к разговору. И Дима, друг, замер тоже, даже перестал пулять бумажки в рюкзак Свиридовой.
– Ладушкин? – задумалась Полина. – Может быть… Да нет, этот тихоня никогда не решится пригласить меня куда-нибудь. Да и ужастики он наверняка не смотрит. Тем более такие, – Полинка широко распахнула глаза – так, что в них стали видны тёмные коридоры заброшенного склада, слышен тягучий, режущий уши скрип дверей, за одной из которых притаился ужас.
Димка сочувственно посмотрел на друга и прошептал:
– Ну, Лёва, свою задачу ты выполнил. Эмоции подарил точно незабываемые.
«Шлёп!» – Снежок съехал по синей куртке.
– Эй, ты, мелочь! А ну перестань!
«Плюх»! – съехала набок серая шапка с полосками.
– Пятиклахи! Вы что, совсем офигели?
– Ага! – согласились мы и стали дальше лупасить снежками по проходящему мимо шестому бета, а потом и по шестому альфа.
Шестиклассники ругались и пробегали мимо. А что ещё они могли сделать? Мы выстроили крепость вдоль всего школьного забора – от одной калитки до другой. Нас не обойти. И даже не ответить: весь снег на нашей стороне.
Школьный двор чистил на третьем уроке маленький жёлтый трактор с надписью: «Bobcat» на боку. Он был похож на шустрого полноватого мужичка: сгребёт снег, на одном месте покружится, как фигуристка, отъедет, снова крутанётся. Не поймёшь, танцует или работает. Я им на математике любовался: интересно-то как, не то что задачи на сплавы и растворы.
Назавтра после пятого урока мы снова заняли позиции за снежным валом. Кто-то из шестиклассников сказал, что мы нечестно поступаем. Мы согласились, уступили половину снежной площади и перестроили крепость. Теперь у нас было два укрепления напротив друг друга. И шестиклассники нас тоже нещадно стали лупасить. Но так даже веселее.
Февраль выдался вьюжный и снежный. К началу марта снега стало столько, что мы построили пещеры. Строили в глубине: всё, что с краю, кот Боб засыпал – так я прозвал тракторок.
Вот сидели мы как-то с Ильёй, Борей и Колей Шустиком в пещерах и подумали, что надо подснежные ходы между пещерами построить. Причём все одновременно подумали – не разобрать, кто первый. Вот бы у отличников так на контрольных решения подслушивать. Главное – на свой вариант настроиться.
И мы стали рыть. Учителя нам ничего не говорили – они нас, наверное, не увидели. Снег белый, мы уже тоже все белые: и брюки, и куртки, и с шапок снег комьями свисает.
К нам шестиклассники подошли. Позавидовали тому, какие мы белые, посмотрели на наши ходы и ушли. Только Сверчков и Голубев остались. Сверчков просто так, а Голубев потому, что его мама уже электронный дневник сегодня видела. Он вообще присматривал пещеру для ночёвки.
Голубев спрятался в мою пещеру, а потом решил перелезть в Борину по подснежному ходу. Полз он, полз. Головой уже Борину пещеру увидел, а ноги всё ещё в моей оставались. И вдруг как заорёт.
– Что с тобой, Голубев? – спрашиваю.
– Не могу вперёд продвинуться, – отвечает.
– Тогда назад ползи, – посоветовали мы.
Голубев назад не пополз, а снова заорал. И мы поняли, что он застрял.
Сначала мы обрадовались, и Боря даже кричал, что это ловушка специально для Голубева. Но Голубев стал таким несчастным, что радоваться расхотелось. Захотелось принести ему горячего чаю.
Мы с Ильёй схватили Голубева за ноги, а Боря выталкивал его голову из своей пещеры. Но Голубев не шёл ни туда ни сюда. И тут мы увидели директора. С ним шли два дядьки и тётенька незнакомая. Комиссия, наверное, какая-нибудь. Они к нам часто ходят.
Мы сказали Голубеву, чтобы он орать перестал, и встали так, чтобы его ноги видно не было. И дружно красиво поздоровались. Директор почему-то нахмурился, тётенька большие глаза сделала, а один дяденька подмигнул. «Говорящие снеговики, – сказал. – Удивительно!»
Они прошли, а мы стали снова Голубева вытаскивать. Даже стали думать, что придётся крышу перехода ломать, но её пока было больше жалко, чем Голубева. Тем более он сам хотел на ночь здесь остаться.
А потом пришёл мой друг Глеб Попов. Он всегда ко мне подходит, чтобы поздороваться. Увидел Голубева – дёрнул его за ногу, Голубев и вылетел на свободу.
Нам немного грустно стало, что Голубев так быстро откопался, но снег-то ещё есть. И лицеистов вон сколько! До апреля ещё кого-нибудь закопать успеем.
Мы теперь каждый день после уроков пещеры расширяем и подснежные ходы строим. Только я на математике стараюсь больше не любоваться на кота Боба – мне оценка по самостоятельной за сплавы и растворы совсем не понравилась.
Самое удачное выступление
Кораблик нырнул под скалу, чёрную от пыли, сверкающую алмазами. Он не пропал – Маринка выловила его в следующей проталине. Положила в карман и догнала девчонок.
Подруги спорили. Объёмные пакеты в руках подпрыгивали, словно спорили тоже. Маринка знала: в пакетах лежат коробки, внутри отдыхают блестящие туфли, чёрные чешки, розовые пуанты. Костюмы Светлана Николаевна увезла сама.
– Я была прекрасна! – Блёстки на голове Олеси сверкали не хуже алмазов на Маринкиной скале-сугробе. – Мне казалось, я лечу, а не танцую!
– А как тебя Седов подхватил, – заахали Света с Полинкой. – Ты плыла по воздуху.
Маринка вспомнила красное от напряжения лицо Юры Седова. Казалось, он уронит Олесю посреди сцены. Маринка хихикнула, представив, как у Седова подгибаются коленки, а Олеся падает на него сверху и накрывает огромной розовой пачкой. «Умер от несчастной любви» называется картина.
– Ты тоже была ничего, Полина, – снизошла до подруги Олеся. – Тебе аплодировали. Не так, как мне, конечно.
Маринка согласилась: Полина пела великолепно. Но её блестящие туфли были ещё лучше. Маринке даже казалось, что аплодируют туфлям, а не Полине. Люди умеют ценить настоящую красоту.
– Ну и ты, Светик, ничего, – девочки разрешили подруге дорасти до них.
Они были неправы. Света выступила классно. Их было пятеро, все в драных джинсах, с афрокосами и лицами, раскрашенными разноцветными полосами. В таком виде можно стоять и не двигаться – уже супер! Но они ещё и скакали, прыгали и орали громче, чем музыка.
Маринка поставила бы Светин номер в рейтинге выше, чем Олесин. И даже выше Полинкиных туфель.
– Ты, Маринка, не расстраивайся, – сладеньким голосом начала Олеся.
– А чего мне расстраиваться? – удивилась Маринка. – Я выступила лучше всех. Разве не так? – добавила она, глядя на изумлённых девчонок.
В чёрных строгих туфлях, которые мама называла «лодочками», хотя они были без вёсел, Маринка вышла на сцену. Голубое атласное платье казалось прохладным. Маринке нравилось гладить его волны. Она
