Районный архитектор открыл свой почтовый ящик. Вывалились поздравительные открытки с цифрой «восемь» и одна жалкая бумажка официального вида.
— Смотри, праздники завтра, а уже сколько поздравлений, — заметила Нина Васильевна.
— Что это? — с надеждой спросил Александр Павлович, кивнув на бумажку официального вида.
— Счет за междугородные переговоры.
— Ничего не понимаю! — растерянно признался Митин папа. Может быть, кто-нибудь ворует нашу почту? А? И ты знаешь, все одно к одному. Начальство в нерабочие часы теперь уже никуда не вызывает. Сам приду — гонят. И еще начинают мне — ты понимаешь, мне! — объяснять, зачем у нас ввели два выходных в неделю. Может быть, мир перевернулся?
***
В большой комнате Митиной квартиры на столе стояла ваза с цветами. Очевидно, Мите повезло больше, чем отцу. К вазе была прислонена открытка с цифрой «восемь». На юге уже в марте букеты цветов не то, что московские, и Митина мама даже слегка вскрикнула от восторга. Она поцеловала Митю в затылок, а тот смущенно улыбнулся.
— Звонков не было? — спросил Митю отец.
— Только маме.
— Понимаю… Который час?.. Ага, три.
— Нас сегодня пораньше отпустили… — виновато сказала Митина мама.
— Ну, вас-то я понимаю… А почему меня? Впрочем, это так и должно быть. Надо проводить свободное время в кругу семьи. Для того и два выходных в неделю. Жаль, я на работе пообедал. Ты небось тоже?
Жена кивнула.
— А ты? — спросил Александр Павлович Митю.
— В «стекляшке».
— Вот видите, а го бы пообедали вместе. За семейным, так сказать, столом. Ну, ничего. Главное — духовное общение. Чего мы стоим? Давайте сядем.
Все сели.
— Ну, сынище, — продолжал районный архитектор, — посмотри-ка на меня. Ничего, ничего. Ишь какой вымахал! Ты сколько килограммов весишь?
— Сорок восемь.
— Молодец. Я в твоем возрасте больше чем на сорок пять не тянул. Нина, ты посмотри, какое у нас чадо растет!
— Вижу, — ответила жена.
— Небось он уже и за девочками ухаживает. А?
— Александр, — остановила мужа Митина мама.
— Слушай, Мить, а чего это ты так коротко подстригся? Немодно, — продолжал допытываться Александр Павлович.
— Он уже так полгода ходит, — объяснила Митина мама.
— Так, — сконфуженно протянул Александр Павлович и, помолчав, спросил сына уже без прежней уверенности: — А сколько ты в. высоту даешь?
— Саша, почему «даешь»? — опять вмешалась Митина мама.
— Они так говорят, — кивнул на сына отец.
— Нет, они говорят «прыгаешь»…
— Митяй, а чего это ты на меня как-то странно смотришь?
— Папа, знаешь что, ты не беспокойся, — сказал Митя, — мне сейчас не скучно. Мне сейчас очень хорошо. И не надо меня ни о чем спрашивать, я тебе потом про все сам расскажу.
— Ну, хочешь, тогда я тебе про себя расскажу, чтоб ты не думал, будто твой отец…
— А я про тебя все знаю, — сказал Митя. — Недавно у тебя была конференция по защите среды обитания. Потом тебя ввели в комиссию по охране памятников истории и культуры, потом тебя вызывал главный врач города в Горсанинспекцию, потом…
С невероятным изумлением слушал Александр Павлович своего сына.
***
Знакомое кафе-«стекляшку» в этот вечер трудно было узнать!
Все здесь сияло чистотой. Паренек в школьной форме с паяльником в руках, возившийся возле великолепной итальянской кофеварки, сказал:
— Вот и все, Юрий Александрович. Только теперь к этому агрегату «умельцев», которые обыкновенный электромотор включить не могут, на пушечный выстрел нельзя подпускать.
Кофеварка с шумом заработала.
— У меня тоже все, — ответил Юра Рябинин. — А что? Физик широкого профиля! — улыбнулся он буфетчице, и из автомата-проигрывателя раздались звуки танцевальной мелодии.
На первых ее тактах в дверях появилась красавица Ира в сопровождении трех морских офицеров, у которых в руках были букеты цветов.
— Прошу, знакомьтесь, — сказала Ира.
Практикантки и местные учительницы как-то слишком уж чинно сидели за праздничными столиками.
Пока морские офицеры обходили всех, представляясь и одаривая цветами виновниц торжества, буфетчица повесила на двери картонку с надписью «Мест нет». Но эта надпись не остановила какого-то страждущего (мы его уже видели здесь когда-то). На этот раз он за стеклянной дверью делал умоляющие знаки и хрипел:
— Сто грамм и яйцо!
