— Следующего раза не будет. Маргарита Ивановна считает, что вы должны репетировать дома.
— А почему тогда девятиклассники в актовом зале играют?
— У них настоящий ансамбль, а у вас только баловство.
— Что-что? — обиженно переспросил я.
— Игра, — поправилась мама. — На собрании учитель ботаники так и сказал.
— Если хочешь знать, эти девятиклассники играть не умеют! — возмутился я.
— Тише! Тише!
— Представляешь, сегодня меня вызывали в школу по поводу его ансамбля, — сообщила мама.
— На родительское собрание, — уточнил я (терпеть не могу, когда сгущают краски).
— Да, — подтвердила мама. — Но там говорили в основном об ансамбле, о том, что эта затея вредно отражается на вашей успеваемости.
— Отметки у меня нормальные, — твердо сказал я.
— Как же, нормальные! — возмутилась мама и швырнула на стол мой дневник; оказывается, в мое отсутствие его извлекли из сумки.
— За последнюю неделю ни одной пятерки, — сообщил отец, перелистав дневник.
— И по дому совсем не помогаешь, — добавила мама. — Почему картошки вчера не купил? Я же оставляла тебе записку.
— Вчера не мог, я сейчас схожу, — вздохнув, сказал я.
Я взял сетку и отправился за картошкой. На улице было уже совсем темно, но фонари вдоль шоссе почему-то не горели. Только на площади было светло: из огромных окон «Универсама» лился холодный дневной свет.
У входа в магазин я налетел на Игорька. В руке он держал сетку с батоном.
— Влетело? — с ходу выпалил я.
— За что?
— Сегодня родительское собрание было. Твоя мать там была.
Игорек побледнел, но тут же нашелся:
— Ну и пусть, я скажу, что это враки, что ни в каком ансамбле я не играю.
— Подожди меня, я сейчас картошку возьму, и зайдем к Сане, — попросил я и нырнул в магазин.
В магазине я занял очередь в кассу с табличкой «1–2 предмета», потом сбегал за картошкой и через пять минут уже был на улице. Но Игорек исчез, как сквозь землю провалился. Я бросился налево, за угол, подумав, что Игорек меня разыгрывает и спрятался где-то поблизости.
Около телефонных будок никого не было. Я повернул обратно и тут же увидел Игорька. Он прятался за палаткой «Овощи и фрукты». Подбежав к палатке, я спросил:
— Ты чего?
Вместо ответа Игорек показал пальцем на автобусную остановку. Там стоял его отец и разговаривал с каким-то мужчиной в очках.
— Все, — в ужасе пролепетал Игорек. — Это мой учитель из музыкальной школы. Я уже две недели там не был.
Неделю мы не репетировали. Игорек каждый день до посинения бренчал на пианино, наверстывая упущенное. На почте мы крутились вдвоем с Саней, для которого собрание прошло без последствий. Я демонстрировал свои достижения, а Игорек отмечал в записной книжке, какие песни ему следует учить в первую очередь.
— Ну, как идут дела у ансамбля? — спросил отец, войдя в мою комнату: ему понадобилась стремянка с балкона.
— Плохо, — вздохнув, признался Игорек.
— Репетировать негде, — уточнил я.
Я не терял надежды, что родители рано или поздно разрешат мне репетировать дома.
Как-никак за последнюю неделю я не получил ни одной тройки, каждый день выносил мусорное ведро и один раз по собственному желанию помыл посуду.
— В жилом доме репетировать неудобно, — согласился отец. — Ты последнюю «вечерку» читал?
— Здесь вот написано кое-что забавное.
Отец прочитал вслух заметку, в которой говорилось, что ученые замерили громкость звучания бит-группы «Слэйд». Приборы показали 140 децибел, а ракетный самолет производит при взлете шум в 145 децибел.
— Но мы же не «Слэйд»! — сказал я.
— Подожди, я не кончил, — остановил меня отец. — «После концерта у некоторых зрителей наблюдается временная потеря слуха».
Читая эту фразу, отец показал пальцем на нас, как будто виноваты в потере слуха у зрителей мы с Игорьком.
— Наш усилитель дает всего семь ватт, — заметил я.
— На старой квартире у нас был ансамбль. Он всегда репетировал дома, — подхватил Игорек.
— Значит, там стены были потолще, — сказал отец.
Я понял, что моим надеждам не суждено сбыться.
— А почему бы вам не репетировать в школе? — предложил отец.
— Не разрешат, — уверенно сказал я.
— Почему? — спросил отец.
— В школе уже есть один ансамбль, — объяснил Игорек.
— Что же, боятся конкуренции? — улыбнулся отец.
Я пожал плечами: нам было не до смеха.
