— Ну да, а что скажет мой отец?
— Скажи отцу, что ты — королевский фаворит, и я запрещаю ему трогать тебя даже пальцем.
— Если бы ваше величество изволили это написать…
— С удовольствием, пойдем в мой кабинет.
Фелек не стал ждать, чтобы ему повторяли это дважды.
— Господин государственный секретарь, прошу вас написать бумагу, что я назначаю Фелека своим фаворитом.
— Ваше величество, при дворе не было такой должности.
— Раньше не было, теперь будет. Такова моя королевская воля.
— Может быть, ваше величество изволит отложить написание этого указа до заседания совета министров? Промедление небольшое, а все же будет соблюдена формальность.
Матиуш готов был уступить, но Фелек незаметно потянул его за рукав.
— Я требую, чтобы указ был написан немедленно, к дьяволу! — крикнул Матиуш.
Секретарь почесал в затылке и написал две бумаги. На одной было написано:
Я, король Матиуш, требую безотлагательно, чтобы немедленно написанная и для подписи поданная, а после этого скрепленная печатью была вручена мне бумага о назначении Фелека придворным королевским фаворитом. В случае невыполнения немедленно этой моей воли и этого моего категорического приказа, виновный подвергнется наисуровейшему и наистрожайшему наказанию. О чем и довожу до сведения господина государственного секретаря и собственной своей подписью подтверждаю.
Секретарь объяснил, что только после подписания этой бумаги будет иметь право выдать ту, вторую.
Король Матиуш подписал, после чего секретарь выдал скрепленное печатью назначение Фелека фаворитом.
Потом они пошли в королевскую гостиную, осматривали игрушки, книжки, разговаривали, вспоминали свои военные приключения; потом пообедали. Потом пошли вместе в сад, куда Фелек позвал со двора своих ровесников, и замечательно там веселились до самого заседания совета министров.
— Я должен идти, — грустно сказал Матиуш.
— Если бы я был королем, я бы никогда ничего не был должен.
— Не понимаешь ты этого, Фелек: мы, короли, не всегда можем делать то, что нам хочется.
Фелек пожал плечами в знак того, что он остается при своем мнении, и довольно неохотно, хотя и с указом, подписанным самим королем, вернулся домой, зная, что его встретит строгий взгляд отца и хорошо знакомый вопрос:
— Где шатался, щенок? Бреши давай.
Что наступало обычно после этого вопроса, Фелек тоже знал; но на сей раз все должно было быть иначе.
Начались жалобы и нарекания. Министр финансов говорил, что у него нет денег. Министр торговли говорил, что торговцы много потеряли из-за войны и не могут платить налогов. Министр путей сообщения говорил, что вагоны столько должны были возить на фронт, что совершенно испортились и нужно их ремонтировать, а это будет стоить дорого. Министр просвещения говорил, что дети за время войны очень распустились, потому что отцы уехали, а матери не могли с ними справиться, так что учителя требуют, чтобы им увеличили жалованье, а также вставили в школах разбитые стекла. Поля из-за войны не засеяны, товаров из-за войны мало. И так одно и то же целый час.
Старший министр выпил стакан воды, что он делал всякий раз, когда собирался долго говорить. Матиуш ужасно не любил, когда старший министр пил воду.
— Господа, наше совещание выглядит странно. Если бы кто-нибудь, не зная в чем дело, услышал все это, он подумал бы, что война окончилась для нас несчастливо, что мы побеждены. А ведь мы победители. До сих пор бывало так, что побежденные платили контрибуцию, что тот, кто побил врагов, обогащался. И это было правильно, потому что та страна выигрывает войну, которая не скупится на пушки, на порох, на провизию для армии. Мы затратили больше всех, и мы выиграли. Наш героический король Матиуш сам мог оценить, что армия имела все необходимое. Но почему мы должны платить? Они нас затронули, они с нами начали войну, мы им простили, — и в этом наше великодушие, доброта. Но почему они не должны возместить нам военные расходы? Не хотим ничего чужого, но дайте нам то, что нам следует. Героический король Матиуш, преисполненный благородства, заключил с врагами мир. И это было шагом столь же разумным, сколь и великодушным. Но мир, заключенный без контрибуций, создал необычайные финансовые затруднения. Мы с этим справимся, потому что у нас есть опыт, потому что мы прочитали много мудрых книжек, потому что мы осторожны, потому что много умеем и, если король Матиуш окажет нам то же доверие, каким пользовались мы перед войной, если пожелает принять наши советы…
— Господин старший министр, — прервал его Матиуш, — хватит этой брехни. Здесь дело не в совете, а в том, что вы хотите управлять, а я должен быть фарфоровой куклой. Так вот, я вам говорю-к дьяволу, сто тысяч чертей, я не согласен!
