по приказанию сержанта Андреева.
Сержант Андреев и проводник Туркин с Рындой пошли по следу человека, который будто бы развел костер… Указанный нам сектор мы прочесали. Больше никого не обнаружили.
— Хорошо, Соколов, — сказал лейтенант. — Садитесь, ребята. Рассказывайте, кто вы, как оказались у моста и что там делали.
Сережка стал объяснять:
— Не у моста, товарищ командир, мы были, а за границей запретной воны.
— Это нам виднее, где какая зона, — сухо отозвался лейтенант и нахмурился. Он, видимо, был сердит. Светлые брови насуплены, смотрит исподлобья. — Что вы делали на берегу?
— Ловили рыбу. Мы всегда там ловим и купаемся, — ответил Сережка. — Ну вот, мы ловили, а он пришел и тоже закинул удочки, только он был в другом месте и не с нами, а сам по себе…
— Кто «он»? Говорите яснее!
— Шито-крыто. Работает на лесопилке под видом моториста. Это мы его так зовем — Шито-крыто. Он занял наш вагон на пустыре… Мы рассердились, стали следить за ним — хотели узнать, что это за человек…
— И что же вам удалось узнать?
— А почти ничего, товарищ командир. Он какой-то скрытный, непонятный человек. Все сидит в вагоне, когда не на работе…
— Но он ходит на вокзал к воинским эшелонам, — добавил я. — А однажды даже ходил на явку.
— На явку? — лейтенант, видимо, очень удивился и даже встал из-за стола. — Куда?
Я рассказал, как было дело, когда мы с Петькой следили за Шито-крыто. Лейтенант подробно расспросил меня о доме, куда он ходил, и что-то записал на бумаге.
— Значит, костер развел он, а не вы?
— Он! Мы бы нипочем не развели! Ведь знаем же, что нельзя по ночам разводить костры возле станции, — убеждал лейтенанта Сережка.
Сережка отвечал стоя. Лейтенант заметил кончик ножен финки, торчащий у него из-под ватника.
— Что это у тебя торчит из-под фуфайки? — спросил он.
Сережка покраснел и стал изо всех сил тянуть полу ватника, чтобы прикрыть финку, но пола не вытягивалась.
— Это разведчицкий нож — финка, — ответил Сережка. — Мне ее дал брат Василий на рыбалку. Василий служил в разведке, был тяжело ранен и сейчас живет дома. Я ему обещал сегодня вернуть финку.
— Так-так, — сказал лейтенант. — Значит, брат у тебя разведчик? На каком фронте воевал?
— На Западном, товарищ командир! — охотно ответил Сережка, радуясь, что лейтенант не отбирает у него финку. — Он награжден именным оружием — пистолетом!
— Так-так, — повторил лейтенант. — Ну вот что… Соколов! Проводи ребят в столовую, накорми завтраком и отправь домой.
— Есть! — ответил Соколов. — Накормить ребят и отправить домой.
Мы повеселели. Солнце стояло над самыми верхушками деревьев. В лесу было тихо и празднично. Щебетали птицы, с листьев капала роса. Соколов привел нас в большую землянку — столовую, усадил за стол и что-то шепнул повару в окошко. Повар притащил нам алюминиевые миски с горячей кашей, пайки хлеба и по кружке чаю.
А потом Соколов проводил нас за ворота и сказал:
— Ну, сыпьте, ребята, домой. До свидания!
— До свидания, товарищ Соколов! Спасибо за все!
Не успели мы сделать и десяти шагов, как навстречу нам попался сержант Андреев. Он шел быстро, не глядя по сторонам. За сержантом, сутулясь, угрюмо шагал Шито-крыто, за ним — боец с овчаркой на поводке…
Глава тринадцатая
У ВОРОНИНА БОЛОТА
После того, как мы встретили Шито-крыто под конвоем, у нас уже не оставалось сомнений в том, что он шпион, враг.
Но было интересно узнать, как его взяли в то утро. Придя домой, мы сразу кинулись с расспросами к Петьке. Тот рассказал немногое:
— Я привел бойцов к вагону, и они велели мне идти домой. А я не ушел и стал следить из-за кустов. Боец с собакой остался у двери, а другой вошел в вагон, и минут через пять вывел Шито-крыто на улицу. Шито-крыто запер дверь, и они повели его. Вот и все. Теперь он никуда от них не скроется. Будут его допрашивать, и потом…
Петька недоговорил, но нам было ясно, что произойдет «потом», когда выяснится, что Шито-крыто — немецкий разведчик.
— Наш вагон тогда освободится, — сказал Сережка.
— Освободится. Но мне уже что-то неохота играть там, на пустыре, — Петька зевнул, поерошил свои волосы. — Поспать бы!
— Нет, спать нам сегодня не придется, — загадочно и многообещающе сказал Сережка. — Зайдемте к нам.
В сенях он пошарил ключ, отпер дверь, и мы вошли. Было часов девять утра. Мать и Василий ушли на работу к восьми. На столе лежала записка:
«Рыбачок! В буфете хлеб и селедка. Поешь сам и накорми Юрку».
Сережка пошел к буфету, разделил на две доли хлеб и кусочки селедки, одну долю старательно завернул в бумагу и сказал:
— Это на дорогу.
— Да ты куда собрался? — не выдержал Петька.
— Надо посмотреть, что осталось от немецкого самолета, — ответил Сережка. — Может, что и пригодится по хозяйству. В самолетах бывает хорошее небьющееся стекло — называется плексиглаз, и еще там могут оказаться разные любопытные штучки.
Петька даже присвистнул:
— Фь-ю-ю… Ты думаешь облазить Воронино болото? С ума сошел! Там запросто можно увязнуть — поминай как звали!
— Надо попробовать, — спокойно отозвался Сережка, так, как будто собирался в лес за грибами. — Вы идете со мной?
Мы переглянулись.
— Пойдем.
— Тогда берите завтрак и будьте готовы. Через полчаса пойдем.
— А если там немцы? Может, летчик спасся? — спросил Петька.
— Наши бойцы там спозаранку все наверняка проверили, и если летчик спасся — его изловили, — успокоил Сережка.
Дверь в комнату приотворилась, и вошел заспанный Граф. Глаза у него были узкие, словно щелки. Он зевал, как старушка, с подвыванием.
— Ну, Юрка! Горазд ты спать! — сказал Сережка.
— Есть хочется. Всю ночь не ел, — вздохнул Граф. — А вы знаете — ночью бабахало! Так бабахало, что я даже проснулся. Гром — не гром… вроде из пушек лупили… правда?
— Не знаю. Иди умойся, а то у тебя глаза слипаются.
Граф потопал к умывальнику, плеснул водой в лицо, утерся полотенцем.
— Там в чайнике кипяток. Хлеб и селедка — в буфете. Поешь.
Юрка немножко поел, а потом подошел к нам. Было видно, что его так и подмывает что-то рассказать. Сережка буркнул:
— Ну, чего? Выкладывай!
Граф многозначительно поднял маленький, измазанный то ли красками, то ли спелыми ягодами палец:
— В-военная тайна.
— Какая там еще тайна? — Сережка взял братишку легонько за вихор. — Разве могут быть тайны промеж своих? Говори!
— Нельзя говорить, — вздохнул Граф. — Сказал бы, да нельзя.
— А, так ты скрытничать! — Сережка потянул Юрку за вихор. — Ты своим самолучшим
