Дальше следовал номер телефона.
— Давай запишемся! — воскликнул Игорек, дочитав объявление.
— А деньги где взять? — спросил я.
— Разве там деньги берут? — удивился Игорек.
Я не спускал глаз с автобусной остановки, но Альбина появилась совсем с другой стороны. Заметив ее, Игорек с силой хлопнул меня по плечу. Альбина под руку с братом шагала к нам. Издалека они были похожи на парочку. Студент приветливо улыбнулся и пожал нам руки, как взрослым.
— Куда же вы после уборки убежали? — спросила Альбина. — Я еще раз поговорила с девочками. Проигрыватель решили пока не покупать.
— Правильно! — подхватил Игорек.
Тут он опять хотел вставить что-то насчет ансамбля, но я незаметно дернул его за руку: прежде чем трубить всему свету об ансамбле, нужно достать гитары, научиться играть, а потом уже строить из себя музыкантов.
Мы спустились в метро. Стараясь закрепить знакомство, Игорек без остановки болтал с Витей. Я разговаривал с Альбиной. Вернее, слушал, что она говорила, или отвечал на вопросы.
— Правда, симпатичный у меня брат? — спросила Альбина. — Он такой самостоятельный, живет без родителей, обед сам себе готовит…
— А где его родители?
— Они в посольстве работают, в Турции.
— А у тебя что, тоже родичи за границей?
— Нет, они на Севере, а я живу с бабушкой.
— Везет же людям! Когда я с бабкой жил, я вечером до десяти гулял.
— А что ты делаешь после школы? Читаешь?
— Конечно. У нас почти все собрания сочинений есть.
— Ты «Гонки по вертикали» читал?
— Кажется. Я названия плохо запоминаю. Это что, про спорт?
— Нет, детектив. А что ты сейчас читаешь?
Я почувствовал, как по спине побежали мурашки. Разговор принимал опасное направление.
— «Три мушкетера», — соврал я. На самом деле Дюма я прочел давным-давно, в пятом классе, а сейчас назвал его только потому, что на прошлой неделе по телевизору показывали фильм.
— А что тебе больше всего в книге понравилось?
— Как мушкетеры за миледи гнались. — Не долго думая, я начал рассказывать, как карета миледи сорвалась с обрыва и…
Альбина слушала улыбаясь. Сперва я решил, что она улыбается потому, что от волнения я говорил нескладно. И только на следующий день, взяв в руки книгу, я понял, что к чему. Просто Альбина сразу поняла, что я рассказываю не книгу, а фильм. В книге ни кареты, ни обрыва нет.
Дворец спорта сиял огнями. В вестибюле была толчея. Четыре длинные очереди тянулись в гардероб, две покороче — к лоткам с мороженым.
Зал был заполнен почти до отказа. Зрители заняли даже второй и одиннадцатый секторы, откуда при всем желании можно было увидеть только маленький кусочек сцены, как мыс, выступающий в партер, который расположился на хоккейном поле. Только сбоку, где обычно сидят штрафники, борт был снят, а под зеленым ковром виднелся толстый слой льда.
Высокая эстрада была забита аппаратурой: по краям, у бархатного занавеса, стояли огромные колонки с круглыми динамиками; на авансцене в одну линейку выстроились на блестящих подставках микрофоны. Их было семь, восьмой микрофон — коротышка, ростом вполовину меньше всех остальных, — стоял возле рояля.
Музыканты завершали последние приготовления к концерту. К краешку сцены отовсюду стекались провода. Они сливались в толстый, как канат, пучок, который сползал со сцены в зрительный зал, где среди кресел третьего ряда был замаскирован пульт управления. Возле пульта стоял бородач и подавал непонятные команды на сцену.
Нашу экскурсию остановила билетерша.
— Мальчики, проходите на свои места, сейчас будет третий звонок.
Свет в зале потух. Сцена вдруг вспыхнула ярко-оранжевым цветом. Я задрал голову кверху, но никак не мог разобрать, откуда светят прожекторы. Из-за кулис выскочили музыканты в красных, зеленых, желтых, оранжевых, белых костюмах. У каждого из них был почему-то свой цвет. Полилась музыка, совсем не похожая на ту, что можно услышать дома на пластинке. Песня плыла по залу, завораживая зрителей. Мне хотелось вскочить на ноги и петь вместе с ансамблем.
Мелодии следовали одна за другой без всякого перерыва, зрители громко хлопали в ладоши. Почти все песни мне хотелось записать, как это делал мой сосед — парень с кассетным магнитофоном, и унести с собой домой.
