он ни старался, а дна в глубокой миске все не было видно. На второе он съел лишь подливку и мясо, а кашу отнес обратно.
— Чудно, — сожалел и Мишка, — жрать было дюже охота, а трохи поел — и больше некуда. Живот у меня якойсь малолитражный.
А тетя Поля все приглашала и приглашала за добавками.
После обеда ребята с блаженными лицами разлеглись на жёлтой траве у края карьера.
— Не ложитесь на землю, простудитесь. Холодная земля-то, — говорил, подходя к ребятам, Степан Петрович.
— Холодная! — засмеялся Спирочкин. — А вы ездили когда-нибудь на крышах вагонов ночью?
— Не приходилось, — ответил, улыбаясь, комсорг.
— Ну, а между базарных ларьков на земле не спали?
— На земле спал, но не на базаре.
— Ну это еще ничего, а вот на крыше холодно. Да! Ветер так прошпиливает, что никакая шкура не держит, а колесики стучат: «Куда-да-да. Куда-да-да», а зубы клацают в ответ: «А кто, а кто, а кто знае-ет». И ничего. Не простуживались. Вы не волнуйтесь, нас никакая болячка не возьмет. Недаром же наш с Мишкой лучший друг капитан милиции Сазонов называл нас болячками мировой войны.
— И чего брешешь, Помидор? — пробурчал Потапенко. — Мабуть, ты и болячка, а тики вин казав, шо мы… як цэ… остатки проклятой войны. Ось як.
— Не знаю, как там называл вас капитан Сазонов. Сейчас вы ремесленники, а не болячки. Подъем, живо! За работу.
— За работу, — медленно проговорил Спирочкин, не поднимаясь с земли. — Грузчиками мы будем, а не токарями. Молоточки на фуражки нацепили, а в руках настоящей железки не держали. Металлисты… Только и знаем в мусоре копаться да кирпичи таскать.
— Хватит дурачиться, Аркадий, — заговорил Кольцов и обратился к Игорю: — Брятов, давай команду.
— Даю команду. Подъем! Вставай, Медведь, кончай дремать, пора носилочки таскать.
— Подожди, Игорь, дай трохи послухать, як трава растэ. — Мишка приложил ухо к земле и закрыл глаза. — Ой, як гарно! О так бы заснуть зараз, а колы станки прийдут, тоди проснуться.
— Да вставай же ты, Потапыч.
Мишка приподнялся. Но вставать с земли не думал. Он почесывал широкую грудь и продолжал философствовать, явно выкраивая минуты для отдыха.
— И який дурень разбросав по двору ци кирпичи?
— Фрицы это, когда город бомбили, — вставил кто-то.
— Ось гады, а нам зараз таскай проклятые носилки. Я, мабуть, вже тыщу перенес.
— Тыщу, — усмехнулся Сашка. — Мы с Брятовым и то шестьдесят четыре только.
— Ха, — усмехнулся и Мишка, — вин считав носилки. Та я, мабуть, вже…
— Добро! — остановил ребят Степан Петрович. — Начинаем счет. Идет?
— Идет! — подхватил Сашка, быстро поднимаясь с земли.
— Тики шоб без обману! Шоб точно, Степан Петрович. Пишлы, Спир, — мотнул головой Мишка и, не оглядываясь, уверенный в том, что Аркашка не ослушается, направился к носилкам.
Работа снова закипела. Ребята бегали с носилками, не замечая под ногами битых кирпичей.
Возможно, и не отдал бы Сашка первого места. Но на шестидесятых носилках Игорь оступился и упал. Он вскрикнул и ухватился за колено. Сквозь пальцы сочилась кровь.
Сашка помог ему подняться и отвел в заводской медпункт.
— Как же теперь, Саш? — беспокоился Игорь. — Связался ты со мной.
— Ничего, — успокаивал его Сашка, а сам думал: «Кем же заменить Игоря? Эх, с Борькой бы я дал жизни».
На помощь Качанову пришел Степан Петрович.
