«Да что же это такое? Почему её не забинтуют?»
Отвлёк его военврач. Он спросил ребят, как это им удалось так много карасей наловить.
Мальчишки наперебой принялись рассказывать, вызвав смех и шутки раненых. Никто не верил, что карасей из озёр можно выметать мётлами. Все думали, что это рыбацкая побасёнка.
— Кто не верит, пусть проверит! — настаивал Мика. И приглашал всех скорей поправляться да на рыбалку.
У раненых глаза загорелись. Но вот один паренёк, лежавший лицом к стенке, ни разу не повернулся. И сколько ребята ни старались заинтересовать его, так и остался лежать.
Даже, когда прощались, не повернулся. А девочка под пологом всё-таки проводила их глазами. Значит, слушала.
— Спасибо вам, ребята, — сказал военврач, когда вышли в раздевалку, — приезжайте почаще, может быть, и в этом упрямце пробудите интерес к жизни.
— А почему он такой?
— Потерял мальчишка ногу… ну и переживает.
Ребята переглянулись: как это можно «потерять ногу?»
— Операцию я ему сделал отлично. Постарался оставить культю немного ниже колена… Нога уже поживает… скоро можно будет ходить на костыле.
— Значит, отрезали?! — воскликнули ребята хором.
— Да, была раздроблена, гангренозная — пришлось… И вот не хочет теперь жить без ноги! Отвернулся к стенке — и всё. Кормим насильно…
— А с девчонкой что?
— Ах, эта, под марлей… Переломы рук. Ожог всего лица. Его нельзя бинтовать.
— Так и останется?
— Почему же, постараемся сделать ей лицо. Вот как только очистится от нагноения, начнём понемножку наращивать кожу. Будем брать взаймы по кусочку у добрых людей… От каждого понемножку— и девочке лицо!
— Живую кожу надо срезать?
— Да, конечно…
— Проклятые фашисты, с них бы живьём содрать за такое…
— Не простит им человечество, — нахмурился доктор, — час придёт — расплатятся за всё.
Ребята тоже нахмурились.
— Отомстим! — сказал Мика.
— Отомстим! — отозвался Юка.
Им захотелось немедленно очутиться на войне и бить этих подлых гитлеровцев, которые так казнят детей!
Когда они ехали домой, у Мики перед глазами всё была девочка, лишившаяся лица, а Юке не давал покоя мальчишка, повернувшийся к стене. Кто он? Чей такой? Как ему помочь?
— О чём задумался, Юка?
— Да всё об этом парнишке…
— А я о девчонке.
— Подумаешь, какое дело, давай ей свою кожу отдадим. Ты с одной щеки срежешь, а я с другой, вот ей и две сразу.
— Ты скажешь…
— А что — пожалел? Герой тоже, одной щеки жалко. Вот ногу, собери мы хоть сто штук, ему обратно не приделаешь.
— А твой дед-то живёт себе, не тужит при одной ноге!
— Так ведь он старый. Ему что, а мальчишка, наверное, горюет, что. без ноги его на войну не возьмут. Безногий — не боец.
— Как это — не боец? А твой дед, помнишь, про безногого пулемётчика рассказывал, который у Будённого в Первой конной был? Как засядет на боевую тачанку, как прикипит руками к пулемёту… Та-та-та-та! Никакие ему ноги не нужны… Лихие кони мчат!
— Да, дед здорово это рассказывал…
— Давай его попросим съездить в госпиталь да рассказать всё это мальчишке — глядишь, от стенки и отвернётся.
— Правильно!
С таким решением и вернулись возчики в родные Курмыши.
— Ну, как там Галочка наша, как наша родненькая? — бросилась навстречу Марфа, как только завидела сына.
— Ой, мама, хорошо, уже пальчики двигаются. Она пальчиками шевелит, а на неё весь госпиталь радуется.
— Ты смотри-ка, значит, скоро домой возьмём.
— Да ещё полечат электричеством. Начнёт бегать-прыгать— сейчас же возьмём.
— Лишь бы не заскучала она там, не заплошала без материнской ласки… Слабенькая ведь, несчастная.
— Она-то не заплошает. Там и послабей есть и понесчастней.
И Мика рассказал про девочку, которая лежит с подвешенными руками и совсем без лица. И пожалел, что рассказал.
Мать так плакала, так страдала, что Мика забоялся, не разорвалось бы у неё сердце от горя.
Зато уж не пожалел он чернил, когда сел писать отцу на фронт. Такие казни на головы гитлеровцев призывал, что бумага корчилась и стальное перо не выдерживало. Три штуки сломал, пока одно письмо написал.
Марфа тоже горе не таила, рассказала про несчастную соседкам. И вот уже все курмышские женщины охают и вздыхают, жалея бедную девочку «без лица».
Наслушавшись их рассказов, к Мике забежала Светлана «А я знаю».
— Правда это?
— Правда.
