Ознакомительная версия.
Но тогда из детской пришлось бы удалить больничную тишину, больничную чистоту, благопристойность, покой и ужас перед царапиной на пальце.
Умные родители с неприязненным чувством велят: «Играй!» — и с болью слышат в ответ: «Все только играй да играй». А чем же им заниматься, раз у них нет своего дела?
Многое изменилось, к играм и развлечениям сейчас не относятся со снисходительной терпимостью, они вошли в школьные программы, все громче требуют для них территории. Изменения ежечасны, за НИМИ НЕ поспевает психика среднего отца семейства и воспитателя.
Вопреки всему вышесказанному, есть и такие дети, которым не докучает одиночество и которые не ощущают потребности в деятельности. Этих тихих детей, которых чужие матери ставят в пример своим детям, «не слышно в доме». Они не скучают, они сами отыскивают игру, которую по приказанию взрослых начинают, по приказанию же — послушно прерывают. Эти дети пассивные, они хотят немногого и вяло, поэтому легко подчиняются, иллюзии заслоняют для них действительность, тем более что этого добиваются сами взрослые.
В коллективе они теряются, не могут себя найти, страдают от жестокого равнодушия, не поспевают за его неровным ритмом. Вместо того чтобы понять, матери и здесь жаждут переделать, силой навязать то, что лишь неспешно и осторожно можно выработать в постоянном усилии на пути, усеянном опытом множества неудач, несостоявшихся попыток и болезненных унижений. Всякий бездумный приказ только ухудшает положение вещей. Слова «иди поиграй с детьми» наносят ему не меньший вред, чем «хватит тебе играть с ними».
А как легко узнать его в коллективе детей, если только уметь смотреть!
Вот пример: дети в саду ведут хоровод. Несколько десятков детей поют, держась за руки, а двое в центре играют главную роль.
Ну ступай же, поиграй с ними!
Она не хочет, потому что не знает этой игры, не знает детей, потому что, когда однажды попробовала принять участие в детской игре, ей сказали:
«Нас и так уже слишком много», или:
«Ну и недотепа». Может, завтра или через неделю она решится, попробует снова. Но мать не желает ждать, она освобождает для нее место, вталкивает се в круг. Робкая, девочка неохотно берет за руки соседей, мечтая об одном чтоб се никто не заметил. Так и будет она стоять, может, понемногу заинтересуется, может, сделает первый шаг на пути к примирению с новой для нее жизнью коллектива. Но мать совершает новую бестактность: жаждет расшевелить ее посредством более активного участия в игре.
— Девочки, почему у вас в центре все время одни и те же? Вот эта еще не была, выберите ее.
Одна из ведущих отказывается, две другие подчиняются, но без охоты.
Бедная дебютантка в недоброжелательном коллективе.
Эта сцена завершилась слезами ребенка, гневом матери, замешательством участников хоровода.
Хоровод в саду как практическое упражнение для воспитателя: число зафиксированных моментов. Общее наблюдение (за всеми детьми, принимающими участие в игре), индивидуальное (за одним, произвольно выбранным ребенком).
Инициатива, начало, расцвет и распад хоровода. Кто подает идею, организует, ведет, а кто выходит из игры по решению общего собрания? Одни дети выбирают соседей, другие берут за руки двух случайно оказавшихся рядом. Одни охотно разлучаются, чтобы дать место новым участникам, другие протестуют. Одни часто меняют место, другие все время остаются на одном и том же. Одни в паузах ждут терпеливо, другие теряют терпение, подгоняют: «Ну, начинайте же!» Одни стоят неподвижно, другие переступают с ноги на ногу, жестикулируют, громко смеются. Одни зевают, но не уходят, другие уходят — либо потому, что их не интересует игра, либо потому, что их кто-то обидел. Одни настойчиво требуют главной роли, другие довольствуются положением рядовых участников. Мать хочет подключить к игре малыша — один возражает: «Нет, он слишком маленький», — другой отвечает: «Что он тебе, мешает, пускай стоит».
Если бы игрой руководил взрослый, он ввел бы очередность, справедливое — на его взгляд — распределение ролей и, уверенный, что помогает, внес бы в игру принуждение. Двое, почти все время одни и те же, бегают (кошка и мышка), играют (волчок), выбирают (садовник), остальные, верно, скучают? Один глядит, другой слушает, третий поет шепотом, вполголоса, громко, четвертому вроде бы и хочется принять участие в игре, но он как-то все не решается, сердце от волнения как сумасшедшее колотится. А десятилетний лидер-психолог быстро оценивает ситуацию, овладевает ею, верховодит.
