Когда мы проходили мимо Черданихиной развалюшки, мне представилось, что в ней сейчас одиноко сидит Борис. Смотрит в низенькое окошко и боится выйти на улицу. Ведь он понимает, что здорово сорвался. И, может, хотел бы все изменить, да не знает, как это сделать. И ему самому теперь очень тошно.
Но я об этом никому не сказал.
Рядом со мной шел Назар. Вернее, мы с Сашуней вели его под руки — идти он не мог, нога у него раздулась, как резиновая. Да Назару про Бориса и нельзя было ничего сказать, — он, наверное, не стал бы и слушать.
А Люся была далеко от меня и скоро вовсе исчезла вместе с бабушкой. Ушел и Сашуня, когда мы довели Назара Цыпкина до калитки; тут он запрыгал самостоятельно на одной левой, как Гошкин отец, если без костылей.
Короче, все разбрелись, и я остался один. Я сам не помню, как подошел к Черданихиной халупе и постучал в ворота. Мне никто не ответил. Тогда я осторожно заглянул. Собаки нигде не было. Я вошел во двор. Потом в дом.
В доме я еще не бывал ни разу. Сначала шла маленькая кухонька — темная, с одним окном. На столе валялась гора посуды — кастрюльки и миски. Пахло чем-то кислым. Я тихонько позвал:
— Борька.
Мне опять никто не ответил, и я попятился назад, думая, что никого нет, но в это время из комнаты донеслись какие-то непонятные звуки. Словно кто-то задыхался и хватал ртом воздух. Я заглянул и увидел: за столом, ко мне спиной, сидел Борис. Голову уронил на руки. Плечи дергаются. Плачет? Я растерянно прошептал:
— Борька…
Он услышал мой шепот и сразу затих. И некоторое время сидел так, не поднимаясь. И тут я увидел, что на столе стоит бутылка с водкой. Не полная. И четыре стакана. И разбросаны карты. Кругом окурки.
— Тасуй, тасуй! — послышался сбоку хриплый голос.
В углу на кровати, поверх лохматого синего одеяла, неудобно завалившись на спину, спал дядька Родион. Ноги его в сапогах свисали на пол. Он бормотал во сне. Борис тем временем встал.
— Чего тебе тут надо? — спросил он сердито. И вдруг схватил со стола бутылку, сунул мне. — На, на!
Я растерялся и взял. А он захохотал. Я понял, что он нарочно хорохорится — смех у него был деланный, неестественный. Он подскочил ко мне и закривлялся:
— Что? Не хочешь? А у нас это запросто! — И распахнул дверцу шкафчика: там на полках стояло в ряд еще несколько нераспечатанных бутылок. — Видал? Пей, не жалей. Хлопочи, банк мечи! Не жизнь, а малина! А на вас на всех, — заговорил он опять очень зло, — мне плевать! Ненавижу всех. И тетку, и корвет ваш поганый, всех на свете! Без вас проживу! Были бы гроши в кармане…
Мне стало страшно. Я шел к нему, думая, что он раскаивается, а он ругал всех подряд, словно и вправду все на свете были ему враги и оставалось ему только торговать на базаре, чтобы были в кармане деньги, а больше его уже ничто не интересовало. Значит, и на самом деле не так уж это пустяково и безобидно — стоять где-нибудь за прилавком и подкладывать на весы гирьки… Значит, и на самом деле влияет на него дядька Родион, спекулянт и пьяница, и, чего доброго, еще научится Борька вместе с ним не только торговать, но и играть в карты и пить водку… И я закричал во все горло, забыв о спящем Родионе, желая только одного — переспорить сейчас Борьку, чтобы он не думал так плохо:
— Врешь ты! Все равно врешь! — И толкнул его со всего размаха. Он не ожидал этого и полетел к стенке и выругался. А я выскочил во двор.
Только сейчас я заметил, что бутылка все еще у меня в руках, и трахнул ею о какой-то угол. Брызнули осколки, завоняло спиртом. Я схватил камень и с остервенением ударил по стеклам, как будто они были во всем виноваты. Я готов был сам реветь, реветь от обиды и злости на Бориса и самого себя за то, что опять не сумел поговорить с ним по-хорошему, по-человечески. И ничего не доказал ему, ничего не изменил в его трудной жизни.
И вот я не знаю, что теперь делать.
Говорить ребятам про Бориса или нет? Они и так сердиты на него, а если еще услышат, как он кричал, что плюет на всех и всех ненавидит, то разозлятся еще больше.
Солнце сверкает веселее обычного. Или мне просто так кажется: сегодня воскресенье, а по воскресеньям у нас дома всегда празднично. Отец не уходит спозаранок на завод. Мама хлопочет около печки, и в доме вкусно пахнет. Леха в одной майке и трусиках наглаживает себе брюки — собирается опять на свидание. У него «кто-то появился», как сказал по секрету отцу наш дед.
Дед теперь подкапывается под Леху: закончил читать книгу о воспитании подростков и начал другую — про любовь и дружбу. И пристает уже не ко мне, а к брату. Недавно спросил, как Леха влюбился: с первого взгляда или не с первого.