Она только губы поджала: а почему я не знаю? И сейчас же подала сигнал своим девчонкам: «Все на сбор!».
О чём они говорили, неизвестно. Девчонки собрались одни, без мальчишек. И вдруг после этого сбора появились у них на щеках, на лбах, на подбородках какие-то значки-квадратики, ромбики, треугольники. И все пять Светлан, четыре Людмилы и три Тамары расхаживали по деревне с этими значками таинственно грустные.
Как у них мамы и бабушки ни допытывались, что это значит, отмалчивались.
Ребята поинтересовались, в чём дело, но ни одна из Светлан, Людмил и Тамар не проговорилась.
Поскольку имена у них были одинаковые, в школе для отличия девочкам быстро дали прозвища: «А я знаю», Птичка, Булка, а одну Светлану прозвали Луной — уж очень она была щекаста да круглолица.
И вот Светлана-Луна расхаживала какая-то особенно важная. Но почему важничала, она тоже не проговорилась.
— Ладно, — обиделись ребята, — когда-нибудь мы вам зачем-нибудь понадобимся, так сами скажете.
И, конечно, понадобились. Светлана «А я знаю» попросила взять её с собой, когда повезут в госпиталь молоко.
— Скажешь всю правду — возьмём.
— Не могу, мы клятву дали.
— Какую? Зачем?
— А затем, что мы не хотим наших матерей заранее расстраивать. Вот когда дело будет сделано, тогда уж пусть…
Ничего не понятно. Эта Светка была чересчур хитрая. Она потому и вызвалась почту разносить на своих длинных ногах, чтобы первой узнавать все новости. Она не только доставляла газеты и письма, а старалась и почитать их вслух получателям. И всё, что делается на фронте, и как там воюют курмышцы, — она знала во всех подробностях. И охотно делилась с ребятами. А здесь на вот тебе — не желает сказать, что это девчонки задумали.
Обиделись мальчишки и заявили:
— Раз ты нам не доверяешь, мы тебя с собой не возьмём.
— Ах, не возьмёте, ну и сами не поедете! — пригрозила Светлана.
Ребята не придали этому значения и пошли просить деда Акима съездить с ними вместе поговорить с мальчишкой, отвернувшимся к стене. Но старик сказал, что возить сейчас в госпиталь нечего. Коровы почти перестали доиться, в кладовке всего одна фляга молока. А мальчишке ничего не сделается: належится, наскучается, надоест — сам встанет!
Ребята доказывали, что мальчишке совсем плохо, а дед — своё:
— Обойдётся, молодо-зелено… Я тоже глуп был. Не хотел без ноги в родную деревню возвращаться. Невесте на глаза стыдно было показаться… А вишь теперь, как ловко на одной ноге поворачиваюсь! — В конце концов старик всё-таки согласился и сказал — Ну ладно, прокачусь до госпиталя, если Евсей подводу даст.
Ребята помчались к дяде Евсею. А тот мрачно сказал:
— Вы что, газет не читаете? — и показал статью в районной «Заре» о том, что в Курмышах медлят с вывозом сена из лугов, а весна и разлив не за горами…
Заметка была обведена красным карандашом. И ребята сразу заподозрили руку Светланы. Вот вредная девчонка, не могла вручить газету на день позже… когда они были бы уже далеко!
— И правильно нас критикуют, — ворчал дядя Евсей, — не будет сена — не будет и молока. Вот заиграет река и унесёт наши стога, пока мы кто в лес, кто по-дрова! Всё кончено, с сегодня мобилизован весь транспорт!
— Но, дядя Евсей, в кладовке есть одна фляга молока, которую нужно отвезти в госпиталь, давайте мы её доставим на моём рогатом Коне! — взмолился Мика.
— Такую малость можно доставить и на козе! — усмехнулся дядя Евсей и не дал запрячь быка.
Все планы у наших ребят рушились. Они ведь задумали сразу много дел сделать: отвезти дедушку Акима для беседы с безногим мальчиком, а самим встать на лыжи да уйти напрямик от госпиталя к полустанку. И лыжи в сани положили, и харчи. И вот на тебе!
Очень расстроился Мика. Недавно он дяде Ев-сею жизнь спас, а тот подводой не может выручить… Конечно, если бы он знал, как она нужна ребятам… Ну да ведь взрослым всего не объяснишь.
— Вот насмешник, вспомнил о моей козе!..
При этих словах друга Юка стукнул себя по бокам и рассмеялся.
— Ты чего это?
— Да я вспомнил о твоём лохматом скакуне!
Мика так и подскочил. И, обрадованные неожиданной догадкой, друзья принялись бороться и валяться в снегу.
А через некоторое время коварная Светлана, пробегая мимо кладовки с сумкой, полной газет и писем, невольно задержалась. Что-то весёлое творилось здесь, судя по смеху, раздававшемуся из толпы мальчишек. Вся улица собралась.
