Люся посмотрела на меня внимательно и сказала:
— Если ты говоришь про «Кратер Эршота», так мамонты Лас и Дик погибли в кратере, и никто их оттуда не привозил.
Чтобы не показать вида, что я наврал, я сразу начал выкручиваться.
— Их, — говорю, — действительно, не привозили, но ведь могли? И не знаю, почему писатель их убил, а не привез в Москву. Было бы очень здорово.
Люся ответила, что писатель нарочно убил Ласа и Дика, так как на земле ни одного живого мамонта нет. А если бы он написал, что они в Москве, это была бы тогда просто беспочвенная фантазия.
— А у него и так фантазия, — заспорил я. — Там и написано: фантастический роман.
— Мало ли что написано, — возразила Люся. — А такие кратеры в самом деле на земле существуют. На Курилах есть остров. Он называется Итуруп. А на нем кратер потухшего вулкана. В этом кратере на скалах нацарапаны разные неизвестные знаки. Наверное, там жили доисторические люди, потому что в этом кратере тоже цветут цветы и летают бабочки.
Я подумал, что она все знает это, потому что у нее отец и мать где-то в экспедиции. И решил переменить тему, но она сама спросила:
— А еще есть книжка «Охотники за мамонтами». Ты читал? — Я не читал. — А «Борьба за огонь»? Тоже доисторический.
Я тоже не читал. Она забивала меня по всем пунктам как когда-то овраженского Адмирала в морских знаниях. Но мне почему-то уже не было досадно. И когда она спросила: «Хочешь, «Борьбу за огонь» дам?», я кивнул а она вынесла мне книжку с нарисованным на корочке доисторическим лохматым человеком в шкуре и с факелом в руке.
Тогда я спросил про книжку, которую Люся читала:
— А это интересно?
— Еще как! — ответила она. — Ты даже не представляешь! Это рассказы энтомолога.
— Энто… Кого? — переспросил я.
— Энтомолога. Энтомология — это наука о насекомых — объяснила она. — Знаешь, сколько на земле насекомых? Вот млекопитающих всего три тысячи с половиной. Или рыб — двадцать тысяч. А разных жуков, бабочек и пауков — семьсот пятьдесят тысяч видов. Да еще не все, наверное, открыты…
Я слушал ее, выпучив глаза. Мне уже было ясно, что она много знает не потому, что ее родители в экспедиции а просто — всем интересуется. А чем интересуюсь я? Я ведь даже никогда не подозревал, что всякие букашки-таракашки такие важные, что их изучают ученые… Как это? Энтомологи…
А у Люси множество коллекций, только не здесь, а на старой квартире, на Севере, где они жили и откуда еще не перевезли вещи, а перевезут, когда приедут из экспедиции папа и мама.
Так мы говорили с Люсей, и я совсем забыл, зачем пришел. И наверное, мог бы говорить еще долго, но из комнаты вышли бабушка с Демьянычем.
— Все дела у молодежи, — улыбнулся Демьяныч, поглядывая на нас с Люсей.
— И не говорите, — отозвалась бабушка. — Носятся с утра до полной темноты. Вот и сейчас с этим БУПШем…
— А что? Хорошо! — опять забасил Демьяныч. — Не знаю, как вы, Серафима Глебовна, а у меня вся юность с пионерами связана. Вожатым был. Походы. Палатки, песни у костра.
— «Взвейтесь кострами, синие ночи»? — смеясь, спросила бабушка. — Или еще — знаменитая «Картошка»?
— Вот-вот, — обрадовался Демьяныч. — «Здравствуй, милая картошка, низко бьем тебе челом!»
— А у нас живая газета была, — вспомнила бабушка. — Синяя блуза. «Мы синеблузники, мы профсоюзники, нас знает каждый профсоюз, и всему миру свою сатиру несет бригада синих блуз!»
— Да, — вздохнул Демьяныч. — Золотое наше времечко. — Он зашарил но карманам и вынул трубку, но смутился и поспешно засунул ее назад. — А старость — не радость. Тут кольнет, там стрельнет. За книгой в библиотеку — и то не каждый раз соберешься. А далеко ли, кажется?
— Не мешало бы и поближе, — заметила бабушка. — Не так расстояние велико, как этот овраг, будь он неладен. Пока через него перевалишь, и впрямь во все бока заколет.
— Вот и спасибо вам, Серафима Глебовна, — потряс Демьяныч книжкой. — Я быстренько ее осилю.
— Прочтете, еще заходите, — ответила бабушка. — А потом я вашими попользуюсь. Глядишь, так по-соседски и выручим друг друга. — Эти слова она произносила, уже провожая гостя, за дверью.
Я взглянул на Люсю и рассмеялся:
— А ловко, верно — «Мы синеблузники, мы профсоюзники!». Вот бы нашей Ура-бригаде так выступить?
А Люся вдруг спросила шепотом:
— А про книжки слыхал?
— Что про книжки?
