— А-а, председателева заступница! — приветствовал он Анюту. — И со своей неизменной подругой!
— Мы всегда вдвоем, — гордо заявила Женя. — У нас дружба не то, что у некоторых.
— Это кого ты имеешь в виду? — поинтересовался Леонид Васильевич.
— Так я, между прочим, — смутилась Женя.
— Леонид Васильевич, — вмешалась Анюта, — у вас есть один мальчик…
— Да у меня не один, а десятки их.
— Я о Викторе Черных. Вы знаете, что он ушел из лагеря?
— Куда ушел?
— Уехал в Москву. Совсем.
— В Москву? Когда? Откуда ты это знаешь?
— Я его встретила. Совсем недавно. Он шел с вещами. В таком состоянии он был.. А я его понимаю. Смеялись над ним товарищи, а кроме того… Я не могу вам говорить, но у него еще здесь были всякие неприятности. Леонид Васильевич, неужели вам никогда не было тяжело и никто вам не помог? Не может так быть!
— Так ты, я вижу, по своему характеру — заступница, — заметил Леонид Васильевич. Потом помолчал немного и добавил: — Да, не может так быть. Это верно. — Он снова задумался. — И не будет, я тебе обещаю.
— И друг ведь у него есть, Булавин Николай, — сказала Женя. — Ведь мог бы. А он ни на кого не обращает внимания. И Виктора своего забыл.
— Виктора надо вернуть в лагерь, Леонид Васильевич, — убежденно произнесла Анюта. — Вы извините, что я так…
Леонид Васильевич внимательно посмотрел на девушку.
— Зачем же извиняться. Хорошо, когда не о себе одном только думают.
— Она всегда так, — рассмеялась Женя, — во все вмешивается.
Девушки попрощались и повернули назад, в деревню. А Леонид Васильевич легко сбежал по узкой, почти отвесной тропинке в крутую и глубокую выемку оврага, взобрался по другому откосу и углубился в лес. Под ногами с треском ломались сухие прошлогодние веточки и сучья.
Вернуть Черных в лагерь… Да разве дело только в этом? Надо вернуть его к любимому делу, вот о чем стоит подумать. Любимое дело! А как страшно лишиться его. С ним самим было когда-то почти такое же. Когда это было? С чего началось? Даже теперь, спустя много лет, он отчетливо помнит тот зимний воскресный день, когда он нашел в лесу обломок настоящей армейской лыжи. Мимо деревни, где он жил в детстве — это было на Урале, — шел однажды отряд красноармейцев-лыжников. Его поразил тогда их стремительный и вместе с тем слаженный ритм бега, широкий взмах рук с палками, сильный шаг. Они отошли уже на порядочное расстояние, как вдруг один остановился и, низко нагнувшись, стал возиться с лыжами. Потом сел прямо на снег, снял с ноги лыжу и бросил ее в сторону от дороги, а сам уже на одной лыже пошел догонять товарищей. Вот с этого обломка лыжи все и началось. Теперь уже он не показывался на катке, не катался с горки на салазках, не играл в снежки. После школы шел домой, наскоро обедал, делал уроки — и принимался за работу. Через несколько вечеров кусок дерева снова стал лыжей. Труднее было сделать вторую. Доска от старого стола не подошла для этого, не годился и штакет забора, ничего нельзя было сделать из скамейки, которая стояла в саду под яблоней. Зато одна из досок рассохшегося бочонка оказалась наиболее подходящим материалом. Но и с ней пришлось повозиться — распаривать ее и сушить, загибать в колодках, снова мочить, снова сушить, шлифовать стеклом, шкуркой, пропитывать смолой… И наступил, наконец, день, когда он смог надеть свои лыжи на валенки и, отталкиваясь самодельными палками, покатить по лыжне.
Леонид Васильевич вышел к реке. У берега в воде рос камыш, подальше, к середине, белели кувшинки.
Вот такая же, очень похожая, была в их деревне река. Но вскоре пришлось расстаться с ней. Родители переехали в Свердловск. Школа, армия. У него уже был первый разряд по лыжам, он участвовал во многих соревнованиях.
После армии поступил на строительство — работал сначала слесарем, потом бригадиром, наконец мастером. И вот тут-то, на строительстве, с ним случилось несчастье — во время работы он упал и повредил позвоночник. Да, положение у него было даже похуже, чем у Виктора. И если бы не Иван…
Леонид Васильевич глядел вниз, на воду, которая лениво текла у его ног.
Иван Колесников был его товарищем. Вместе они работали на стройке, ухаживали за девушками, вместе ходили на стадион. В больнице Леонида навещали родные, товарищи по работе, но чаще всех бывал Иван. Придет, сядет в своем несуразном с рукавами по локоть белом халате на табуретку. И оба молчат. И о чем можно было говорить, когда и так все было ясно — навсегда ему надо забыть о спорте.
