— Пошел я, — сказал он глухо.
— Счастливочки.
А когда Прохор подошел к порогу, Скирлы окликнул его:
— Постой, Прошка.
— Чего?
— А в помощники я к тебе пошел бы.
— Ты? Ко мне в помощники? Как же так? Что-то ничего я не пойму. Главным отказываешься — а в помощники идешь…
— Ну так что из того? Ты помоложе моего. Вот и побегай, организуй подвоз, добудь ружья, проверь одежду, заряды. А я тебе помогу. Я советы давать стану, а ты будешь распоряжаться. Согласен?
— Я-то согласен. Но не по-честному это будет: ум твой, а язык — мой.
— Как хочешь, Прохор. Не нравится моя придумка, не принимай. Я и дома посидеть могу.
— Согласен я, согласен. Только больно несправедливо.
— Понимал бы ты что-нибудь в справедливости! Так и должно в жизни быть: ум стариковский, а дело — молодых. Так по рукам?
— По рукам.
— Вот и справно. А то обижаться вздумал, меня в отсталую контру сразу произвел. Никогда горячиться в жизни, Прошка, не надо. Все сначала взвесь, прикинь, обдумай, а потом уже делай или говори… А теперь слушай, что скажу тебе… Стая держится в Аюкловом урочище.
— Почем знаешь?
— Когда не знаю, не говорю… Стая большая. Сегодня всех обеги и предупреди, что завтра чуть свет выезжаем. Обо всем позаботься. Я же зарядов наделаю. И чтобы на всех халаты белые были… С хвоей бы попариться всем надо, чтобы дух человеческий отбить… Лошадей оставим в сторожке, а оттуда к Аюкам на лыжах пойдем. Теплей пусть одеваются, но половчее. Учить тебя нет надобности. Еще что забыли?.. Все вроде бы. Флажков у меня хватит. А отцовские флажки целы?
— На чердаке хранятся.
— Возьми с собою. Дед Игнат не поедет с нами?
— Хворает он еще.
— Жаль. Мимо твоего деда ни один волчина не проскочит. С любым зверем твой дед совладает. Вот только…
Прохор понял, о чем хотел сказать Скирлы, и заторопился уходить.
— Побегу я, Скирлы.
— Беги, беги. Ничего не забудешь? А то ведь потом спросят с главного. Штрафовать будем. Пусть Трунов водочки старикам разживется. Мне не надо, а кой-кто после охоты это дело любит. Ступай. Ступай.
Сначала Прохор побывал у Николая Николаевича и рассказал ему о своем разговоре со Скирлы.
— Ничего не поделаешь, Прохор, — ответил Симаков. — Придется вам руководить охотой. А сейчас пойдемте к Трунову и договоримся обо всем, что нужно.
…Уже поздно вечером Берестяга попал домой. Он решил взять все необходимое для охоты и пойти ночевать к Скирлы.
Дед Игнат, узнав об охоте, заохал.
— А может, Проша, выдюжу? А? Если, скажем одеться потеплее?
— Нет, дед, сиди дома. Нельзя тебе. С тобой было бы лучше, но слаб ты еще.
— Это верно, — слаб я еще…
* * *
Укладываясь спать. Прошка вспомнил, что так и не зашел к Тане. А ведь обещал. Обещал прийти к ней учить уроки. «Теперь обидится, — решил Берестяга. — А может, не обидится: ведь для мира стараюсь, не для себя… Она ведь справедливая. Она все поймет». — И тяжело вздохнул.
— Чего, Прохор, ворочаешься да вздыхаешь? Волков, что ли, страшишься?
— Когда я их страшился? Скажи?
— Давай спать. На гулянку, чай завтра едем… А охотнички твои мне приглянулись. И глаза у всех быстрые, чистые.
* * *
Прошка никак не хотел вставать. Перед утром сон липкий, сладкий. Но вдруг вспомнил он, зачем его будят, и тут же вскочил с лежанки. Оделся быстро. Умылся и хотел уходить.
— Куда ты? — спросил, усмехаясь, Скирлы.
— За лошадьми.
— Спохватился! Лошади уже возле двора стоят. Сейчас охотнички собираться станут. Через четверть часика тронемся.
— Чего ж не разбудил?
— А помощники зачем? За все сам браться будешь — ничего по-хорошему не сделаешь. Твое дело руководи и налаживай.
Прохор подозрительно посмотрел на старика: не смеется ли он над ним. Нет, Скирлы не смеялся. Напротив, он был очень серьезным, как всегда, когда собирался на охоту.
Только Прошка успел перекусить, как в окно постучали, а потом в дом вошел Тихон Силаев.
— Припаздывают охотнички? — проворчал Скирлы. — Не дело, Прохор.
— Все уже в сборе, — сказал Тихон. — Ждут вас.
— Ну! — обрадованно удивился Скирлы. Подмигнул Прохору. — Что я тебе с вечера говорил? Скирлы умеет в людях разбираться.
— Наши-то в сборе, а где же председатель? — спросил Тихон.
