И она быстро вышла из кухни.
Значит, он покинет мать, игрушки и книги, эту кухню, двор, друзей? Почему мать помогает ему, вместо того чтобы постараться удержать?
Пока он торопливо, сбивчиво искал ответа, вернулась госпожа Грот.
— Скоро соединят, — весело сказала она. — А тем временем я соберу твои вещи. Возьмёшь самое необходимое, остальное я вышлю посылкой. Пиши мне, что тебе надо. Я по-прежнему буду заботиться о тебе, я останусь твоей матерью, то есть приёмной матерью. Не забывай об этом! Не забудешь?
Глаза Янко молили её устроить так, чтоб он покинул Хаймдорф, вернулся на родину и при этом не расставался с ней. Госпожа Грот делала вид, что не замечает его мольбы.
— В Рурскую область мы, разумеется, не ездили. Но в Ганновере мы были. Твоя мать три раза побывала у нас в Хаймдорфе. Дважды заезжала в Кассель, к тёте. А вчера, перед отъездом, сказала ей, что будет тебя искать, пока не найдёт. Она очень любит тебя. И твои земляки тебя любят. Они тоже тебя ищут и, конечно, нашли бы, даже если б Грот увёз тебя в Берлин. Представляю, как обрадуется твоя мать, когда ты приедешь! Все обрадуются!
Зазвонил телефон.
— Побудь здесь! — остановила она Янко. — Или вот что: выбери себе книги и всё, что ты хотел бы взять.
Когда она вернулась, Янко ничего не выбрал.
— Договорились, — шумно сказала госпожа Грот. — Тётя будет ждать со следующим поездом. Она подготовит всё, что нужно. И даст знать журналисту. Он вчера был у неё. Тот самый, что катал тебя на лодке.
— Правда? — обрадовался Янко.
— Да. Он сам позаботится о том, чтобы ты благополучно доехал. А сейчас давай укладываться. В чемодан положим бельё и одежду. Что ты возьмёшь? Фотоаппарат? Возьми все свои любимые вещи. Можешь взять всё, кроме меня.
Она заулыбалась, но вдруг стремительно повернулась и быстро пошла в спальню. Несколько минут стояла она не шелохнувшись. Затем с мукой приблизилась к шкафу. А когда взяла в руки одежду Янко, сердце у неё снова сжалось, и она громко, навзрыд заплакала.
У Янко тоже потекли слёзы, когда он подошёл к комоду. И только услышав шаги матери, быстро утёр глаза и принялся разбирать свои вещи.
— Ну как, выбрал? — спросила госпожа Грот. — Ещё нет? Давай я помогу. Возьми фотоаппарат, будешь фотографировать и посылать мне карточки. И мяч возьми. В Тенчахе, несомненно, играют в волейбол. Насколько мне известно, это изумительно красивый и вовсе не отсталый край. Возьми свои инструменты для вырезывания и несколько книг, чтоб не забыть немецкий. Помнишь, когда я тебе подарила эту книгу? Когда тебе исполнилось одиннадцать. Положи её в чемодан. А теперь ступай умойся и переоденься!
Янко послушно выполнял все её распоряжения. Стоило ей сказать слово или показать взглядом, как ей тяжело, и он бы бросился к ней на шею и навсегда остался здесь.
— Надень костюм, который я тебе купила для школы, — говорила госпожа Грот таким тоном, будто они расставались на несколько дней. — В Тенчахе есть восьмилетка. Сначала тебе будет трудно из-за языка. Но в газете писали, что тебя ждёт учительница. Она будет учить тебя родному языку.
Она отвернулась к окну, украдкой смахнула слёзы и принуждённо улыбнулась.
— Так, теперь ты одет и обут, и чемодан уложен! Возьми шапку и плащ. Еду положи в сумку. В поезде не пускайся в разговоры! В Касселе, кроме тёти, тебя встретят Хильда с Максом. Грот, разумеется, не должен знать, где ты. Теперь моя очередь скрытничать. Разумеется, я ему скажу, куда ты делся, но не раньше, чем получу от тебя известие из Тенчаха. Напишешь мне сразу же, в первый день?
Янко посмотрел на неё своими большими, влажными от слёз глазами и, согласно кивнув, оглядел кухню. Затуманенный взгляд его нежно коснулся каждого предмета и снова обратился к матери.
— Мама, — пробормотал Янко и прильнул к её груди.
— Курт! — простонала госпожа Грот, крепко обнимая его.
Вдруг в голове у неё пронеслась шальная мысль — уехать с ним за тридевять земель, туда, где их никто не найдёт — ни Грот, ни мать Курта. Однако она быстро справилась с этой минутной слабостью.
— Пора идти, — сказала она. — Поезд уходит через полчаса. Веди себя по-прежнему хорошо и не забывай свою приёмную мать.
— Никогда, никогда не забуду тебя!..
— Пошли!
Он судорожно схватил её руку.