Леонид Васильевич поднял с земли щепку и бросил ее в воду. Она медленно, едва заметно покачиваясь, поплыла по течению…
Его выписали из больницы. Несколько дней он ходил, опираясь на палочку, по улицам родного города — дома не сиделось. С работой все уладится, а вот… Он говорил Ивану, что будет пробовать ходить на лыжах, нельзя же так сразу сдаваться. Но Иван по-прежнему отмалчивался. Леонид пытался брать сиротливо стоявшие в углу его комнаты лыжи, но тут же ставил их на место. Ему трудно было даже нагнуться, чтобы завязать ботинки. Но однажды Иван прибежал к нему в необычном волнении и еще с порога крикнул: «Тебе, Ленька, не придется уходить из спорта!» С какой злостью посмотрел он тогда на своего друга! Похоже было, что тот просто смеется над ним. А Иван продолжал: «Я уже договорился. Понимаешь, ходил всюду, и вот нашел.
В Доме пионеров тебя возьмут тренером. Будешь воспитывать мальчишек там и девчонок… Хорошее, нужное ведь это дело».
Прошли годы. Не одну сотню ребят привлек он к спорту, были среди его бывших учеников и мастера и спортсмены с именами, знакомыми всей стране. И сейчас, перебирая в памяти всю свою жизнь, он ни о чем не жалел. Знал, что не напрасно стал учителем физкультуры, не напрасно отдает все свое время, все свои привязанности ребятам. А если сейчас с одним из них случилась беда, его долг помочь ему!..
Александра Николаевна заложила в машинку лист чистой бумаги и посмотрела на часы — до шести оставалось пятнадцать минут, времени достаточно, чтобы отпечатать еще одну страницу.
Как прежде долго тянулись эти последние минуты перед окончанием рабочего дня! А сейчас… Сейчас ее ничто не тянуло домой. Первый раз в жизни не было с ней ее сына, она даже до сих пор не понимает, как это решилась отпустить его в этот лагерь.
Прозвенел звонок. Все четыре ее сослуживицы — три машинистки и заведующая — уложили бумаги в ящики, закрыли машинки и ушли. Александра Николаевна осталась одна. Допечатала до конца страницы, вынула лист, положила в папку. Еще несколько минут посидела в кресле возле своего столика. Потом не спеша встала.
На улице толпа подхватила ее, и она двинулась по течению. Прошла мимо автобусной остановки, где всегда садилась, чтобы ехать домой.
Скоро Витя будет ужинать. Он ей недавно прислал большое письмо и в нем подробно описал весь распорядок дня. И теперь Александра Николаевна жила не своим, а его распорядком. Помнила не то, что сейчас у нее обеденный перерыв, а то что у сына начинается час отдыха. Ложась спать, она знала, что Виктор уже давно в постели, а вставая, думала, что он сейчас завтракает. В воскресенье она обязательно поедет к нему.
Снова автобусная остановка. Подошел автобус, никто не садился, и она быстро вскочила в него. Ей вдруг захотелось как можно скорее оказаться дома — могло прийти письмо от него, он ведь обещал часто писать.
Окна их квартиры выходили на улицу. Они были открыты, но она помнила, что, уходя утром, закрыла их. А может быть, забыла?
Дверь в квартиру Александра Николаевна отперла своим ключом. На столике в коридоре, где всегда лежали письма и газеты, ничего не было. И вдруг подумалось, — эти открытые окна, нет писем. А может, он сам приехал…
Быстро вошла в комнату — никого, все оставалось так, как было, когда она уходила. Прошла в другую, маленькую комнату, — и здесь, на кровати, в костюме и ботинках, спал, повернувшись к стенке, ее мальчик. Господи, что случилось? Заболел? Или приехал так, по какому-нибудь делу? Она подошла к постели: сын мерно и спокойно дышал, тихонько посапывая носом.
Александра Николаевна долго смотрела на него, на его загорелые лицо и шею, на широко разбросанные по подушке руки. И ей страшно захотелось, чтобы он никуда, ни в какие лагеря, больше не уезжал, пусть даже всегда ложится на чистую постель в ботинках, она ни слова теперь ему не скажет. Но что же все-таки с ним? Разбудить, спросить? Но он так сладко спит и на вид совсем здоров.
Александра Николаевна на цыпочках вышла из комнаты. Когда она снова заглянула в нее, Виктор уже не спал. Мать бросилась к сыну.
— С тобой что-нибудь случилось? — обеспокоенно спросила она и, не дожидаясь ответа, добавила: — А ты загорел. Нос весь облупился, надо вазелином смазать.