— Не горюй, Сашок, — весело крикнул он. — Мы им покажем.
«Покажем в три руки», — подумал Сашка. Ему даже жаль стало Кольцова. Что он может сделать своей культяпкой?
А Степан Петрович быстро снял с себя фланелевую флотскую рубаху, закатил рукава тельняшки. Искалеченная рука сейчас особенно бросалась в глаза.
Кольцов ловко подхватил носилки, подмигнул Сашке и тихо шепнул, подходя:
— Держись, Сашок!
Теперь уже Сашка еле успевал за комсоргом. Он крепился изо всех сил, но показать слабость свою никак не хотел.
Когда прозвучала команда «отбой» и были подведены итоги, оказалось, что Сашка с Кольцовым перенесли больше всех.
Потапенко молча выслушал итоги, буркнул что-то невнятное и ушел умываться. А Спирочкин не хотел мириться с поражением.
— Это не по правилам! — кричал он. — Мы с Мишкой самые первые. Качан хитрый. Он со Степаном Петровичем. Так и каждый победит.
А Сашка молча наблюдал, как одевается Степан Петрович, и думал: «Интересно, что еще он может делать этой рукой — все, наверное».
ЗАЧЕМ ЕМУ БЕРЕГ ТУРЕЦКИЙ?
К вечеру следующего дня двор кирпичного завода был очищен. А еще через день ребята, образовав живой конвейер, сгружали с машин красную черепицу.
К Владимиру Ивановичу подошел Сырбу.
— А кто будет крышу черепицей крыть?
— Наймем мастеров.
— Зачем зря деньги платить? Я сам покрою, — предложил Сырбу. — Мой отец в колхозе первый мастер. Я это дело знаю.
— Не справишься, Прокофий. Работа сложная.
— Э, мэй, дай двух ребят, лучше мастера сделаем, — уговаривал тот. — Истинный бог, брака не дам.
— Нет, нет. Строим не до первого дождя. На года строим. Нужен настоящий мастер.
Мишка Потапенко слышал этот разговор. Побежал к своему другу Спирочкину советоваться.
— Додон правду каже. Жалко гроши тратить. Мабуть, гармошку нашу загнать, га?
Аркашка запротестовал:
— Ты спятил, Медведь. На крышу деньги отпущены. В банке их сколько угодно.
Нахмурился Мишка.
— Все равно ж лежит на складе. Хиба играть буду? С полтыщи дали б. Мабуть, хватит на мастера.
— Медведь ты и есть, — усмехнулся Аркашка. — Можешь тащить гармошку на барахолку. Хоть станок покупай на те деньги. Только долю мою отдай.
А Прокофий тем временем наседал на Владимира Ивановича.
— Пустяковая работа. Не доверяешь мне, ладно. Посылай в Ташлык. Сорок километров, недалеко. Отца приведу. Посылай. Отец — мастер.
Владимир Иванович послал. Договорился с директором — и Сырбу уехал в родной колхоз.
Вернулся он через день вместе с отцом. Захар Матвеевич Сырбу, высокий и сухой, как вобла, старик, страшно смущался и после каждой фразы робко посматривал на сына, будто спрашивал: «Правильно ли я говорю?»
Одет Захар Матвеевич был как-то странно. На ногах остроносые постолы, туго стянутые бечевками, узкие, отдувающиеся на коленях штаны из домотканого полотна, солдатский бушлат. На бушлате высоко, почти у самого ворота, привинчен значок «Отличный пулеметчик». На голове лихо заломленная черная баранья папаха-качула.
Коротко переговорив с директором, Захар Матвеевич в тот же день пришел в мастерские. Кряхтя и охая, залез на чердак, долго осматривал и ощупывал стропила. Потом крикнул сверху:
— Давай, мастер, напарника Прокофию. Остальные подавай черепицу, да не задерживай.
Вскоре на крыше зазвучали веселые голоса. Это Сашка, приноравливаясь к Сырбу, пел во все горло:
Не нужен мне берег турецкий…
Прокофий
