— Рыбка плывет, назад не отдает! Иди скажи ему.
— Да нет у него сегодня! — отчаялся Славка.
— И никогда не будет. А так хоть в шнобель ему дашь, пусть в следующий раз знает.
Слушать Кольку было не возможно: его упрямая вера била по мозгам. И Славка поплелся по мягкой, запушенной снегом траве к Васькиному сараю, из которого доносился резкий шорох рубанка.
Шагов тридцать он прошел, но взмок, как после десятичасового хоккейного мачта. А тут еще снег попал в ботинки — противно! И поскользнулся он у самого сарая — чуть не грохнулся!
И девчонки с санками хихикнули — откуда только взялись!
А Ваське хоть бы что — жиг-жиг своим рубанком, жиг-жиг. И молчит, как будто это ему деньги должны.
— Ну ты, здорово, — сказал Славка, хотя еще несколько секунд назад хотел сказать: «Чего, клюшку чинишь?»
— Привет, — в тон ему ответил столяр, а по «сарайной улице» дохнуло прохладным ветром: жесткие струи его неприятно шевельнулись под воротником расстегнутого пальто.
Что говорить дальше, Славка не знал. А Васька спокойно жигал своим рубанком: скрюченная стружка весело летела во все стороны.
— Отдашь деньги-то? — спросил наконец Славка.
Жиг-жиг рубанком по дереву. Славка, сжав губы, посмотрел на ботинки — две бледные стружки лежали на них, впитывая влагу первого снега.
— По шее хочешь получить?
Еще пара стружек упала на ботинки под упрямое жиг-жиг. Он стряхнул стружку:
— А то в нос дам.
Васька на это ноль внимания, фунт презрения. Славка застыл в дверях, как статуя, боясь пошевельнуться, боясь услышать спиной визгливое: «рыбка плывет, назад не отдает!»
— Ну, что молчишь-то? Выйди сюда, — буркнул он.
— А мне и здесь хорошо.
— Выйди, сказал.
Васька не вышел, но отложил рубанок и шагнул к двери.
— Не отдашь, по шее получишь.
— Ну и что такого?
Это было уже слишком! Славка аж моргнул от удивления.
— Ща врежу, точно, — сказал он, и, увидев, что Васька опять на это ноль внимания, сунул кулак (да не кулак, а вяло сложенную ладонь) в приоткрытую дверь. — На тебе, чтоб знал.
Васька вновь промолчал, и только ветер хмыкнул дверью, да ударила крылом ворона прямо над головой.
Славка развернулся, вышел на солнце и потопал по своим же следам к Кольке.
— Сейчас все растает. Видишь, как солнце печет, — сказал тот и заинтересованно спросил. — Отдал? А врезал?
— Угу, — сказал Славка. — Пойду домой. Снег в ботинки попал. Противно.
Он пришел домой, снял ботинки, поставил их на батарею, сменил носки и сел на диван. Долго сидел. Может быть даже вздремнул — чего никогда раньше за собой не замечал.
Но вдруг очнулся — сидеть надоело, подошел к окну и не узнал свой поселок: размокло все, разжижело, грязь да грязь кругом. Кто-то ударил дверью сарая, звякнул замком. Славка испугался, отошел к дивану: вдруг это Васька со своей чиненной клюшкой.
— Этот снег дурацкий, — вздохнул он и сел на диван.
Через несколько дней от первого снега не осталось и следов. Опять сухая, колючая, ветристая осень загуляла по поселку, развесив по холодному небу свое серое тряпье. Противная была та осень! Дома сидеть надоело. В школу ходить не хотелось: трудно было скрывать от одноклассников, что они с Васькой в ссоре. И гулять не тянуло.
Бабка Васена опять взяла метлу и зло шмыгала ей по утрам еще целых две недели!
Потом пришла зима. Настоящая, морозная, со скрипом!
И в первом хоккейном матче Васька и Славка, игравшие в одной команде, забросили по шайбе и напрочь забыли про первый снег, который выпал как раз на Покров день.
Жилпоселовский люд готовился к пасхе. Женщины пекли куличи, красили яички. Мужчины метались между погребами и магазинами, истязая себя «репетициями». Дети мечтали о крепких яичках, которые никто бы не смог разбить. Праздник объявился неожиданно: вчера его не было, и вот на тебе — Пасха!
— Христос воскрес! Воистину воскрес! — только и слышно кругом.
Славка и Сашка сидели на кухне печальные: яички у них московские, магазинные — слабые, не то что у Игоря: его бабушка специально чем-то откармливает куриц под Пасху, чтобы скорлупа была крепче.
Славка ушел в комнату, уставился в стопку книг на столе, читая без интереса: «Алгебра, история, физика…» И вдруг.
— Физика! — крикнул и выбежал на кухню.
Там ели Сашкины родители.
— Сейчас все будет отлично! — возвестил Славка. — Я еще вчера хотел да забыл.
