случалось. Но я не понимаю, почему. Поэтому я пришла.
— Я уже почти уснул, — сказал Юэль.
Зачем он соврал? Неужели не мог придумать ничего получше? Но то, что он произнес потом, удивило его куда больше.
— Пойдем ко мне, — сказал он. — Я забыл надеть носки. Мне холодно.
Дело оборачивалось все хуже и хуже. Юэль не мог привести к себе Гертруд. Что если проснется Самуэль? Но было опять поздно. Теперь уже ничего не изменишь.
— Наверно, тебе пора домой, — неуверенно произнес он.
— Мне некуда спешить, — ответила она. — К тому же я никогда не видела, как ты живешь.
— Лучше, если мы пойдем очень тихо. Чтобы не разбудить Самуэля.
Они вошли в дом.
— Какие ступеньки скрипят? — спросила Гертруд.
— Четвертая, пятая и двенадцатая, — ответил Юэль.
Они беззвучно вошли в квартиру. Ночные гости были у Юэля впервые.
— Вкусно пахнет, — прошептала Гертруд, когда они пришли на кухню.
— Это салака, — ответил Юэль.
Самуэль храпел. Они вошли в Юэлеву комнату и прикрыли дверь. Мальчик приложил палец к губам.
— Тут все слышно, — сказал он.
— У старых домов хорошие уши, — заметила Гертруд и села на кровать.
Юэль увидел, что она волнуется. Ему вовсе не хотелось, чтобы Самуэль проснулся. Вошел в комнату и увидел Гертруд.
И вдруг к нему вернулись прежние мысли.
Он увидел ее нос, которого на самом деле не было.
Нос, которого не было, пришел к нему в гости.
Юэлю хотелось, чтобы там, на краешке кровати, сидела новая продавщица Энстрёма. В обычной одежде и чтобы, когда она говорит, он слышал бы ее стокгольмский акцент.
Но это была Гертруд.
И она снова будто прочла его мысли.
— Почему ты разбил стакан? — спросила она.
Юэль потупил взгляд и уставился на свои ноги. Он увидел, что правый сапог грязнее левого. Так получалось всегда. Он даже не понимал, почему. Может, у правой и левой ноги разная способность притягивать грязь?
— Я не знаю, — промямлил он. — Я не нарочно.
— Конечно, нарочно, — сказала Гертруд. — Иначе почему бы тебе бросаться стаканами?
Юэль продолжал разглядывать свои ноги. Он совершенно не знал, что ему ответить. Не мог же он рассказать, что ему вдруг подумалось, какая она уродина. Что он увидел нос, которого у нее не было.
Когда он взглянул на нее, то заметил, как погрустнело ее лицо. Она сидела прямо в луче лунного света, светящего в окно. Юэлю тут же стало стыдно.
— Я просто так, — пробормотал он.
Он снова поднял глаза, и встретился с ней взглядом.
— Думаю, ты начинаешь взрослеть, — сказала она.
Юэлю было приятно это услышать. Что он начинает взрослеть. Но в то же время в голосе Гертруд прозвучало кое-что, задевшее его. Что она хочет этим сказать?
Взрослые часто так делают. Юэль знал, что к этому надо привыкнуть. Самое главное всегда то, о чем они умалчивают.
Но сейчас она это скажет.
— Я чаще других веду себя, как маленький, — сказал он.
Она покачала головой.
— Ты начинаешь взрослеть, — повторила она. — И наступит день, когда ты забудешь обо мне. Может, даже не поздороваешься, если встретишь меня. А может, перейдешь на другую сторону улицы.
Юэль удивленно посмотрел на нее.
— Почему не поздороваюсь?
— Потому что тебе будет стыдно.
— Чего мне стыдиться?
В ответ она снова спросила:
— Почему ты разбил стакан?
В эту минуту Юэль бросил бы в стену еще один стакан, если бы он у него был. И даже не подумал бы, что непременно разбудит Самуэля.
Его раздражали ее вопросы. Его злило то, что она была права.
Но он покачал головой.
— Я не нарочно, — сказал он. — Зачем ты стояла там, на улице? Ведь я мог бы и не увидеть тебя.
— Тогда я бросила бы снежок тебе в окно. Ведь ты показывал мне, какое окно твое.
— Это было бы не так уж здорово, — ответил Юэль. — Ты разбудила бы Самуэля. А ему не нравится, когда я вожу в свою комнату девчонок так поздно.
Если бы он мог, он откусил бы себе язык. Ведь он понимал, как глупо это звучит. Ведь он никогда даже в фанты не играл. Сейчас она его раскроет.
Но Гертруд этого не сделала. Она ничего не сказала.
Вместо этого она так резко встала, что Юэль вздрогнул.
— Во всяком случае теперь я знаю, почему ты разбил стакан, — сказала она.
— Но ведь я не сказал, почему. Я только сказал, что я не нарочно.
— Мне этого достаточно, — сказала она. — Теперь я пойду домой. А ты ложись-ка спать.
Юэль на цыпочках проводил ее в сени. Гертруд и вправду умела передвигаться совершенно бесшумно. Он остался стоять в дверях и слышал, как она прошептала себе, какие ступеньки должна переступить. Лестница не издала ни звука.
Потом он смотрел на нее в окно. Гертруд, словно та таинственная собака, то исчезала, то появлялась в свете фонарей. В этот момент Юэлю подумалось, что не так уж она безобразна. Но ведь что-то изменилось в тот вечер. Только Юэль не мог понять, что именно.
Словно что-то ушло. Нечто старое. И нечто иное пришло взамен. Но что это было, Юэль не знал.
Он разделся и нырнул в постель. Он почувствовал, что очень устал.
Он думал о Гертруд, которая идет домой посреди ночи. Вот она подошла к железнодорожному мосту. Но с другой стороны к мосту подошел кто-то еще. Кто-то прошел мимо Гертруд, когда она переходила мост.
Кто-то, кого она не заметила. Поначалу Юэль не видел, кто это. Но потом он узнал. Новая продавщица Энстрёма. На ней были прозрачные одежды — под ними просвечивало ее тело. Хотя стояла холодная ночь, и приближалась зима.
Юэль вздрогнул. Он почти уснул. Выскочил из кровати и подбежал к окну. Но под фонарем никого не было. И уж, конечно, голой женщины.
Он вернулся в кровать. Выбросил из головы Гертруд.
Завтра он узнает, кто такая эта новая продавщица Энстрёма. Ведь у нее должно быть имя. И она должна где-то жить.
В какой-то комнате она вешает свои прозрачные одежды на вешалку.
Наверно, на золотую вешалку.
Утром Юэль, конечно, опоздал. Чтобы разбудить, Самуэлю пришлось потрясти его и едва ли не поставить на пол.
— Торопись, а не то опоздаешь, — сказал он Юэлю.
— Успею.
Юэль умылся и принялся за завтрак — бутерброды и стакан молока. На самом деле есть ему не хотелось. Но если он не позавтракает сейчас, то проголодается уже после утреннего псалма.
— На кухне как-то странно пахнет, — вдруг произнес Самуэль.
— Это от салаки, — ответил Юэль.
— Это запах духов.