В любом коллективном действии, а следовательно, и в игре, делая одно и то же, они отличаются хотя бы в самой мелкой детали.
И мы понимаем, каков он в жизни, среди людей, в действии, каков на него «спрос на рынке», что он впитывает, что может, как» ценят его окружающие, какова степень его самостоятельности, его стойкость по отношению к массе. Из интимного разговора мы узнаем, чего1 о он хочет, из наблюдения в коллективе на что способен; там узнаем, каково его отношение к людям, здесь увидим скрытые мотивы его отношения. Если мы видим ребенка только в одиночестве, мы узнаем его лишь с одной стороны.
Если дети его слушаются, то как он долго добился, как пользуется своей властью; если же дети не слушают его, но хочет ли он этого, страдает ли, злится, стремится ли к тому активно или просто бессильно завидует, настаивает или мирится? Часто или редко спорит, капризом или тщеславием руководствуется, тактично или грубо навязывает свою волю? Избегает ли тех, кто руководит им, или же льнет к ним?
Стойте, давайте сделаем так… Подождите, так будет лучше… Я не играю… Ну ладно, говори, чего ты хочешь.
Что есть спокойные игры детей как не беседа, обмен мыслями, чувствами, мечтами, воплощенными в драматургическую форму сон о власти.
Играя, они высказывают свои истинные взгляды, как автор по ходу действия пьесы развивает основную мысль. Поэтому в их играх так часто можно заметить неосознанную сатиру на взрослых: когда они играют в школу, наносят визиты, принимают гостей, угощают кукол, покупают и продают.
Не имея возможности выйти хотя бы в сад, ребенок тем охотнее совершает путешествие по океанам и необитаемым островам; не имея хотя бы собаки, которая бы его слушалась, командует полком; будучи ничем, мечтает стать всем. Но разве только ребенок? Разве политические партии, по мере того как приобретают влияние на общество, не заменяют воздушные замки черным хлебом реальных завоеваний?
Нам не нравятся некоторые детские игры, мечты, дерзания. Ребенок ходит на четвереньках и рычит, чтобы понять, как ведут себя звери, имитирует хромого, сгорбленного старика, косит, заикается, шатается, как пьяный, подражает увиденному на улице сумасшедшему, ходит с закрытыми глазами (слепой), затыкает уши (глухой), ложится навзничь и задерживает дыхание (мертвый), смотрит через очки, затягивается папиросой; втайне заводит часы, обрывает мухе крылья (как она будет без них летать); магнитом поднимает стальное перо; разглядывает уши (что там за барабанчики), коленки (где там чашечки); предлагает девочке поиграть во врача в надежде увидеть, как у нее там; бежит с увеличительным стеклом, чтобы устроить пожарчик от солнца; слушает, что шумит в раковине; ударяет кремнем о кремень.
Все, в чем он может убедиться, он хочет проверить, увидеть, узнать, и все равно столько всего остается, чему приходится верить на слово.
Говорят, что луна одна, а ее отовсюду видно.
— Слушай, я стану за забором, а ты стой в саду.
Закрыли калитку.
— Ну что, есть в саду луна?
— Есть.
— И тут есть.
Поменялись местами, проверили еще раз; теперь все ясно, никаких сомнений: луна не одна, их две.
Особое место занимают игры, цель которых заключается в пробе сил, в осознании своего значения, а этого можно достичь, лишь сравнивая себя с другими.
И вот: кто делает самые большие шаги, сколько шагов сможешь пройти с закрытыми глазами, кто дольше простоит на одной ноге, не моргнет, не рассмеется, глядя в глаза, кто может дольше не дышать? Кто громче крикнет, дальше плюнет, пустит самую высокую струю мочи, кто выше кинет камень? Кто спрыгнет с самой высокой лестницы, прыгнет выше и дальше всех, дольше выдержит боль от пожатия? Кто быстрей добежит до черты, кто кого поднимет, перетянет, опрокинет?
«Я могу. Я знаю. Я умею. У меня есть».
«Я могу лучше. Знаю больше. То, что у меня, лучше».
А потом:
«Мои мама и папа, могут, имеют».
Таким образом он обретает признание, занимает соответствующее место в своем кругу. А ведь надо помнить, что благополучие ребенка далеко не в полной мере зависит от того, как его оценивают взрослые, но в равной и даже, может, в большей степени — от мнения ровесников, у которых другие, иной раз не менее твердые принципы в определении значения членов своего сообщества и распределении прав между ними.
Ознакомительная версия.