— Ваше величество…
— Хватит. Не согласен, и баста. Я король — и королем останусь.
— Прошу слова, — вмешался министр юстиции.
— Пожалуйста, только покороче.
— По закону: добавление пятое к параграфу 777555, книга XII, том 814, Свод законов и предписаний, страница пятая, строка четырнадцатая, читаем:
Если наследнику престола нет еще полных двадцати лет…
— Господин министр юстиции, меня это не интересует.
— Понимаю, ваше величество желает обойти закон. Я готов назвать закон, который это предвидит; Имеется параграф 105, том 486.
— Господин министр юстиции, меня это не интересует.
— И на это есть закон. Если король пренебрегает законами, заключенными в параграфах…
— Перестанете вы, холера вас забери…
— И о холере есть закон. В случае вспышки эпидемии холеры…
Потеряв терпение, Матиуш хлопнул в ладоши. В зал вошли солдаты.
— Арестуйте этих господ! — крикнул Матиуш. — Отведите их в тюрьму.
–: И на это есть закон! — вскричал обрадованный министр. — Это называется военная диктатура… Ой, это уже беззаконие! — крикнул он, когда солдат штыком ткнул его в ребро.
Министры, белые как мел, шли в тюрьму. Военный министр остался да свободе, поклонился военным поклоном и вышел.
Воцарилась гробовая тишина. Матиуш остался один. Заложив руки за спину, он долго ходил по залу. И каждый раз, когда проходил мимо зеркала, смотрел в него и думал: «Я немного похож на Наполеона».
— Что тут делать?
На столе осталась куча бумажек: может быть, подписать их, все подписать, что в них написано? Почему на одних написано «разрешаю», на других «отложить» или «запретить»?
Может быть, не всех министров следовало арестовать? Может быть, вообще не следовало этого делать? Что-то теперь будет?
И за что, собственно? Что плохого они сделали? По правде говоря, Матиуш сделал глупость. Почему он так поспешил с заключением мира?
Он мог посоветоваться с министрами, наверно, министр финансов сказал бы о контрибуции. Кто мог знать, что есть какие-то контрибуции? Да, что правда, то правда. Почему должен платить тот, кто победил? И, в конце концов, они сами начали.
А может быть, написать королям? Их целых три, им легче заплатить, чем ему одному.
Но как пишутся такие бумаги? Как он говорил, этот министр: том 814. Сколько же этих книжек? А Матиуш прочитал только два сборника рассказов и биографию Наполеона. Это очень мало.
Все более тяжелые мысли мучили Матиуша, когда вдруг через открытое окно он услыхал голос кукушки. Наконец-то он не один.
— Слушай, Фелек, что бы ты сделал на моем месте?
— Я бы на месте вашего величества продолжал веселиться в саду, а на их совещания не ходил бы совсем. Я бы делал, что мне нравится, а они пускай делали бы, что им нравится.
Матиуш подумал, что Фелек наивный мальчик и не понимает, что король должен управлять для счастья народа, а не играть в городки. Но он не сказал ему этого.
— Нехорошо получилось, Фелек. Они уже сидят в тюрьме.
— Пускай сидят, если такова воля вашего королевского величества.
— Вот, смотри, сколько здесь неподписанных бумаг! А если я их не подпишу, не будет ни железных дорог, ни фабрик, ничего.
— Ну так надо подписать.
— Нет, погоди. Слушай: я без них ничего не знаю, даже старые короли не могут обойтись без министров.
— Ну, так можно их выпустить.
Матиуш от радости чуть не бросился Фелеку на шею. Так просто, а ему не приходило в голову. Действительно, ничего плохого не случилось. Можно их в любую минуту выпустить. Но он поставит им условия. Им не будет разрешено так распоряжаться. Они должны будут его слушаться. Нет, так не будет, чтобы он, король, вынужден был смотреть с завистью через решетку на игры ребят или красть что-нибудь из буфета или из собственного сада, чтобы угостить приятеля. Он тоже хочет играть. Хочет, чтобы его учителем был добрый капитан, под чьим начальством пробыл он всю войну. Что же, в конце концов, в этом плохого? Хочет быть веселым мальчиком, как каждый, хочет, чтобы его не мучили.
