл рукопашный бой.
Заработали казаки пиками, саблями. Крошит Пугачев солдат. Не подставляй головы, береги плечи! Удар у Пугачева пудовый. Сабля острая. Раз - взмах, два - взмах! Не шути с государем.
– Емелька! Это Емелька! - кричат царские солдаты и, словно к магниту, лезут к отважному всаднику.
– Неразумные! Сирые! - кричит Пугачев. - Так-то своих встречаете?! И снова саблей во весь богатырский мах.
Бьется Емельян Иванович, мышцы как сталь, лицо в напряжении. Зрачки как маятник - в разные стороны бегают. На взлохмаченной бороде сосулька повисла.
Метнул Пугачев глазами налево - рядом верхом на коне Гришатка.
– Прочь! - взревел Пугачев. - Откуда ты, глупое! Эй, казаки, оттащить Гришатку в безопасное место!
Собрался Гришатка отъехать подальше от Пугачева, да вдруг заметил, как из-за крепостной стены из-за огромных бревен высунулось бородатое лицо солдата. Поднял солдат ружье, целит прямо в грудь Пугачеву.
– Берегись, берегись, государь!
Однако Пугачев то ли не услышал Гришаткиного крика, то ли не понял, в чем дело. Как был, так и остался на старом месте.
Сощурил бородатый солдат левый глаз. Момент - и нажмет на ружейный курок.
И вдруг Гришатка что есть мочи ударил коня. Дернул за узду так, что у лошади в губах кровь проступила.
Взмыл, привстал конь на задние ноги. Прыгнул вперед, заслонил Гришаткой и собой Пугачева.
Свистнула солдатская пуля. Ударила мальчика. Выпустил Гришатка из рук поводья. Осел, словно кто к земле потянул. Качнулся и рухнул с коня на снег.
– Гришатка! - закричал Пугачев. Он рванулся к мальчику, спрыгнул на землю, подбежал. - Гришатка, Гришатка!
Враз несколько казаков окружили Гришатку и Пугачева.
– Дитятко, - тормошит Пугачев Гришатку. - Дитятко!
Смотрит мальчик полузакрытыми глазами на Пугачева, смотрит, ничего не видит, не слышит. Не дышит Гришатка. Отжил, отгулял свой недолгий мальчишеский век Соколов-Соколенок.
– Гришатка! Гришатка! - кричит Пугачев.
Расстегнул Пугачев полушубок Гришаткин. Рванул залитую кровью рубаху - у самого сердца рана навылет.
Вдруг что-то зашуршало в руках Пугачева. Потянул он - бумага. Развернул - пугачевский портрет, тот самый, что рисовал как-то Гришатка. Конь. Пугачев. Генеральская лента. Пистолеты за поясом. Снизу надпись: "Царь-государь Петр Третий Федорович". Только надпись теперь перечеркнута. И вместо старой поверх нее новая - во весь разворот листа: "Пугачев Емельян Иванович - вождь и заступник народный".
– Дитятко! Сокол! - взревел Пугачев. - Крови частица народной. Кровушки. - И слеза, огромная слеза, размером в горошину, поползла по заросшей щеке Пугачева и тут же, застыв на морозе, повисла серебряной, стонущей каплей.
Поле, огромное поле. Только что вырытая в промерзшей земле могила. На краю ее - маленький гроб с Гришаткой. Вокруг - огромной толпой притихшие люди.
– Упокой, господи, душу новопреставленного раба твоего, отрока Соколова Григория, и сотвори ему вечную па-а-амять! - вытягивает прощальную молитву священник Иван.
Он, по привычке, в поповской ризе поверх тулупа. Только лицо на сей раз не ястребиное, не строгое. Как-то сморщилось лицо у попа Ивана. Служит он панихиду, а сам нет-нет да носом потянет. Забивается нос, в глазах проступают слезы.
И голос сейчас у него тихий, и губы почти не шевелятся, словно бы вовсе и не он те слова произносит, а льются они откуда-то сами и несет их ветер из дальних далей.
Поп Иван подает команду. Все медленно опускаются на колени и, сотрясая притихшую степь, трижды повторяют за священником:
– Вечная па-а-амять.
Четверо казаков подымают гроб и опускают его в могилу.
По приказу Пугачева гремит прощальный салют из пушек.
Опять тишина, и вдруг!..
– Гришенька, родненький! - взорвал немоту плачущий голос Ненилы.
– Дитятко, сокол! - крик-стоном метнулся хрип из груди Хлопуши.
И следом сотни людей:
– Ушел, ушел! Улетел! Закрылись очи твои соколиные.
– Детушки, детушки, - перекрыл человеческий плач дрогнувший бас Пугачева. Он пробился к самому краю могилы, поднялся на бугор из отрытой земли. - Неверно. Неверно! Жив он, жив Соколенок! Соколам вольное небо. Ширь им, простор им и вечность. - Пугачев вскинул руки, простер их вверх в синеву, к небу. - Здесь он, здесь он, наш Соколенок!
Все невольно подняли головы к небу. И хотя не было там ничего, но всем вдруг ясно представилась вольная птица. Она кружилась, махала крылом, издавала призывные крики. Она то взмывала, то падала вниз и манила, манила людей...
А голос Пугачева крепчал и крепчал, наливался медью, гудел, словно колокол в час набата.
– Соколам вечная слава! Соколам жить да жить! Не забудет смелых русский народ. Внуки и правнуки нас не забудут.
Люди притихли. Хлопуша вытер слезу рукавом.
Гут (нем.) - хорошо.
О, русише швайн (нем.) - русская свинья.
Их бин золдат (нем.) - я солдат.