— А может быть… — пробормотал он.
— Никаких «может быть»! — крикнула госпожа Грот, взяла чемодан и потащила Янко за собой. — Пошли, а то опоздаем!
В первых числах сентября Янко прибыл в Есенице. Всё шло как по маслу. Тётя, Хильда и Макс ждали его на станции в Касселе. Болтушка Хильда и добродушный Макс мигом развеяли грусть, с которой он не расставался всю дорогу. По пути домой они зашли в гостиницу, чтоб сообщить журналисту о прибытии Янко.
Лойзе Перко не заставил себя ждать.
— Прекрасно, расчудесно! — повторял он в восхищении, узнав, каким образом Янко попал в Хаймдорф и в Кассель. — Сразу видно, малыш, что отец твой был партизан! Немедленно пошлю счастливую весть твоей матери и нашим газетам! — Но в дверях он остановился: — Нет уж, такое приберегу на потом. А сейчас займусь отъездом.
Тётя сразу вызвалась проводить Янко до самых Стеничей. На том было и порешили, но тут вспомнили про волокиту с визой и заграничным паспортом. А Грот тем временем наверняка разнюхает, где мальчик. Не стоит рисковать. Янко нужно как можно скорее переправить на родину, поэтому повезёт его Перко, который волен ехать, когда хочет. Ему нужно только внести в свой паспорт сведения о Янко.
Чтобы быть подальше от Грота, тётя на следующий день уехала с детьми в деревню. Через несколько дней приехал Перко. Во избежание неприятных сюрпризов Янко с Лойзе Перко отправились на родину с одной маленькой станции южнее Касселя. Из предосторожности Перко всё ещё не посылал в свою газету сообщения о том, что отнятый, по прошествии многих лет найденный, опять пропавший и вновь обретённый Янко возвращается на родину, к своей матери.
— Напиши нам, сразу же напиши и пошли фотографию, — просили на станции тётя, Хильда и Макс.
— А когда пойдёшь в горы, сорви и пришли нам эдельвейс! — крикнула Хильда, когда он стоял на площадке вагона.
— Передайте привет маме, скажите ей… — просил Янко, — напишите ей, что…
К горлу подступил комок, на глаза набежали слёзы, и он не договорил.
Поезд тронулся.
— Если раньше не успеем, то на каникулах обязательно приедем к тебе! — крикнула Хильда.
Только сейчас Макс заметил, что сумка с едой висит у него на плече.
— Сумка, сумка!
Тётя и Хильда взглянули на него и громко рассмеялись. Право же, нельзя было без смеха смотреть, как он, подпрыгивая от нетерпения и повторяя: «Сумка, сумка!» — неловко стаскивал её с плеча.
— Эх ты, медведь! — крикнула тётя, сняла с него сумку и побежала за уходящим поездом. — Лови, Курт, лови!
В последнюю минуту Перко подхватил сумку и втащил её в окно. Так вот и случилось, что для слёз и трогательных слов не было времени. Янко несколько раз махнул рукой, и тут стоявший на станции товарный состав заслонил тётю, Хильду и Макса.
На душе у Янко стало скверно. Стараясь отвлечь его от грустных дум, Перко описывал ему его родной край, горы, подробно говорил о жизни, которая ждёт его на Слемене и внизу, в Стеничах, где находится гимназия. За год он научится говорить по-словенски, как говорил когда-то. Разумеется, помимо уроков, у него будет масса других занятий. У ребят в Стеничах есть своя организация, они совершают походы, порой многодневные, занимаются спортом, устраивают соревнования и выступления. И дома, на Слемене, каждый день приносит что-нибудь новое и интересное.
Вскоре внимание Янко привлекли мелькавшие за окном незнакомые места. Сколько красивых и сколько разрушенных городов и сёл, заводов, больших и маленьких зданий! Перко обо всем так интересно рассказывал!
Погожим сентябрьским днем прибыли они в Есенице.
— Янко, вот ты и дома, дома! — торжественно и с чувством облегчения возгласил Перко, когда они вышли на перрон. — Ты снова на родной земле! Здесь тебя никакой эсэсовец не достанет. — И, взяв за руку растерянного Янко, повлек его за собой. — Идём, пора известить газету.
Дорогу им преградили молодые горцы.
— Это, случаем, не Янко, Янко Слапник? — спросила девушка в ярком национальном костюме.
— Да! Только что приехал из Германии! — гордо ответил Перко.
Горцы окружили Янко:
— Здравствуй, Янко.
— Добро пожаловать, наш новый гражданин!
Их восторженные голоса привлекли внимание других пассажиров. Они тоже узнали Янко, потому что видели в газетах его фотографию и вместе со всем словенским народом участвовали в борьбе за его возвращение.
И хотя Янко не понимал, о чем они говорили, речь их казалась ему родной и близкой. Перко переводил, но Янко и без перевода чувствовал смысл сказанного.