Через три дня я понял, что отец ходил в школу и разговаривал об ансамбле. На большой перемене Маргарита Ивановна вдруг ни с того ни с сего подошла к нашей компании.
— А ну-ка расскажите мне про ваш ансамбль.
Слово «ансамбль» она произнесла вполне спокойно, без всякой иронии.
— Мы только учимся, — объяснил Саня.
— А кто вас учит?
Я хотел рассказать про Витю, но Саня незаметно толкнул меня локтем.
— Сами, у нас самоучитель есть.
— А что вы играете?
— Разные песни, — сказал Игорек.
— Например?
— Вы «Песенку студентов» знаете?
— Кажется, нет.
— Ее девятиклассники на Новый год исполняли, — напомнил Игорек. — Только они петь не умеют, а мы поем.
— Очень хотелось бы вас послушать, — сказала географичка.
Сообразив, что под это дело можно запросто выпросить разрешение на репетиции в школе, мы согласились.
— А на «Огоньке» вы сможете выступить? — вдруг предложила классная.
— На «Огоньке»?! — переспросили мы хором.
— Да, на «Огоньке». Я думаю, мы проведем его на следующей неделе.
Мы с Саней переглянулись. Пока мы размышляли, соглашаться или нет, Игорек солидно произнес:
— Конечно, можем!
— Вот и отлично, — обрадовалась классная.
Когда Маргарита Ивановна отошла, я мрачно спросил, что будем делать.
— Как что? — не понял Игорек. — Играть.
— Что играть? — спросил Саня.
— «Песенку студентов», — бодро начал Игорек. — Потом «Только ты…», «Песню о Москве».
Я пожал плечами. Выходить на «Огонек» с тремя песнями было бы неслыханным нахальством.
После пятого урока мы сидели на лавочке в раздевалке. Шестым уроком в расписании стоял труд, но трудовик заболел, и все ребята разошлись по домам.
— К «Огоньку» нужно обязательно достать микрофоны, — сказал Игорек. Он был на сто процентов уверен, что наше выступление состоится.
— Нам одного хватит, — предложил Саня.
— Нет, не хватит. Я не Шаляпин и без микрофона петь не буду, — возразил я.
В раздевалку вошла Альбина, в плаще и расклешенных фиолетовых брюках. Я вспомнил, что сегодня у девятиклассников, как обычно по средам, репетиция.
Снимая плащ, Альбина спросила:
— Я слышала, вы на «Огоньке» выступаете?
— Выступаем, — не очень уверенно подтвердил Игорек.
— А я с вами «Арлекино» спеть не смогу? Витя вам партии покажет, — вдруг предложила Альбина.
Все молчали. Даже Игорьку было ясно: самое большее, что мы успеем за неделю, — это повторить старые вещи. Альбина вопросительно глядела на нас.
— У нас все равно микрофонов нет, — сказал Игорек. — И усилителей тоже.
— Микрофоны я могу одолжить у «Спектра», — предложила Альбина.
В вестибюль стремительно влетел долговязый. По случаю наступающей весны он был без пальто.
— Алик, — обратилась к нему Альбина, — мне нужен на один день микрофон.
— Два, — уточнил Игорек.
Долговязый подозрительно взглянул на нас.
— Я хочу петь на «Огоньке» с ансамблем нашего класса.
— Для них — ни за что в жизни! — сказал долговязый и пошел по коридору.
— Тогда я с вами репетировать не буду, — твердо сказала Альбина и сняла с вешалки плащ.
Увидев, что Альбина действительно собирается уходить, долговязый промямлил:
— Ладно. Там посмотрим. Надо у Евгеши спросить.
Целую неделю класс жил «Огоньком». «Огоньки» у нас бывали и раньше: танцы под пластинки, самодеятельность, игры, чай. Иногда они проходили весело, иногда скучно, но еще ни разу не было так, чтобы по рублю сдали все. Чтобы никто в день «Огонька» не заболел, не уехал к родственникам, не откололся от коллектива по какой-либо другой «уважительной» причине.
После уроков все мальчики остались в школе, чтобы вытащить парты из кабинета географии в коридор, расставить столы и развесить оформление. Только мы помчались по домам, чтобы взять аппаратуру» инструменты, а главное — переодеться. Мы решили, что будем выступать в джинсах. Саня надел шикарные «Ли», а мне уступил свои старые «Супер Райфл». Юрик сказал, что придет в обычных брюках. Но зато «верх» у нас был намечен одинаковый: белые рубашки с длинными рукавами. Рубашку я вчера одолжил у отца. Шея у него раза в полтора толще моей, но если не застегивать верхнюю пуговицу, то это не так заметно.
Вернувшись в школу, я заметил в углу у окна проигрыватель с пачкой пластинок в цветных конвертах.
— А проигрыватель зачем?