— Эх, ты! Самое интересное не заметил. Им в библиотеку ходить трудно. А на улице разве двое таких? Вот мы и откроем свою библиотеку. Понятно? — Мне ничего еще не было понятно, а она решительно объявила: — Пошли! — Сунула куда-то свою «Пестрокрылку», крикнула во дворе бабушке, что скоро вернется, и выбежала на улицу.
Она летела, как на крыльях, я еле поспевал. Как будто эта самая библиотека нужна была немедленно.
Но у Люси всегда так. Тогда моментально устроила полевой госпиталь. И недолго думая, пошла к Демьянычу за ключом от гаража. А потом — чтобы привести его к нам в самый опасный момент пашей распри с девчонками из-за этого самого гаража. Ну а сейчас всю дорогу она тараторила, как можно собрать у ребят книги, а потом устроить дежурство и выдавать взрослым. Я, правда, подумал: «Как же мы будем выдавать взрослым, если соберем ребячьи книжки?» Но не успел спросить: прибежали в БУПШ.
Только именно об этом Люсю спросили Назар, Маша-Рева и Вика. Должно быть, всем мысль о библиотеке показалась фантазией. Но Люся доказывала, что ничего сложного в этом нет — можно пойти в городскую или еще какую-нибудь ближайшую библиотеку и попросить там книги. Она расписывала, как будут приходить к нам взрослые — старики и старушки, и даже комсомольцы, и все скажут спасибо, если мы сумеем их хорошо обслужить. И уговорила! Вика, которая возражала громче всех, и то согласилась. А Назар Цыпкин вспомнил, что на заводах бывают библиотеки-передвижки. Маша сказала, что дежурство придется установить утром и вечером. Короче, теперь уже все воодушевились так, что решили, не откладывая, тут же идти в ближайшую библиотеку.
Но тут я не могу писать по порядку.
Конечно, это тоже интересно: как мы пришли в библиотеку и уговаривали заведующую в очках доверить нам передвижку. Заведующая смотрела на нас сквозь толстые стекла выпуклыми глазами и разъясняла, что не имеет права растранжиривать государственный книжный фонд, потому что книги — это «материальная ценность», а у нас нет «юридически законного подотчетного лица».
Мы с ней поговорили, а потом вышли из библиотеки и обсуждали, что же делать. Кто-то надоумил побежать к тете Варе. Ведь у нее есть уличная печать. А если на бумажку поставить печать, то сразу все становится законным.
И тетя Варя нам помогла. Взяла печать, написала справку от домоуправления, и, когда мы снова пришли в библиотеку, заведующая сразу разулыбалась и стала отбирать для нас книжки. Девочки связывали их в пачки и совали ребятам.
Мы беспрерывно смеялись и шутили, радуясь новому делу. Но сейчас мне совсем не до смеха и не до радости, потому что, когда мы вышли из библиотеки с пачками книг в руках и пошли назад к своему БУПШу, на полдороге, там, где Завьяловская поворачивает к базару, встретили Бориса.
А лучше бы не встречали! Я не понимаю до сих пор, как это случилось. Даже сейчас, четыре дня спустя, обдумывая все снова, не могу разобраться. Хотел увидеть Бориса, чтобы позвать его к нам, а вышло…
И ведь не я один — некоторые ребята тоже хотели, чтобы Борис был с нами. Почему же мы не сумели уладить по-хорошему, а стало еще хуже?
По-моему, все-таки больше всех виноват Назар Цыпкин. Когда мы встретили Бориса, то… Или нет! Сначала я опишу, как мимо нас прошел дядька Родион.
Когда мы еще сидели перед библиотекой, не зная, что делать, и ждали справку, Родион появился в конце улицы. Мы бы его и не заметили, но он громко пел гнусавым голосом:
Тут снаряд надо мной разорвался,
Я на землю сырую упал!
Широкое лицо его с пухлым носом, как всегда, было небритым, все в складках на щеках. Под глазами — мешки. И одет он был, как обычно — кепчонка, пиджак, заправленные в сапоги штаны. Только теперь он хромал. Я даже не поверил: с тяжелыми чемоданами бегает, как чемпион, и вдруг хромает. На согнутой в локте руке он нес старую плетенку-корзину. Она была прикрыта тряпкой.
И калекой навеки остался,
Инвалидом навеки я стал, —
горланил Родион. И вдруг умолк. Навстречу ему из-за угла вывернулся худенький старичок с палочкой, с авоськой-сеткой, в которой болтался пучок зеленого лука. Родион бросился старичку наперерез и, загородив дорогу, заговорил, озираясь:
— Извиняюсь, гражданин хороший. Не желаете? — Он откинул в корзине тряпку и что-то показал. — Любой на выбор, — В руке у него появился большой оранжевый апельсин. Родион ловко подкинул его высоко, поймал и ткнул под самый нос старичку. — Лучший сорт. За один аромат — рубль без сдачи. Себе дороже — детишкам на молочишко. На базаре таких не сыщете. Берете? — Он еще раз ловко, как фокусник, подбросил уже другой апельсин.