— Чего хотел? Зачем керосинку зажигаешь? — навострил ушки Сашка.
— Физика, понимаешь! Это не какая-то бабушка, это — наука!
Славка поставил на керосинку кастрюлю с водой, убежал в комнату. Сашка — за ним:
— Ты чего хочешь? Скажи! Я никому — могила.
— Мы скорлупу закалим, понял? Она станет крепче камня.
— Как закалим? — Сашка ничего еще не знал о закалке яиц.
— Очень просто! Сначала в кипяток, потом в холод. Раз двадцать, чтобы прочнее было.
— Ух ты!
Дядя Леша, Сашкин папа, узнав об эксперименте юных физиков, от смеха чуть не опрокинул стопку с водкой:
— Ученый мне нашелся. Яйца вздумал калить!
— Это не я, — спокойно отреагировал на дяделешин пессимизм жилпоселовский естествоиспытатель. — Так в книге написано.
Что писалось в книгах о закалке яиц дядя Леша не знал, но Славкина уверенность насторожила его. Он выпил водку, молча закусил.
— Закипает! — улыбнулся Славка, а дядя Леша, отложив вилку, блаженно закурил «беломорину».
— Вот, Сашка, учись. Выучишься, будешь яйца на керосинках калить, — сказал он, но теперь в его голосе было больше неуверенности, чем спеси.
— Кипит! — важничал Славка. — Теперь наливаем в ведро холодной воды, берем половник и…
Грозно булькала вода в кастрюле, удивленно корчился Сашкин нос, покрылся потом одержимый физик. С неистовостью настоящего ученого — экспериментатора Славка переносил в обыкновенном половнике из обыкновенной, даже не эмалированной кастрюли московские яйца в ведро с холодной водой и через несколько секунд закладывал их обратно в кипяток. Он дерзал. Мысль работала четко.
— У, черт! Вода-то в ведре нагревается! — понял он вовремя.
— Ха, физики нашлись! — дядя Леша сменил папиросу.
— Под проточную воду надо! — сообразил Славка. — Под кран.
Эксперимент продолжался.
— Уже пятнадцать раз. Может, хватит, Славка!
— Чем больше, тем лучше. Как ты не понимаешь?!
— Ой, что вы тут устроили?! Потоп целый! — вернулась из магазина Славкина мама.
— Я все уберу, — отмахнулся сын. — Не волнуйся.
— Двадцать девять раз. Ух, сейчас будет, — сказал Сашка голосом человека, отправляющего ракету на какой-нибудь Марс.
Дядя Леша нетерпеливо засопел. Сашкина мама вышла на кухню в новом сером пальто, отругала мужа:
— Ты долго будешь курить? Люди ждут.
— Иду — иду, — дядя Леша одел плащ, вернулся к мальчишкам.
Все молча склонились над яичками — словно бы в ожидании чуда.
— Попробуем! — загорелся детским огнем Сашкин отец.
— Давайте! — гордо принял вызов Славка.
— Только точно бей, не в бок! — позаботился дядя Леша, с тревогой в глазах протянул в большом кулаке маленькое яичко.
— Не бойтесь, — Славка ударил точно в «носик».
— Ого-го! Вдребезги! — загоготал победитель.
— Подумаешь, — не сдался Славка. — В таких условиях ничего толком не закалишь. Суп-то варится полдня.
Дядя Леша ушел, не победив, — сказать ему на это было нечего.
— Ой, Слава, совсем забыла! — крикнула мама. — Иди сюда.
— Ну что еще?
— Да вот же! Тетя Настя угостила, ей из деревни привезли. Саше дай одно. Смотри, какие большие. А вкусные, наверное.
— Ух ты! А носик какой острый. Ма, я на улицу, ладно?
— Ступай — ступай.
За Игорем по поселку бродили мальчишки. Яичек у них уже не было: они, побитые, оттягивали карманы счастливчика, важного, как индюк. Он не знал, почему Славка и Сашка так спешат к нему.
В начале лета Васька поймал на Рожайке 90 пескарей, через день Славка принес домой 80 пескарей и 15 пузух — его кошка поедала и эту бледную рыбку с отвислым пузом. Жилпоселовские рыболовы заволновались, а рекордсмены стали ловить рыбу бутылками. У одной отколют горлышко, у другой — дно, вставят одну в другую, набьют белого хлеба в эту стеклянную вершу, поставят в тихую воду, и лезут в нее голодные рыбешки!
Еще через неделю рыбу стали ловить корзинами. Это — здорово! Если умело орудовать корзиной, то можно поймать и головля и плотвичку. Корзиночную ловлю мальчишки освоили быстро. Три-четыре рыбака собирались по утру в артель и шли на речку. Рожайка отдавала все свои запасы, но на следующий день новая артель, а то и две-три, вновь вылавливали огромное количество (для речки то в метр глубиной) рыбы.
