Маленькая повесть о любви - Ульф Старк

— Какого такого беднягу? — удивился папа.

— Того, что остался в коляске. Правда, нам особо нечего поставить на стол.

— А, майора, — вспомнил папа. — Да, надо пойти его проведать. Он обещал всех угостить.

Мы спустились во двор. Тот, в коляске, даже не пошевелился за это время. Он не взглянул на нас, когда мы подошли, и не издал ни звука. Сидел завернутый, как мумия, в серое солдатское одеяло. Офицерская фуражка была застегнута под подбородком, чтоб не сдуло ветром. Видны были красные щеки и большая белая борода.

— Кто это? — спросил я.

— Майор Хлеб-о-сол, — сказал папа. — Я подобрал его по дороге, когда заезжал к приятелю на хутор.

Когда мы сняли с него фуражку, маску с белой бородой и одеяло, то обнаружилась его настоящая сущность — на самом деле это был мешок, наполненный фантастическими яствами: там были хлеб, масло, сыр, отварной окорок, яблоки, сосиски — сколько душе угодно.

— Отнесем все это наверх и будем пировать, — сказал папа.

В полном блаженстве мы пили и ели все, чем угощал майор.

Папа то и дело вставал с места, чтоб еще раз вдохнуть аромат маминых духов. Мама время от времени принималась смеяться, поглаживая живот, хотя никто ничего особо смешного не говорил. А я изредка отрывал взгляд от тарелки, чтобы убедиться, что папа действительно сидит на своем обычном месте за столом.

После ужина папа получил остальные рождественские подарки. Связанные мамой теплые длинные рейтузы с сердечком на попе.

— Чтоб ты чувствовал, как я тебя люблю.

Потом мама подала папе мой табель, свернутый в трубочку и перевязанный красной ленточкой.

— А это что такое? — папа показал пальцем на оценку по поведению.

Тут мама рассказала ему про скелет, которому я наклеил черные усики. Про то, как разозлился директор. И про выговор, который написала учительница.

Тогда папа засмеялся, обнял меня и сказал:

— Какой замечательный подарок получился!

И я вручил ему последний пакет. В нем были новая сапожная щетка и черный крем для обуви «Викинг».

— Ты точно знаешь, что нужно, — обрадовался папа.

Он достал свои черные выходные туфли, начистил их до блеска и завел граммофон. А когда запел Фред Астер, пригласил маму на танец.

Я лег на диван и открыл зеркальце, которое подарила Эльза. Но не успел взглянуть в него, как зазвонил телефон.

— Ты подойдешь? — спросила мама, не отрывая своей щеки от папиной. — Кто бы это мог быть в такое время, да еще в сочельник?

Я поднял трубку, все еще держа зеркало в руке. Это была Эльза.

— Привет, знаешь, что я делаю?

— Нет.

— Я ем шоколад. Это самый вкусный шоколад, который я когда-либо пробовала! Спасибо тебе. А ты что делаешь?

— Смотрю на себя в зеркальце.

— Ну, тогда ты видишь того, кто мне нравится, — сказала она.

И тут случилось что-то странное. Я увидел того, кто, несмотря на распухший нос, был весьма неглуп и улыбался так, что не мог выговорить ни слова. За моей спиной Фред Астер пел «I’m in Heaven».

— Как ты? Еще здесь? — спросила Эльза.

— I’m in Heaven! Я на небе!

— Я так и поняла. Увидимся завтра?

— Ну конечно! — ответил я.

А папа и мама тем временем танцевали у елки, прижавшись щекой к щеке.