Возвращаться к своему прилавку буфетчице пришлось, лавируя между четырьмя танцующими парами. Она сразу отметила, что офицеры и Юра Рябинин пригласили только практиканток, и поэтому, проходя мимо Юры, спросила:
— А где Лена?
— Наверное, запарывается с интеллектуалами! — ответил Юра ехидно.
И тут раздался стук в дверь.
— Ну, я ему покажу! — ринулась буфетчица в вестибюль кафе.
Юра остановил автомат.
В кафе вошла Лена. На ней было такое вечернее платье, что даже видавший виды Юра оторопел. Оглядев присутствующих, Лена обернулась к вестибюлю:
— Заходите, мальчики!
И мальчики вошли.
Интеллектуалами оказались те самые выпускники профтехучилища, с которыми Лена недавно познакомилась. На этот раз каждый из них был одет соответственно собственному представлению о том, как надо одеваться в подобных случаях. Были здесь и строгие костюмы, были и джинсы со свитерами.
Местные учительницы мгновенно начали узнавать своих бывших учеников.
— Миша Спотыкайло!
— Коля Харитонов!
— Нет, вы посмотрите на Сережу Погореловского!
— Спотыкайло, откуда ты взялся? Я думала, ты и ПТУ бросишь.
«Интеллектуалы» смущенно переминались с ноги на ногу.
— Юра, твист! — в отчаянии скомандовала Ира.
Но ее команда повисла в воздухе: Юра не шевельнулся.
И тут раздался голос Галины Петровны, завуча школы:
— Товарищи, а педагогично ли это?
— Педагогично, педагогично, Галина Петровна! — спокойно сказала, войдя в зал, Вера Георгиевна, завуч профтехучилища.
Очевидно, ее хорошо знали местные учительницы. Раздались радостные возгласы, а Галина Петровна даже пошла ей навстречу.
— Это наши выпускники, взрослые люди, — между тем продолжала Вера Георгиевна, — к тому же отличники…
Вот когда грянул твист! Галина Петровна повела Веру Георгиевну к своему столику. Здесь сидела завкафедрой института Надежда Александровна. И, может быть, только эти три женщины сейчас не танцевали.
— Ну хорошо… — сказала, выделывая замысловатые па, высокая, худощавая математичка своему партнеру, парню в роскошных джинсах. — Преобразование многочленов ты, кажется, действительно усвоил, а как насчет тригонометрических функций? Чему равен синус…
— Я не противопоставляю профтехобразование классическому, дорогая Галина Петровна, но ведь еще Ушинский говорил… — донесся голос Веры Георгиевны.
За столиком нетанцующих женщин, очевидно, разгорался спор.
***
— Сережа, что же ты мне в школе голову морочил? Определение валентности элемента сформулировать не мог, а? — танцуя, спрашивала учительница химии у юноши в строгом костюме.
— Так в школе все со мной как с маленьким, а там я взрослый…
***
— Я предлагаю первый тост, — начал Юра Рябинин, подняв бокал.
Но за столиком, где сидели нетанцующие женщины, спор был уже в разгаре.
— Вы говорите, школа второй дом, — волновалась Вера Георгиевна, — но для этого надо, чтобы был первый! Семья!
Юра постучал вилкой по бутылке:
— Друзья, не будем хоть сегодня говорить о школе. Я предлагаю первый тост за наших…
***
В вестибюле кафе буфетчица через стеклянную дверь переговаривалась всё с тем же настойчивым страждущим.
— Сто грамм и яйцо! — умолял он.
Буфетчица отрицательно качала головой.
— Завтра придешь!
***
На больничной кровати лежала Мила. Она похудела, но впервые на ее щеках играл румянец. И губы у нее были пунцово-красные. Мила смотрела на себя в маленькое зеркальце, а над ней стоял худощавый, высокий хирург. Рядом на стуле сидела Милина мама в больничном халате.
— Узнаешь? — спросил Милу хирург.
— Нет, — ответила Мила и радостно улыбнулась.
— То-то, — сказал хирург. — Там в коридоре весь твой класс, но я могу пустить к тебе кого-нибудь одного, в крайнем случае, двоих. Кого ты предпочитаешь?
— Митю Красикова и Елену Федоровну, — ответила Мила.
— Да, Митечку… — закивала головой Милина мама.
— Будет исполнено, — сказал хирург.
И в палату вошли двое: Митя и Елена Федоровна.
— Целоваться с Милой еще нельзя, — предупредил Елену Федоровну хирург. А Мите сказал: — Можно только смотреть.
— Сколько? — спросил Митя.