— С последнего, дедусь, — ответил Леха.
— С последнего разводятся, — сказал дед.
Леха засмеялся:
— Чего же спрашиваешь? Сам все знаешь, как профессор.
— Теории не хватает, — шутливо вздохнул дед.
Сегодня они тоже начали перешучиваться, но отец, водя бритвой по намыленной щеке, сказал деду:
— Не тяни, папаша, а то как бы не опоздать.
Они собираются к родне за город — надо ехать на электричке, вот и торопятся.
Я тоже мог бы поехать с ними, но у меня культпоход в кино. Мне уже дали на билет деньги. Только и в кино неохота: увидишь ребят, а что скажешь им про Бориса? Или промолчать? Вот и не знаю…
Сижу на своем пыльном чердаке — залез на минутку, пока в доме утренняя кутерьма и меня не хватились до завтрака. А что, если уехать к родне?
Стоп! Зовет мама. Пирожки готовы…
Что же делать: в кино или к родне?
Пишу поздно вечером. Уже горит электричество. Дома никого нет — родители с дедом еще не вернулись, Леха на свидании, и я притащил дневник с чердака.
Все-таки я не поехал к родне, а пошел в кино. И очень хорошо сделал. Во-первых, мы вовсе не ходили в кино. Во-вторых, Люся раскрыла тайну Бориса… В-третьих, Жигалова поссорилась с Люсей. Вернее, это случилось во-первых.
Когда я утром после завтрака пришел в БУПШ, там собрались почти все ребята. И с ними Римма. Не было только Люси. Ну а Назар лежал дома покалеченный — его не ждали.
Мы хотели посмотреть «Приключения Гекльберри Финна». В кинотеатре нас должны встретить Тима и Серега.
Про Бориса никто ничего не говорил, и я развеселился.
Солнце продолжало светить празднично. Ребята нарядные, в белых рубашках, в красных галстуках. А Люся… Я даже не нахожу слов, чтобы описать, какая она была сегодня. Вроде бы все у нее так же, как у других. Но когда она прибежала, я уже не мог смотреть никуда в сторону. А сразу подошел и встал рядом.
Вика объявила: «Можно идти». Но Люся сказала:
— Подождите. Вы знаете, у Назара Цыпкина сегодня день рождения.
— Ну и что? — спросила Вика.
— А он сидит дома один. И я предлагаю, — Люся оглядела всех нас, — не идти в кино, а идти к нему.
— Что? — удивился овраженский Гошка. — Не идти в кино?
— Кольцова опять выдумывает, — насмешливо воскликнула Вика. — Только, к твоему сведению, по нашему плану сегодня как раз культпоход, а не Назар Цыпкин.
— Цыпкин не по плану, это верно. Но что плохого, если мы навестим его и поздравим?
Я подумал, что Назар здорово обрадуется, и крикнул:
— Правильно Люся говорит! К Назару!
Вика отмахнулась.
— Ты и Цыпкин с одной парты, поэтому молчи. А мы не будем ломать свой план.
— Девочки, а можно ведь так, — предложила Маша-Рева. — Сначала в кино, а потом к Цыпкину.
— Но тогда у нас не останется денег на подарок, — ответила Люся.
— А ты хочешь еще и с подарком? — спросил овраженский Гошка.
— А что? — вдруг обрадовался Рудимчик. — Купим фонарь.
— Какой фонарь? — спросил я.
— Красный. Для фотографии.
— Фонарь у него есть, — сказал овраженский Гошка. — Лучше альбом для снимков.
— Не альбом, а бумагу, — предложил Сашуня. — Для летописи.
— Нет, вы посмотрите! — Вика всплеснула руками. — Они уже выбирают подарок. А кино?
— Успеем, — сказал Рудимчик.
И овраженский Гошка подтвердил:
— Не пропадут без нас «Приключения».
Тогда Вика взорвалась и накинулась на Люсю:
— Это ты все мутишь! Тебе вместо меня командовать хочется?
— Да ты что? — удивилась Люся.
Все увидели, что Вика зря напала на Люсю. Римма даже сказала:
— Успокойся, Жигалова. Что тебе охота ссориться? Кольцова придумала очень хорошо. И мы пойдем сейчас, конечно, не в кино, а к товарищу.
Я слушал вожатую и улыбался. Ведь когда-то Римма, можно сказать, во всем брала пример с Вики, а теперь…
— Видал? — хлопнул я ладошкой по голове стоящего рядом Рудимчика и засмеялся.
Он подскочил от неожиданности.
— Ты чего?
Я не стал объяснять. Да мы уже и пошли к Цыпкину… Нет, сначала мы сходили в магазин и купили подарок. Для всех нас места около прилавка не нашлось. Поэтому мальчишки остановились у окон, а на прилавок навалились девочки с вожатой. И впереди всех Вика: она с таким воодушевлением выбирала подарок, как будто всю жизнь мечтала сходить к Цыпкину на день рождения.
