— Одна тысяча пятьсот двадцать семь, — произнесла я.
Когда я открыла глаза, мужчина внимательно смотрел на меня.
— Это твой ответ? — спросил он.
Я кивнула. Он открыл ящичек кассы и достал из-под подноса с монетами небольшой кусочек картона. При взгляде на него у мужчины отвисла челюсть. Он уставился на картон, словно не в силах поверить своим глазам, а затем протянул его мне. Там маленькими черными буквами было написано число, которое я угадала.
— Чтоб я… Но как ты это сделала?!
Я улыбнулась. Выходит, удача все-таки не отвернулась от меня. Я стояла, держа в руках огромную банку мармелада, и думала: то, что ты чего-то не чувствуешь, еще не значит, что этого нет.
— Отвезите меня, пожалуйста, в Хиллтоп-Хоум, — сказала я.
Мужчина покачал головой и прищелкнул языком:
— Как я и говорил, насколько мне известно, он больше не работает, но, в конце концов, это твое дело, куда ты хочешь ехать. Ты же сыграла и поездку выиграла. Сыграла и выиграла, сечешь? У меня все равно рабочий день закончился, так что я сам тебя отвезу.
«Такси» — старый потрепанный автофургон с перевязанным веревкой задним бампером — было припарковано на другой стороне улицы, рядом с автобусной остановкой. Я залезла на заднее сиденье вместе с чемоданом, рюкзаком и банкой с мармеладом. Мне нужно было перезвонить Берни, но дождь все не прекращался, и я решила, что лучше будет доехать до Хиллтопа и позвонить ей оттуда.
— Тебя там кто-нибудь ждет? — спросил меня мужчина, повернув ключ зажигания и включив дворники на полную мощность. — Имей в виду, поездка бесплатная только в один конец. Надеюсь, тебя встретят с большим полотенцем и хорошенько вытрут. — Он хмыкнул, глядя на меня в зеркало заднего вида.
Я посмотрела в окно и увидела под дождем девочку. Ее длинные спутанные волосы обрамляли узкое, серьезное лицо. На долю секунды я спросила себя, кто она и что делает здесь совсем одна, а затем мы обе открыли рот, когда я поняла, что смотрю на саму себя в отражении стекла. Это была я. Хайди Я.
Дом не был похож на тот, что на фотографии, — обветшалый, без ставней на окнах и выкрашенный в темно-зеленый цвет вместо белого. Только указатель был тот же: ХИЛЛТОП-ХОУМ, ЛИБЕРТИ, НЬЮ-ЙОРК.
— Вот и приехали, — произнес водитель, останавливаясь в начале длинной неасфальтированной дороги, ведущей к дому вверх по холму. — Ты уверена, что он еще открыт?
— Уверена, — кивнула я. — Видите, в окнах наверху горит свет.
— Да, правда. Я как-то давно подвозил сюда клиента и помню, что там на холме негде развернуться. Так что, может, дойдешь сама, раз дождь уже перестал?
Я согласилась и вышла из машины.
— Здорово ты угадала с конфетами, — сказал водитель перед тем, как уехать. — Ох, чего бы я только не отдал хоть за капельку такого везения во время игры в «бинго»!
Я осталась на дороге, глядя на дом, до которого проделала такой длинный путь, а он глядел на меня в ответ полузакрытыми глазницами окон и скалился прутьями железных перил на крыльце.
Слушай, что говорят глаза, Хайди.
Но, глядя на лицо Хиллтопа, я ничего не слышала.
Хотя Хиллтоп-Хоум находился всего в пятнадцати минутах езды от центра Либерти, гроза либо обошла его стороной, либо еще не дошла сюда. Небо было зловещего свинцово-серого цвета, но земля была сухой. На пути вверх по холму внезапно подул резкий ветер, запутавшийся в корявых сучьях хвойной тсуги. «Сооф» — прошептали ее ветви, качаясь у меня над головой, и в этот раз я не зажала уши. Я была рада слышать здесь мамино слово — оно напоминало мне, зачем я приехала. Поднимая ботинками облачка мелкой бурой пыли, я ускорила шаг, спеша вверх по холму.
Взбежав по широким ступеням крыльца, мимо цветов в горшках и двух кресел-качалок с плетеными сиденьями, выкрашенными белой краской, я подошла к двери, квадратные стекла которой с внутренней стороны закрывала кружевная занавеска. Я постучала, но никто не ответил. Поставив чемодан и банку с мармеладом на крыльцо, я постучала еще раз. Не дождавшись ответа, я повернула дверную ручку и шагнула внутрь.
Затхлый воздух в прихожей пах сыростью, как шкафчик с аптечкой у Берни, когда его только откроешь. В прихожей почти не было мебели, кроме обитого искусственной кожей дивана с большими круглыми кнопками на сиденье и пары таких же кресел.
— Здравствуйте! — сказала я. И через минуту спросила: — Есть здесь кто-нибудь?
Никто не ответил — тогда я направилась на звук голосов дальше по коридору. Я прошла мимо просторной кухни по левую сторону коридора, в которой над длинной стойкой висели большие кастрюли и сковородки. По правую руку я увидела ванную с черно-белым кафельным полом. Затем я миновала маленькую комнату, похожую на кабинет, с телефоном и печатной машинкой. Голоса становились все ближе, и раздавались они из-за высокой деревянной двери в другом конце коридора. По мере того как я подходила ближе, я начала различать обрывки разговора. За дверью звучала пластинка или, возможно, кто-то играл на гитаре.
— Дэвид, хочешь быть сыром? — услышала я женский голос.
По крайней мере, так это прозвучало. Я почувствовала себя неуютно от того, что подслушиваю.
— Здравствуйте! — сказала я, надеясь, что женщина за дверью меня услышит, но дверь была слишком толстой, а внутри слишком шумели, чтобы кто-то обратил на меня внимание. Я посмотрела направо, в маленький кабинет с печатной машинкой и телефоном. Теперь я заметила, что там стоял большой серый шкаф, до отказа набитый папками кремового цвета, так что у него не закрывались ящики. Здесь были сотни папок, каждая с маленькой синей этикеткой, на которой, возможно, было написано имя.
Хайди, разузнай все, что сможешь.
Я хотела бы сказать, что сомневалась, как поступить дальше, но на самом деле я не усомнилась ни на секунду. Я знала, что поступаю плохо, но меня подстегивала мысль, что правда, за которой я приехала так далеко, могла быть в одной из этих папок.
Зайдя в кабинет и закрыв за собой дверь, я поняла, что он намного больше, чем мне показалось сначала. В глубине кабинета был небольшой закуток с цветным ковриком на полу. Здесь стояли растения в тяжелых глиняных горшках и повернутое ко мне спинкой красное кресло, сидящему в котором открывался чудесный вид на покрытый лесом холм.
Дома в Рино у нас в квартире было мало света и цветы росли плохо. Мы пытались выращивать плющ, толстянку и даже авокадо, которое прорастили, положив проткнутую зубочистками косточку в банку с водой. Но в конце концов цветы всегда засыхали. Берни заказала по одному из своих каталогов несколько искусственных растений и расставила их на подоконниках, чтобы оживить обстановку. Иногда она даже прыскала их духами.
— Пчелок не порадует, а меня очень даже, — говорила она, нажимая на выцветший розовый шарик старого флакона для духов, доставшегося ей от бабушки.
Цветы в кабинете Хиллтоп-Хоума были такими красивыми, что я засомневалась в том, что они настоящие, особенно тот, что стоял рядом с креслом. У него были длинные, изящные, темно-зеленые остроконечные листья, а с кончиков стебельков свисали такие красивые маленькие белые цветы, что я не смогла удержаться.
Я пересекла комнату, ступив на ковер, и уже собиралась дотронуться до одного из цветков, чтобы пощупать его лепестки, как вдруг замерла в ужасе, зажав рот ладонью, чтобы не закричать. Я была не одна. В кресле сидел мужчина.
— Простите, я не хотела вам помешать, я думала… я не подумала, — заикаясь, произнесла я. — В прихожей никого не было, когда я вошла, и…
Голова мужчины была повернута в другую сторону, и мне понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что он не отвечает, потому что крепко спит. Затем я услышала ровный звук его дыхания и увидела, что его грудь мерно поднимается и опускается. В тот момент я могла бы развернуться и уйти или же рискнуть и сделать то, что собиралась в самом начале, — порыться в папках, чтобы найти что-нибудь про маму. Вместо этого я на цыпочках обошла кресло, чтобы посмотреть на его лицо.
Шея мужчины была склонена набок, а подбородок и щека упирались в плечо, как у птицы, пытающейся спрятать голову под крыло. Его темные волосы были коротко острижены, а кожа была гладкой и такой бледной, что на его лбу были видны пульсирующие голубые вены. Внезапно он заворочался во сне, а затем его шея распрямилась и голова отклонилась назад. Он открыл глаза и уставился прямо на меня. Вначале он смотрел на меня, полураскрыв рот, ничего не выражающим взглядом. На его правой щеке краснел отпечаток ткани кресла. Затем в его взгляде появилось узнавание, и лицо осветилось, расплывшись в широкой ухмылке.
— Соооооооф, — произнес он странным, мягким и гортанным голосом, — соооооооф…