И тут же, будто в сказке, дверь в хату отворилась и вошел Трунов. Может, слышал он вопрос Тихона, а может, простое совпадение, но Трунов, переступая порог, заявил:
— Явился тютельку в тютельку, как было приказано! — И посмотрел для убедительности на часы.
— Тогда будем трогаться… Может, чайку, Николаич? — предложил Скирлы председателю.
— А, пожалуй, не откажусь.
— Садись. Ешь. А мы пока погрузимся. Шубейку-то скинь пока.
Скирлы стал еще раз проверять, все ли необходимое подготовили.
— Волки опять наведывались, — сообщил Трунов.
— Знаю, — сказал Скирлы.
* * *
Ехали на трех лошадях. Ехали молча. Почему-то всем казалось, что разговаривать нельзя. И молчали… Темень — глаз коли. Мороз такой, что воздух стал хрупким и застревал льдинками в ноздрях.
Со стороны глядеть, подумаешь, маленькая партизанская группа. Едут партизаны под покровом темноты в лютый мороз, чтобы внезапно напасть на врага. Едут молча, чутко. Настороженность передалась и лошадям, поэтому не слышно ржания и отфыркивания. Только поют ноющим скрипом полозья да месят рыхлый снег копыта.
Прохор стал подремывать. Сны тут же привиделись. На морозе почему-то всегда сны приходят быстро. Всегда сны эти странные, обманные. Замерзающим всегда почти снится солнце, тепло.
И Берестяге снился солнечный знойный день. Снилась Таня. Они шли по берегу Видалицы. На заливном лугу травы по пояс. Цветы. А Таня и Прохор идут в валенках. В соседнем лесочке скрипит какая-то незнакомая Прохору птичка. Очень хотелось посмотреть, какая. Таня же не пускает его. Наконец Самарина соглашается поискать птицу. Теперь они идут по лугу, крадучись. Таня пугается и показывает рукою на дерево. Прохор смотрит, куда она показывает, и видит на ветвях крылатого волка. Повнимательней пригляделся, а крылатые волки на каждом дереве. И все они смотрят на Таню. Вот жаль, что он не взял ружье с собою. Что же теперь ему делать? Кажется, волки хотят наброситься на Таню. Нет. Берестяга не даст в обиду друга. Волки тяжело вспархивают с деревьев и начинают кружиться над девочкой. Она в страхе прижимается к Прохору. Он трясет над головою кулаками и гневно кричит чудовищным птицам:
— Эгей-ей! Я вас!..
— Ты чего? — слышит Прохор голос Скирлы и открывает глаза. — Чего ты, Прошка, на лошадей кричишь? Они и так ходко бегут.
Берестяга молчит и, зябко ежась со сна, «зарывается» в тулуп… Скрипят полозья… За санями гонится темнота… Хрупкий воздух застревает льдинками в ноздрях… Прошке хочется снова заснуть, чтобы увидеть Таню.
В темноте еле различаются сторожка, сараи, стог под навесом.
— Прикажи, Прохор, чтобы лошадей накрыли попонками, — совсем тихо говорит Скирлы.
— Ребя! — громко обращается ко всем Берестяга. Голос у него срывается: он в первый раз приказывает. — Ребя, лошадей не забудьте попонками укрыть!
И тут же приказ его выполнен.
Охотники стали разминаться: толкались, прыгали, хлопали себя по бокам.
Матвей-лесник, узнав своего давнишнего друга Скирлы, поспешно открыл ему и впустил в сторожку.
Матвей привык ничему не удивляться. А тут не мог скрыть любопытства:
— Что за армия с тобою приехала, Скирлынушка?
— Охотники… Волков в Аюках обкладывать будем.
— Слава богу. Житья от них нету… Я-то привычен. А ребятишки и бабоньки от дома шагу сделать боятся… Гончара моего Валдая помнишь?
— Помню.
— Не уберег. Днем почти около дома взяли вороги… Веришь, плакал по собаке.
— Чего же не верить-то. Заплачешь. Золотой пес был.
— Откуда столько охотников набралось?
— Ученики из Ягодновской школы… Пойдешь с нами-то, Матвей?
— Как же мне не ходить. Ты за главного?
— Не. Берестняков.
— Игнат?
— Не.
— Какой же тогда? Или кто с войны вернулся?
— Прохор.
— Прохор? Это какой же Прохор?.. Это мальчонка-то?
— Такой мальчонка двух мужиков-охотников стоит. Вот поднатореет, и нас с тобою за пояс заткнет… Конечно же, нам с тобой управлять охотой придется, но делать это надо тонко, чтобы никто того не заметил, а пуще всего сам Берестняков.
— Все будет, как надо быть. — Матвей покачал головой. — Придумает же!.. А если помозговать, твоя, Скирлы, правда: и в охоте, как в любом-ат ремесле и умельстве, после себя продолжателей оставлять надо…
Лошадей поставили в просторный холодный сарай, задали им сена. Николая Николаевича Симакова, как он ни упирался и ни отнекивался, старики оставили в сторожке под предлогом, что нужно следить, как будут бабоньки еду на всю артель варить…
