— Что?
— Ласковое слово.
Одно из писем Эли удивило Лорса своим высокомерием: «Ты мне все время так расписываешь конюхов, доярок, баянистов, бригадиров… Скажи, а есть ли среди твоих клубных людей просто интеллигентный человек?»
Лорс перебрал в памяти всех, кого в Предгорном знал. Знал он немногих. Главным образом только ту «несерьезную» публику, которая посещает танцы. Но даже в Доме культуры совсем не наперечет интеллигентные люди! Чем хуже любого городского интеллигента Липочка? Он всегда доброжелателен, у него много такта, никогда не вспылит, как Лорс. Читает не что попало, а вещи, о которых Лорс знал прежде только понаслышке: Тютчев, Элюар… Ну хорошо, Липочка — колхозный сварщик. «Из конюхов», как считает Эля.
Лорс вспомнил Тамару, которую стал все чаще видеть вместе с Азой. «Вот тебе девушка, дочь колхозника, — писал Лорс Эле, — у нее нет никаких самодеятельных талантов, над которыми ты посмеиваешься (а я по долгу службы перестал). Но сколько истинного вкуса у этой некрасивой девчонки. И в одежде, и в необычных суждениях о новой книге или фильме. Знаешь, я даже последил как-то за рецензиями в журналах. Не совпадает! У Тамары — свое. О музыке чаще всего отзывается сдержанно: «Я плохо знаю классику». Но однажды к нам забрел проезжий геолог. Он искал на танцах братишку и засиделся у нас за шахматами. У него был ворох пластинок. Я зашел зачем-то за кулисы, а там — Тамара. Тайком утащила туда тяжелую радиолу. Сидит на полу, слушает пластинки этого геолога. Перебирает их и шепчет в потемках: «Равель… Дебюсси». Ты слышала что-нибудь о таких? Я — нет, хотя и под пытками никому не признался бы в этом (кроме тебя)».
Лорсу показалось глупым распинаться на тему «Мы тут тоже интеллигентные». Да и вообще, кого можно назвать этим словом по нраву? Размышляя над этим, он написал в письме Эле еще об одном человеке — заведующем районной аптекой Егоре Денисовиче. Уж этот-то, несмотря на такие свои крестьянские позывные, наверное, должен быть полностью в духе Эли. Как же опростоволосился Лорс перед Элей, расписав ей аптекаря!
…Свели с ним Лорса шахматы, когда Лорс однажды играл с кем-то в парке на скамейке. Аптекарь неожиданно оказался цепким и грамотным шахматистом. Он почему-то ходил в гимнастерке и хромовых сапогах, но от деревенского его отличишь сразу и по манерам, и по разговору. Небольшой ростом, с чуть поредевшими волосами, с четким очерком насмешливого лица, глянцево-блестящим лбом, он умел держаться со всеми дружелюбно. И все же Лорсу все время чудилось в этом дружелюбии твердое чувство неизменного превосходства. Говорили, что аптекарь — олицетворение сельского «бонтона», что у него собирается «общество».
Презрение к слову «самодеятельность» Лорс почувствовал в деликатном аптекаре сразу. Сам еще не освободившийся от этого презрения, Лорс старался быть терпимым и все же таил против аптекаря раздражение. Даже когда аптекарь при встрече произносил с обычной своей полуулыбкой невинную фразу вроде «Ну, как клубная жизнь?», Лорс чувствовал раздражение. Впрочем, у Лорса всегда было средство отквитаться: он старался бить аптекаря за шахматной доской, причем непременно при болельщиках, публично.
— Приходите ко мне домой, сыграем в уединении, — предложил как-то Егор Денисович.
Там Лорс проиграл. Удивительно! Он, который всегда так стесняется публики, без нее гораздо хуже играет в волейбол и шахматы: рассеянно, скованно.
Обрадованный победой, аптекарь оставил Лорса обедать. «Я что-то и не помню, бывал ли я когда-нибудь в таких шикарных домах даже в городе, — писал Лорс Эле. — Обстановка, безделушки, картины — все «буржуйское», старинное, хотя вместе с тем вроде бы и новенькое. Не поймешь… Книги с золотыми обрезами. Подают в фарфоре. В рюмках, вилках, тарелочках, подставках я запутался… Старушка, пухлая, с маникюром, — то ли прислуга она у них, то ли приживалка, так и не понял. Жена — врач, красивая, сдержанно-приветливая, разговор с мужем у нее какой-то весь на доброжелательных полутонах, но без фамильярности. И меня так ловко втягивают в разговор о всяком таком возвышенном, что я даже чуть-чуть осмелел.
Интеллигенты? Вот тебе, Эля, и наше село. Но знаешь что? Никакой для меня не интеллигент этот аптекарь, ей-богу. Жена зовет его не Егор, а Жорж. Мне сразу тошно стало. Старушка разложила вилки и ложки. Жорж ей сказал негромко и даже ласково: «По-моему, полагается класть их выемками вверх?» А у нее пальцы наманикюренные затряслись, и она начала совсем путаться в этих выемках. Как уж она зато потом заглаживала свой грех! Острила за столом, паясничала… «Какое слово сохраняет смысл, сколько бы букв ни отнять? Доклад. Оклад. Клад. Ад». Аптекарь смеется, переспрашивает, просит повторить.
