— Есть дела поважнее…
Дома я выложил покупки на кухонный стол, а «Книгу о вкусной и здоровой пище» раскрыл на страничке с бульоном и поставил на подоконник. Я стоял перед ней с ножом в руке, как дирижёр в оркестре перед нотами, и очень волновался: всё-таки первый раз взялся за такое дело.
Прочитав рецепт, я решительно отделил мясо от костей, которых мне надавал продавец, положил всё это в кастрюлю и поставил варить. Прокручивать мясо я не стал, потому что не умел. А лук, морковку и петрушку я очистил и сразу кинул в кастрюлю, хотя их нужно было сначала обжарить.
Заведя будильник, чтобы не прозевать бульон, я подумал: «Нелегко, конечно, готовить обед и делать уроки…»
Треску я разрезал на куски, потом начистил картошки, но делать рыбу по книге не захотел, это было сложно.
Я вспомнил, как её готовила мама, положил ещё не оттаявшие куски на сковородку, покрыл их ломтиками картошки и лука, облил всё это постным маслом, накрыл крышкой и поставил в духовку.
Бульон варился, а я писал упражнения по русскому и учил правила. Меня не тянуло ни во двор, ни к приёмнику…
Когда зазвенел будильник, я потушил газ под бульоном и ударил себя по лбу: я же забыл снять пену, хотя Вера Адамовна мне напоминала. И бульон получился каким-то мутным, но жирным. Я вынул из него мясо и обсосал кости. Есть мне хотелось как никогда: ведь поел я давно, ещё на большой перемене. Только есть я не стал, а решил дождаться своего отца.
Варёное мясо я положил на тарелку и посыпал его листьями петрушки.
Из духовки вкусно пахло рыбой. Я попробовал кусочек картошки и обрадовался: она пропарилась и красиво запеклась сверху, вместе с луком, хотя с краёв очень подгорела.
Был уже шестой час. Отец вот-вот должен был прийти с работы. Я прибрал в кухне и засел за географию.
Когда отец открыл дверь, я услышал, как он принюхивается к запаху первого и второго. Потом он загремел на кухне крышками и сказал:
— Ага! Подействовало! Я сказал, что не сдамся!.. А где же мама? — спросил он меня, зайдя в комнату.
— Она пришла на часок и, всё сделав, ушла, — сказал я. — Ей же нужно заниматься. Думаешь, легко с твоими первыми и вторыми?
Мой отец, смотря в потолок, задумался и потёр подбородок.
— Ладно… — сказал он. — Ты поел?
— Тебя дожидаюсь, — сказал я.
— Так… так… Давай-ка попьём чаю с вареньем и хлеб с колбасой съедим, а обед уничтожим вместе с мамой… А она поела?
— Не успела, — соврал я. — Для неё институт — первое, а еда — второе. Не то что для тебя.
— Что-о? — прикрикнул отец.
— Давай пить чай, — сказал я.
Мы молча попили чаю с хлебом и колбасой, которую принёс отец. Он всё о чём-то думал, вздыхал, потом улёгся на диван читать «За рубежом».
Когда пришла мама, он, подлизываясь, сказал:
— Ну, как французский, Ириша? А мы вот ждём тебя с обедом. Мы чай попили…
Мама не стала с ним разговаривать, она ушла на кухню. Отец пожал плечами и растерянно улыбнулся, когда она там захохотала. Я молчал.
Мама разогрела бульон и принесла его в комнату. Отец накрыл стол. Я первым уселся за него.
— Мясо оставим на завтрак, — сказала мама, — оно немного недоварено. Я, между прочим, очень люблю мясо с петрушкой.
Я замер.
— Сыроватое даже полезней, — сказал отец, и я успокоился.
Мама налила всем бульон.
— Хорошо, что пена не снята. В ней много белков, — заметил отец, — а кожура от лука сообщает приятный цвет…
— Прекрасный бульон! — Мама закрыла глаза от удовольствия.
Я прикусил губу: бульон был без соли.
Отец расспрашивал маму про институт, чего никогда раньше не делал, и шутил. В общем, после первого и он и мама совсем помирились. Потом мама принесла сковородку со вторым.
— Вообще-то можно обойтись без второго, пока ты здорово занята. Долгое это дело, а вот без первого я не могу. Не могу, и всё… — виновато заявил мой отец.
— Ну нет, — сказала мама, — без второго нельзя. Такая вкусная рыба, и картошечка запеклась…
— Это самая вкуснота, когда рыба не чищена! По-рыбацки это называется… — сказал мой отец. — Как будет по-французски «это жизнь»?
