Мы подошли к дому папиной сестры и стали подниматься по красной витой лестнице. Передо мной возникла освещённая золотистым светом Мтацминда[7].
У тёти приятно гудела печка, и тепло разливалось по моим жилам. Стол был покрыт белоснежной скатертью, пол блестел, и на стенках в старинных чёрных рамах висели репродукции Вела́скеса, Ру́бенса, Серова. На полках лежали книги с потёртыми обложками. Во второй комнате пол был покрыт ковром, стоял шкаф из красного дерева с зеркалом, а на зеркале так бледно и искусно была выведена молодая луна, будто она отражалась в воде.
Родственники обрадовались нашему приезду. С волосами цвета меди, Тини́ко радовалась больше всего.
— Мы будем ходить в школу вместе, — сказала она. — Не всё тебе учиться в деревенской школе, поучись немного и в городской…
Я думала о новой школе и долго не могла заснуть. Потом Мтацминда соединилась с небом: звёзды и лампочки смешались… Небо постепенно стало бледным… потом опять потемнело…
Спала я сладко. Когда открыла глаза, небо было лазурным. Потухли и звёзды и лампы. В комнате было холодно. Руки у меня озябли, и я с удовольствием укрылась потеплее. Сон опять одолел меня. Разбудили меня треск горящих дров и приятный запах; в комнате было тепло. Тётя Анета ставила на печку чайник, она улыбнулась мне и будто рассердилась:
— Рано ещё, спи!
— Тётя, — прошептала я, — я твои туфли надену, можно?
Идти в новую школу в старых туфлях? Лучше я останусь дома!..
— Пожалуйста, разве я могу отказать тебе? — засмеялась тётя.
Мне очень нравились тётины туфли с ремешками, на них были нашиты такие блестящие пуговицы.
— Не боишься? — спросил старший брат Тинико Го́ги, когда мы подошли к школе.
— А чего она должна бояться, в школе нет собак, — сказала Тинико.
«Вот собак-то я и не боюсь», — подумала я, и очень мне захотелось засмеяться, но не засмеялась; мне было неловко, я тру́сила.
Тинико взяла меня за руку своей мягкой ручонкой и гордо пошла рядом.
В большом дворе было шумно. Все повернулись в мою сторону. И вдруг мне ужасно захотелось быть выше всех, кто был в этом дворе.
В коридоре стоял запах керосина. На промасленном чёрном полу обильно были насыпаны опилки. Дети сгребали в кучу эти опилки и прыгали в них.
Тинико присоединилась к своим подружкам. Гоги подвёл меня к какой-то женщине с рыжеватыми волосами.
— Сюда идите! — Не оборачиваясь к нам, указала она на тёмную классную комнату.
Гоги ввёл меня в класс, поцеловал и ушёл.
Я сняла шапочку и по привычке запихнула её в портфель. Рука у меня вдруг разболелась, я поняла, что слишком сильно сжимала ручку портфеля. Быстро расстегнула пуговицы пальто, потом и ворот платья расстегнула. Будто что-то душило меня.
Сердце подсказывало: «Беги прямо по дороге в гору и придёшь в свой класс. Скоро и в твоей деревенской школе, зазвенит большой жёлтый колокол и воцарится мёртвая тишина, та тишина, которой больше всего боятся опоздавшие. Без тебя твои друзья ходят как осиротевшие. Твою фамилию ещё не вычеркнул учитель из классного журнала и каждый день произносит вслух. Никто не садится на твою парту, она пуста. Марика сидит одна и тихо, со слезами на глазах, как будто бы разговаривает с тобой. Сушёные фрукты, твои любимые, из диких груш, каждый день она приносит, кладёт твою долю в твою парту, и, когда на второй день там уже пусто, она думает, что это ты их съела».
Там не отапливали классные комнаты, и всё же я не чувствовала холода, а тут горела чёрная стенная печь, и она совершенно не согревала, будто всё промёрзло: стены, потолок, чёрный неровный пол, доска и выцветшая карта мира.
«Чего вы от меня хотите, почему вы окружили меня?» — подумала я и невольно засмеялась, потом оглядела своих новых одноклассников.
— Ты кто? — спросила светловолосая девочка. На ней была надета блестящая меховая шубка и очень красивые туфли. (Тётины туфли вдруг совсем поблекли, и мне показалось, что я стою босая.) — Из какой школы перешла? Как тебя зовут?
Остальные молчали, они глядели не на меня, а на ту, которая задавала вопросы. Я снова оглядела всех. Только одни глаза смотрели на меня с добротой и лаской.
— Садись со мной, пожалуйста, я одна сижу, — сказала девочка. — Как тебя зовут?
— Джанико, — ответила я.
— А меня зовут Эте́ри, — улыбнулась она мне, и будто тёмная классная комната стала светлее.
Белобрысая девочка в шубке бегала между партами. Остальные смотрели на неё с восторгом.
— Что ты ждёшь, иди сядь! — почти на ухо сказал мне кто-то.
Я вздрогнула. Высокий, худой мальчик смотрел на меня строго.
— Она сумасшедшая… — сказал он о белобрысой и смутился.
И я нахмурилась. Этери снова улыбнулась мне, взяла за руку и повела к своей парте.
— Садись с какой хочешь стороны.
— Почему с тобой, пусть со мной сядет!.. — капризным голосом сказала беленькая и потянула меня к себе.
Этери ничего не ответила, повернулась и забросила портфель в парту. Наверное, она была уверена, что я пойду с белобрысой.
Строгий мальчик прислонился спиной к стене и не сводил с меня сурового взгляда. Белобрысая будто смеялась надо мной. Я на миг растерялась, но не сдвинулась с места, потому что глаза у неё были недобрые. Она мне показалась беспомощной, смешной и совсем некрасивой. Я только сейчас заметила, что была выше её на целую голову и смотрела на неё свысока.
Она всё ещё держала меня за руку, словно испытывая на мне свои чары. Потянула меня к своей парте. Я с силой выдернула свою руку и повернулась к ней спиной. Девочки удивлённо ахнули. Только я собралась подойти к Этери, в класс вошла учительница. Все сели на свои места. А я осталась посреди класса.
— Ты сядешь там. — Учительница указала на парту Этери.
Я не спеша сняла пальто, повесила и медленным шагом пошла к парте.
— Быстрее, — сказала учительница.
— Вы мне? — спросила я.
— Нет, это я себе!
Я села за парту, ноги у меня просто подкосились. Сердце билось так сильно, что его слышала, наверное, Этери. Так грубо со мной ещё никто не говорил. Белобрысая девчонка рассмеялась. Сидевший за ней строгий мальчик наклонился и толкнул её в спину. Девочка вскрикнула.
«Может быть, я действительно выгляжу какой-то деревенской дурочкой среди городских учеников?» — думала я и не понимала, что происходит в классе и вообще.
— Новенькая, ты из какой школы перешла к нам? — спросила учительница.
— Из сельской школы, — встала я и почувствовала, что ответ у меня получился каким-то невежливым.
— Из-за этого ты и сердишься на меня, что ли? — удивилась учительница.
— Из деревни? — фыркнула белобрысая девчонка.
— А какие у тебя были отметки? — спросила учительница, оглядев меня. — Что-то не похожа ты на деревенскую!
«Не похожа и не надо», — буркнула я про себя.
— Ну, иди к доске. Только не сердись, а то я начинаю тебя всё больше бояться…
Меня душил гнев, и, наверное, поэтому все примеры на доске я решила быстро и правильно. В классе стояла мёртвая тишина.
Я писала мелом на доске, и мне казалось, что я по-прежнему в своём старом классе. За окнами лес. Белеют в горах развалины старой крепости. Во дворе школы висит начищенный до блеска золотистый колокол. Временами невидимая рука ветра раскачивает колокол, он медленно зазвонит, и мы в середине урока навострим уши. От ворот школьного двора до улицы широкий спуск. Когда кончаются уроки, я и Марика медленно спускаемся и опять поднимаемся до ворот, чтобы подольше побыть вместе.
— Садись! — сказала моя новая учительница. В её голосе теперь я уловила не только удивление, но и участие.
На втором уроке дежурная раздала классные тетради в голубой и розовой обложке. Белобрысая девочка встала и посмотрела на мою пустую парту. Этери вынула из портфеля чистую тетрадь в розовой обложке и положила передо мной. Строгий мальчик протянул мне голубую тетрадь.
— Спасибо, — улыбнулась я, — у меня есть, — и достала из портфеля тетрадь. И моя тетрадь была в розовой обложке, с портретом Ленина. «Как хорошо иметь новую, блестящую, в синюю полоску тетрадь! Хочется красиво, очень красиво писать! Фиолетовые чернила отсвечивают зелёным, и хочется, чтобы они подольше не высыхали, потому что они потом блекнут и тускнеют. Как здорово придуманы эти чернильницы-непроливайки: горлышки у них книзу сужены, как воронка, чтобы чернила не выливались», — думала я и, не отрываясь, смотрела на совершенно чистую страницу.
— Дети, давайте напишем воспоминания о лете. У тебя есть тетрадь? — спросила меня учительница. И — о чудо! — множество тетрадей было протянуто в мою сторону.
— Есть! — ответила я со смехом и подняла вверх три свои тетради.
Я начала писать. Буквы так быстро появлялись на бумаге, будто падали с пера сами собой. В классе раздавался чуть слышный скрип перьев.