Впрочем, это все мелочи и чепуха. Он пошляк и обыватель. Никакой он не интеллигент, этот аптекарь, вот что главное! Понимаешь, все, что он говорит, он говорит непререкаемо. Великих мыслей, я понимаю, ни от кого из нас не дождешься. Ты банальна, когда говоришь мне о специальности, о характере и т. п. Керим доказывает, что я забил голову бреднями и что все в жизни ясно. Я банален по-своему, когда твержу, что хочу сам узнать, в чем смысл жизни. Даже Виктор Андреевич из редакции ничего сверхоригинального мне не наговорил, а все больше давил Толстым.
Но каждый из нас при этом старается или убедить другого, или опровергнуть, или же сам сомневается в своей правоте, сам что-то хочет понять. А вот аптекарю чужое мнение и состояние совсем безразлично. В себе самом у него тоже все взвешено, все в пузырьках с надписями и расставлено по полочкам. Он самодоволен! Наверное, такую высшую пошлость в нашем с тобой возрасте чувствуешь кожей. Да, Эля?
Вот и ответь мне: кого мне считать среди своих здешних знакомых интеллигентом? Аптекаря Жоржа?»
Эля ответила на этот раз немедленно: «Я писала тебе, что у меня в Предгорном есть родич. Зовут его Егор Денисович, по-домашнему — Жорж. А все остальное про аптекаря, судя по твоему письму, ты знаешь слишком хорошо».
«Что я натворил своим письмом! — клял себя Лорс. — Как обиженно и коротко ответила Эля. Написать ей, извиниться?..» А за что? Как было здорово, что есть человек, которому можно писать всё… А как же будет она без его писем? «Мне интересно их читать, — писала она однажды, — хотя все это ужасно грустно: твое деревенское заточение, твоя недостойная тебя клубная жизнь…»
Он поедет к ней, как только разделается с ремонтом и купит себе костюм. В директорском параде, в «достойном» виде. И убедит ее, что у него жизнь не менее достойная, чем у того же аптекаря… Но Эля неожиданно приехала сама.
Агитбригада просит добавки!
Вернулись из колхоза вечером. Всю дорогу пели — и хором и по очереди, как будто не напелись во время выступлений перед колхозниками.
Шел проливной дождь, машину заносило на скользких ухабах. Вадуд (он уговорил райкомхозовского шофера разрешить ему самому повести грузовик в рейс) гнал машину лихо. Пассажиров катало от борта к борту. Протекал дырявый брезент, в кузове было темно.
Однако ничто не могло помешать хорошему настроению кружковцев. Лежать на соломе — ею колхозники щедро устлали кузов — мягко; никто не голоден — накормили на полевом стане сытно и вкусно. Настроение же такое приподнятое потому, что концерты на обоих полевых станах колхоза прошли удачно. Каждый вспоминал о том, как выступали. И никто об этом не заговаривал, будто боясь расплескать радость. Просто пели всю дорогу. Подпевал и Лорс, совершенно не имевший, по собственному мнению, голоса. Он больше вслушивался в грудной голос Азы, как и во время концертов.
Он тоже вспоминал полевые станы, лица зрителей, у него тоже не улеглось волнение. Но противоречивые мысли шевелились в голове.
Произошло первое на его глазах и с его участием «явление Дома культуры колхозникам». Все прошло удачно, это верно. Даже лекция, за которую так боялся Лорс. Аза умница, она не стала делать никакой лекции, да и не могла бы подготовить ее так быстро, если бы и умела. Это просто была обзорная информация «Наш с вами мир сегодня». Нашлось место в этой информации и пуску крупнейших в стране предприятий, и полетам в космос, и районным событиям.
Что дает колхозникам государственная помощь сельскому хозяйству — об этом Аза говорила с цифрами из жизни района, колхоза «Восход» и даже бригады Ивана Матвеевича. В целом же вышла связная картина. Словно окошко небольшое в мир открылось. «Все-таки секретарь райкома. Кругозор», — подумал Лорс не без зависти к Азе. Он-то сам во время своей первой поездки в колхоз набил блокноты отрывочными примерами и фактами. Правда, пригодились и они. Не только для фельетона, с которым выступил Липочка, не только для частушек. Но и для стенгазеты «Мы — о вас», выпущенной в двух экземплярах — для обоих полевых станов. Это был как бы рассказ агитбригады о том, что ей нравится в производственной культуре колхоза и что не нравится. Заголовок, карикатуры, основные заметки Лорс заготовил еще дома. А доделывал, газету в колхозе, дополняя ее последними новостями. Помогала ему Тамара, которая ничего в агитбригаде не делала, а поехала в колхоз из-за Азы и просто как «болельщица».