После концерта мы возвращались на электричке. Вечером на электричке в наш район почти никто не ездит: все почему-то боятся пересекать в темноте парк. Мы шли по пустынной улице. Вокруг стояли старые, почерневшие от сырости, ветров и дождей дома. Ярко светились витрины запертых магазинов. Скрипели на ветру калитки, лаяли собаки — совсем как в деревне.
Мы перешли по плотине через пруд. Тут на холме, куда взбегала лесенка с каменными ступенями, начинался парк. В парке было безлюдно, вдоль главной аллеи горели редкие фонари. Игорек с Витей убежали вперед. Студент резвился, как мальчишка, бросался снежками, не пропускал ни одной раскатанной дорожки.
Мы шли с Альбиной близко-близко и молчали. Язык у меня, как назло, словно прирос к нёбу.
— Лень, а правда, ты в хоре пел? — вдруг спросила Альбина.
— Пел, — нехотя признался я, прикидывая, откуда этот факт известен Альбине. В классе своими талантами я никогда не хвастался, а о том, что был солистом в хоре, знают только Саня да Игорек.
— Ой, как интересно! — обрадовалась Альбина. — Мне страшно нравится, как поют мальчики. У них такие приятные голоса. А почему ты сейчас не поешь?
— Я в прошлом году бросил, когда репетиции на воскресенье перенесли, — вздохнув, объяснил я.
— Почему? Воскресенье же самый свободный день.
— По воскресеньям у нас был хоккей. Я в прошлом году за дворовую команду играл…
— Никогда бы не оставила хор из-за хоккея! — улыбнувшись, заметила Альбина. — Как же ты в ансамбле заниматься будешь? Хоккей не помешает?
— Ансамбль — другое дело. В хоре скукота, а тут поешь, что хочешь, — сказал я и запнулся. Вышло, что я говорю об ансамбле так, словно он у нас обязательно будет, как январь после декабря.
— А где вы репетировать собираетесь? В актовом зале?
— Не знаю. Надо сперва играть научиться. Я ни разу еще гитару в руках не держал.
— Если хочешь, я поговорю с Витей. Он может вас научить.
Я пожал плечами. Игорек держался с братом Альбины так, словно тот был нашим одноклассником, а я его почему-то стеснялся.
Вернувшись домой, я обнаружил, что в квартире пусто. Это означало, что родители пошли в гости или в театр. На кухонном столе валялась моя записка: «Поехал на концерт во Дворец спорта, вернусь поздно. Леня». Записка лежала на том же самом месте, где я ее оставил. Определить, читали ее или нет, было невозможно.
Сунув записку в карман, я вошел в большую комнату, включил телевизор. Люблю, когда дома никого нет. Можно совать нос куда хочется, а главное, никто не будет тебя за каждую мелочь пилить, читать длинные и нудные нотации.
По телевизору показывали концерт «Звезды зарубежной эстрады». Какая-то певица, еле-еле шевеля губами, что-то шептала в микрофон. Ни слов, ни даже языка, на котором исполнялась песня, разобрать было невозможно. Потом на сцену выскочил молодой парень в белом костюме и запел по-английски быструю, веселую песню. Он прыгал по сцене, как мальчишка, и, хлопая в ладоши, заставлял зал петь вместе с ним.
Я быстро открыл сервант, взял большой фужер, из которого наши гости пьют минеральную воду, и стал подражать певцу. Пою я, конечно, не так, как Игорек, но голос у меня есть, не пропал, хотя и ломался.
Я спел с телевизором почти всю песню: мелодия оказалась несложной, а слова я, как обычно, сочинял на ходу. Я так увлекся, что не заметил, как хлопнула входная дверь.
— Это что за цирк? — спросила мама, заглянув в комнату.
Я сел в кресло.
— И поставь на место рюмку. Сколько раз тебя просили не лазить в сервант.
Песня кончилась, певец раскланивался, благодаря зрителей за внимание. Вздохнув, я поставил фужер в сервант.
— Кто это? — спросила мама.
Диктор объявил, что песню исполнял певец из Англии Клифф Ричард. Англичанин запел новую песню. Мама еще немного постояла у телевизора и, поморщившись, заметила:
— Слишком кривляется.
— А по-моему, здорово, — сказал я и прибавил звук.
Сделал я это совершенно зря, потому что мама тут же подошла к телевизору с другой стороны и вырубила звук совсем.
— Ма, включи! — вскочив на ноги, взмолился я.
Но все было бесполезно.
Только когда мама ушла на кухню, я крутанул звук и чуть не прикусил язык от досады. Ансамбль исполнял «Песенку студентов», последний, самый последний куплет.
Начали передавать новости, я решил, что лучше всего не откладывать дело в долгий ящик и сразу же переговорить с родителями насчет гитары.