— Се ля ви, — ответила мама, а я, разозлившись на себя, заворчал:
— Разве это се ля ви? И рыба не очищена, и всё без соли…
И тут отец забушевал:
— Значит, человек забыл положить соли, а ты ворчишь, как старик! Подумаешь! И это вместо того, чтобы помочь маме и не болтаться во дворе. Тебе лень сходить в домовую кухню, а она учится, и работает, и ещё готовит первое и второе, причём вкусные! Лентяй! Я из-за тебя вчера ел хлеб с солью! Я в твои годы…
— Ну что особенного, Вова, в спешке всё бывает. Возьми и посоли. Папа не виноват, — сказала мама.
Я чуть не рассмеялся.
— А для тебя в рыбе важна не соль, а фосфор!.. — продолжал бушевать отец. — Решил задачки?
— Я все уроки сделал! — сказал я.
— После обеда проверю… А не нравится такой хороший обед, можешь вылезать из-за стола!
— А рыбу нельзя есть ножом. Эх, ты! — сказал я, вспомнив заметку из «Книги о вкусной и здоровой пище».
— А я буду каждый вечер проверять тебя по арифметике, — обиделся отец, но перестал есть рыбу ножом.
Мама засмеялась и сказала моему отцу:
— Спасибо.
И он тоже сказал:
— Спасибо.
А я ничего не сказал.
Я думал о том, что мои поварские дела раскроются рано или поздно, но это не беда. Главное — я буду варить обед, мама спокойно кончит институт, а отец получит своё первое, без которого никак не может. Не может, и всё. Такой уж он у нас человек.
В декабре в нашем городе стояли сильные морозы, и мы, младшеклассники, не ходили в школу.
Настроение у меня было весёлым и чуть-чуть праздничным. Морозные дни казались мне настоящими днями каникул. Три дня, не вылезая из кровати, я читал номера «Огонька» за прошлый год.
На четвёртый день я решил позаниматься, но никак не мог сосредоточиться. Меня всё отвлекало: альбом с марками, значки, приёмник, сломанная клюшка и даже морозные узоры на стёклах. Я просто пожалел, что нам нельзя ходить в школу. На уроках хоть занимаешься и ничего тебя не отвлекает. Странно всё-таки! В Антарктиде бывает восемьдесят градусов, и то ничего — работают люди. Прямо на улице. А нам нельзя ходить в тёплую школу.
«А что, если… — Я спрыгнул с подоконника, хлопнув себя по лбу. — Вот это мысль! Как я раньше не догадался!»
Я быстро оделся и, перекинув портфель через плечо, выбежал на улицу. На улице было тихо-тихо. Деревья стояли белые, кудлатые и покачивались из стороны в сторону.
Я думал: «Вот это да! Вот это мороз!.. Всё равно пойду в школу. Просижу в классе четыре урока и выучу грамматику. Потом напишу сочинение, назову его «В мороз» и пошлю в «Пионерку». Пускай в Антарктиде почитают».
Я побежал, но ветер больно колол нос и щёки. Тогда я сложил носовой платок и закрыл им лицо до самых глаз.
У дверей школы я столкнулся с каким-то парнишкой. Лицо его тоже было закрыто носовым платком.
Мы осторожно прошли мимо вздремнувшей нянечки, взбежали по лестнице и сдёрнули платки.
Я удивился:
— Коля? Грачиков? Ты чего?
— Тс-с! А ты чего? — спросил Коля.
Он был самым тихим учеником в нашем классе. Мы раньше сидели за одной партой, но нас рассадили, потому что я списывал у него диктанты.
Мне не хотелось выдавать секрета. Не зная, что ответить, я заморгал, и от тепла у меня сразу же слиплись заиндевевшие ресницы. И у Коли слиплись. Мы вошли в класс, растирая пальцами льдинки на ресницах.
Коля заложил дверь стулом.
— Ну, ты чего? — спросил я, раздеваясь.
— А ты? — упрямо сказал Коля.
Я решил не терять времени.
— Хочу здесь учить уроки. Дома скучно. Всё отвлекает. Ты же знаешь, что у меня большое воображение. Терпения только нет.
Коля разделся и вздохнул:
— Терпение-то у меня есть. А воображения нет. Нет, и всё. А почему нет — не знаю.
Он уныло встал у окна.
— Географию хоть вызубрить можно. А историю — никак. Ничего не могу запомнить. Лучше бы у меня терпения не было.
Коля ещё раз вздохнул.
Я сказал:
— Это ерунда. У меня вся история как на ладони. Я отвечаю, а сам всё вижу. Воображаю. Понимаешь? Только вот когда пишем диктант, я больше всех делаю ошибок. Помнишь, Игорь Павлович диктовал: «Когда наступает осень, журавли улетают в тёплые страны!» Он диктует, а я вижу: журавли летят и курлыкают, листья падают тихо, мы их во дворе собираем и жжём и руки греем у костра. Журавли далеко-далеко… Маленький клинышек… Летят над Нилом… Пирамиды всякие… И я думаю: «Скорей бы древнюю историю начали…» И столько ошибок делаю, что не успеваю исправлять: В общем, мне бы твоё терпение…
Коля посмотрел на меня с завистью и сказал:
