— Ты молодец, — отвечает Сашенька покорно.
— Понимаешь, Черенков, как я додумалась. Галя, когда меня ругала, говорит: «Курбатов декорации рисовал. Ему знаешь как некогда, у него сплошные тренировки, а он всё равно рисовал». И я потом вспомнила — кто умеет рисовать? Женька? Не Женька? И вдруг как догадаюсь — Курбатов! Только ты никому не говори.
— А может не он? — Сашенька спрашивает с надеждой. Ему так хочется, чтобы Саша задумалась. — Саша, а может, не Курбатов?
— А кто же? — сердито говорит она и останавливается, и сверкает глазами, искры загораются, их даже в темноте видно. — Ну, кто? Не ты же? — Насмешливо добавляет она.
Сашенька молчит. Может быть, сейчас самое подходящее время сказать про афишу? Сказать? Или не говорить? Или всё-таки сказать? Нет, не надо.
Они уже вошли во двор. И сейчас она убежит к себе. А он всё сомневается. Удобно сказать или неудобно.
И тут Саша кричит:
— Папа!
Забыв про Сашеньку, она бросается к высокому человеку.
— Папа, послушай, у нас был спектакль! «Красная Шапочка»! Угадай, какая самая главная роль? Переводчик, вот какая! Честное слово! А Ксенька споткнулась и чуть не упала! Я прямо испугалась — вот грохнется на глазах у всех! Но она удержалась. Все хлопали, папа!
— Хорошо, хорошо, после расскажешь. Иди-ка скорее домой. Ты знаешь, который час?
— Иду, папа. Смотри, луна! А ты куда, папа?
— Пройдусь и приду. Спокойной ночи, Саша.
Папа ласково щёлкнул Сашу по носу и ушёл.
Сашенька вдруг вспомнил. Когда Саша встретила своего отца, фонарь светил прямо ему в лицо.
— Саша, — сказал Сашенька, — послушай. Я твоего папу один раз в кино видел, честное слово. Я его сейчас увидел и сразу узнал, он с такой женщиной был, худая, в зелёном пальто.
Саша почему-то не обрадовалась. Саша сказала:
— Всё чушь. Никакого моего папу ты не видел ни в каком кино ни с какой женщиной. Он очень много работает, мой папа, нет у него времени по кино ходить.
После этого Саша убежала в свой подъезд. А он остался во дворе. Почему-то Саша ему не верит, и это очень грустно. Он знает, что не ошибся: это был тот самый человек — круглое большое лицо, маленький нос, маленький рот, маленькие глаза. И Сашенька сейчас ясно видел перед глазами картину: Сашин папа сидит в кино рядом с той женщиной, она что-то настойчиво повторяет, а он отвечает: «Хорошо, хорошо. Я же сказал — сегодня или в понедельник. Или в следующий». Сашенька потому и запомнил этот разговор, что в тот момент, перед началом сеанса, посочувствовал этому человеку. Сашенька знает, как это неприятно: надо что-то сделать, деваться тебе некуда, а хочется отложить, и ты тянешь волынку — завтра, в понедельник, через понедельник.
Сашенька случайно запомнил эту встречу, ничего в ней нет особенно интересного. Но всё-таки встреча была, была, а Саша считает, что Сашенька выдумывает. Вот что обидно. Что бы он ни сказал, она не верит…
Сегодня у Черенковых дома переполох.
Алёша громко выдвигает и снова задвигает ящики, хлопает дверцами шкафов, мечется по комнатам, вылетает в кухню.
— Куда же она могла деться? Я же не сумасшедший! Она должна быть дома!
— Значит, ищи дома, — спокойно отвечает мама и перелистывает страницу толстой книги.
— Но её нет дома! — кричит Алёша из комнаты и опять выскакивает в коридор. — Брат пришёл! — Он с надеждой смотрит на Сашеньку, может быть, Сашенька что-то толковое сейчас скажет, и пропажа наконец отыщется. — Слушай, Сашенька! — Алёша хватает брата за рукав, — потерялась моя акварель. Ну, Сашенька, помнишь мою весеннюю картинку? С натуры? Ты её случайно не брал?
— А зачем она мне?
Сашенька честно смотрит Алёше в глаза и говорит очень естественно.
— Сам посуди, Алёша, зачем мне твоя акварель?
Сашенька уходит умываться и слышит, как мама говорит:
— Убирал бы свои вещи на место — знал бы, где взять. А то разбросал, а теперь рыщешь по квартире, вносишь беспокойство, действуешь всем на нервы. Пошли в кухню, я вас буду кормить.
— Где? Ну где? — Алёша в комнате опять гремит ящиками. — Она мне во как нужна! Я её на выставку обещал!
Сашенька притаился в ванной. Мама в кухне подогревает ужин. Алёша топочет и отодвигает шкаф — может быть, завалилась картинка за шкаф? Но и там её нет.
— И здесь нет. — Алёша стоит посреди квартиры, он расстроен. Сашенька проскальзывает в свою комнату и тихо садится за уроки. Самая лучшая защита — учить уроки. К тому, кто учит уроки, стараются не приставать.
Боязливые люди часто становятся хитрыми.
Мама говорит:
— Алёша, ну что, в конце-то концов, случилось? Потерялась картинка. Возьми кисточку и нарисуй другую. Нарисуй и успокойся, ты же художник.
Что тут делается с Алёшей! От возмущения он роняет на пол ящик, полный бумаг, раздаётся страшный грохот, соседи снизу возмущённо стучат в потолок.
— Я — художник! А ты — мать художника! Как у тебя язык повернулся дать мне такой совет! Другую! Нет, только подумать — другую! Сашенька! Ты слышишь? Другую!
Сашенька, говоря честно, именно на это и надеялся — возьмёт Алёша свои краски и кисточки и нарисует другую акварель. Ему же нетрудно, он же умеет.
— Алёша, а почему нельзя другую? — робко спрашивает Сашенька, когда Алёша врывается к нему.
— Почему? Да потому что это будет — другая работа! А мне нужна та! Поймите — та нужна! Да перестань ты уроки учить!
Мама встаёт с кресла.
— Ну вот что. Ты, скандалист. Не приставай к Сашеньке. Мы не художники, но мы люди, не хуже тебя. И не ори. Пошли, я накормлю вас цветной капустой. Ты же любишь цветную капусту.
Мама в любых случаях старается накормить своих сыновей повкуснее, ей кажется, что у сытого человека все проблемы решаются легче.
— Ненавижу цветную капусту, — ворчит Алёша, но ест. Он, хотя и взрослый, немного побаивается маму.
Сашенька ест молча, он сидит, не поднимая глаз. Потом тихо встаёт со стула, тихо говорит маме «спасибо», тихо убирается к себе в комнату и там сидит, вжавшись в стул и втянув голову в плечи. Ему хочется занимать как можно меньше места в квартире…
Сашенька прекрасно знает, куда исчезла голубая акварель и откуда взялась голубая афиша. Это он, Сашенька, своими руками всё устроил. Хотя прекрасно знал ещё с самых малых лет, что нельзя брать чужие вещи без разрешения. И Алёшу он любит и вовсе не хотел его огорчать. Но вот нашло на него в тот момент затмение: не подумал о том, что Алёша эту картинку любит, что станет её искать, что поступок совсем плохой. Он тогда помнил только об одном: у Саши Лагутиной неприятности из-за афиши, надо выручать Сашу. И вот он схватил картинку, а не простую бумагу. «Это будет очень красивая, художественная афиша», — подумал он. И прямо на картинке, на голубом небе, написал буквы. Ему казалось, что он совершает великий подвиг во имя благородной своей любви. А получилось-то совсем нехорошо.
— Куда девалась акварель? — спрашивает в сотый раз Алёша.
Он не подозревает своего младшего брата Сашеньку, но от этого Сашеньке не легче. А может быть, даже тяжелее. Алёша доверяет ему полностью, а он-то вон, оказывается, какой.
Слабые люди часто совершают необдуманные поступки, а потом боятся признаться.
Вот сидит Сашенька и дрожит.
А весна-то кончилась.
Вёсны всегда проходят быстро.
Давно ли Саша Лагутина радовалась первой весенней луже. А теперь ловит на лету первый тополиный пух. Вот поймала, подержала некоторое время в ладони, а зачем он ей? И отпустила, пусть летит и садится, куда придётся — на скамейку, на балкон или влетает в открытые окна.
Пришло лето. И мама укладывает чемодан — завтра Саша уезжает в лагерь на все три смены. Это так хорошо, что Саша перекувырнулась на полу два раза. Через голову. Мама сказала:
— Перестань. Что ты, как маленькая. Не отвлекай меня.
Мама бормочет вслух, чтобы ничего не забыть:
— Тренировочный костюм один. Кеды — одна пара. Носки — три пары. Так, вот они, носки. Тёплую кофточку — вот тёплая кофточка. Панамку — где панамка?
— Мама! Ну что ты — кто же в мои годы носит панамку? Сама посуди, мам.
— Интересный поворот. — Мама посмотрела на Сашу так, как смотрят поверх очков, хотя очков мама не носит. — А что, скажи, пожалуйста, носят в твои годы? Чтобы солнцем голову не напекло? А?
— Ничего. Или пробковый шлем — это если в тропиках. А в лагере, если уж такое солнце и жара сорок градусов, носят, сказать что? Пилотку. Синюю.
— Какой ещё пробковый шлем? Опять твои выдумки? Будешь, как миленькая, носить панамку. И только посмей перегреться. Или простудиться. Или промочить ноги. Только попробуй.
Саша слышит угрозу в мамином голосе. Саша понимает — так мама выражает свою любовь к единственной ненаглядной дочери. И Саша ещё разочек перекувыркивается через голову.
