Он как раз заглянул в вестибюль:
– Вот ты где. Пора на лед, скоро твоя разминка.
В раздевалке Маша переоделась в серебристо-синее платье, тщательно разгладила перед зеркалом складки. Скрутила косу в пучок, заколола выбившиеся прядки и закрепила их лаком для волос. Слегка накрасилась. Зашнуровала коньки, нацепила чехлы. Накинула на плечи тренировочную куртку и направилась к катку.
С ней вместе разминались еще пятеро. Маша покаталась на перетяжках, повторила комбинации шагов, прыгнула одинарный тулуп. Уверяла себя, что через десять-пятнадцать минут все сделает четко, без ошибок. Прежде, на отчетных прокатах, она никогда не волновалась. Теперь над ней тяготела ответственность: не подвести знаменитого тренера. К тому же, если она откатает неудачно, он наверняка пожалеет, что взял ее в группу.
– Пока ждешь своей очереди, коньки сними, – сказал Сергей Васильевич, – пусть ноги отдыхают.
Маша вернулась в раздевалку, села на лавочку. До нее долетали обрывки музыки, аплодисменты, голос, объявляющий участниц. Она старалась отключиться, но невольно вслушивалась в эти звуки. Вот кто-то закончил выступление… Вот объявили оценки… Вот начала кататься очередная участница…
Сергей Васильевич легонько стукнул в дверь:
– Шнуруйся, ты следующая.
Пока предыдущей фигуристке выставляли оценки, Маша каталась вдоль бортика, пытаясь унять дрожь в коленях. Бросала мимолетные взгляды на трибуны, заполненные наполовину, и на судейскую бригаду за стеклянной загородкой.
Ее объявили. Она выехала в центр льда, заняла исходную позицию. Включилась музыка, и Маша начала выступление…
Движения получались куцыми, замороженными. Во время вращения в заклоне свободную ногу била крупная дрожь, наверняка заметная и для судей, и для зрителей. Во рту стало сухо-сухо. Дышалось с трудом. Склеились губы, язык прилипал к небу. Кое-как Маша прокатала первую половину программы, а во второй ноги сделались тяжелыми, как будто на них повесили пудовые гири. Маша запаниковала: «Не хватит сил. Не дотяну». На каждый элемент бросалась с отчаянием самоубийцы, после вращения выехала не в ту сторону и остаток программы докатала в зеркальном отражении: катилась вправо там, где нужно было двигаться влево, и наоборот. Она готова была себя убить: не смогла показать ничего из того, чему ее научил Волков! Но помнила его наказ: «Только в раздевалке можно дать волю чувствам!» Зафиксировала финальную остановку в течение пяти секунд, с улыбкой уехала со льда, демонстрируя уверенность и спокойствие, а в голове стучало: «Позор. Провалила на все сто».
– Струсила, – Сергей Васильевич протянул ей чехлы. – Ничего страшного. Опыта выступлений у тебя нет, для первого раза откатала вполне прилично. Все еще впереди.
Они ждали оценок. Как ни странно, оценки оказались не такими уж позорными.
– Ну, с боевым крещением. У тебя еще все впереди, – повторил Сергей Васильевич. И добавил с несвойственной ему теплотой: – Машенька.
Прежде он никогда ее так не называл. Маша подняла на него глаза. Сейчас он был для нее единственным родным человеком в целом мире. Она ткнулась носом в отворот его нового синего пиджака и безудержно разрыдалась.
Из нее разом вылилось все, что копилось месяц за месяцем. Что мама запретила ей заниматься фигурным катанием, что никаких евро на Финляндию у нее нет, что ее исключают из школы, что она обманщица, что в понедельник должна принести завучу записку, а новые коньки не сможет купить никогда в жизни… Почти невозможно было не то чтобы понять – толком расслышать хоть что-нибудь в этой мешанине из завывающих всхлипов и судорожного бормотания. Но Сергей Васильевич все услышал и все понял.
– И молчала столько времени! Чего боялась? Я думал, ты боец. А ты, оказывается, беглец! Страус, который прячет голову в песок! Ну, переодевайся.
Он сказал это бодро, по-деловому. Таким тоном говорят, когда все хорошо и будет еще лучше.
…Объявили результаты, Маша удивилась своему седьмому месту – она ждала, что окажется на последнем. Началась церемония награждения. Сергей Васильевич, уже в легком светло-сером пальто, подошел к ней:
– Поехали.
– Куда?
– Мама дома?
– Должна быть дома.
– Вот к ней и поехали.
Темно-синяя, в цвет пиджака, «Ауди» быстро домчала их до МКАДа – машин в субботу было немного. Маша назвала адрес. Сергей Васильевич уверенно лавировал по городу, и скоро «Ауди» остановилась за Машиным домом.
– Что как в воду опущенная? – спросил Сергей Васильевич.
– Мне все равно ничего не светит, – Маша безнадежным взглядом уставилась на приборную панель. – Чтобы выбиться в люди, надо кататься с трех лет. Я заниматься начала только в восемь.
– А я – в пятнадцать, – сказал Сергей Васильевич и заглушил мотор. – Как зовут маму?
Глава 17 «Без шума и пыли»
– Здравствуйте, Маргарита Львовна.
Он первым шагнул за порог. Маша несмело вошла следом.
– Сергей Васильевич Волков, – представился он.
– Я вас узнала, – сказала мама. Голос был принужденный и холодный.
– Ваша дочь занимается в моей группе. Я считаю ее перспективной ученицей. Я знаю, что вы не одобряете ее занятия. И готов выслушать ваши аргументы. Давайте вместе взвесим, так сказать, все «про» и «контра» [2] .
– Проходите, пожалуйста, – все так же принужденно произнесла мама. – Но, думаю, Маше не следует слышать этот разговор.
– Не могу с вами согласиться, – спокойно возразил Сергей Васильевич. – Речь пойдет о ее судьбе, ее будущем. Она должна присутствовать при нашем разговоре.
Мама метнула на Машу испепеляющий взгляд (мол, «какое коварство, привела защитничка и прикрываешься им, как щитом») и жестом пригласила Волкова в комнату.
– Итак, – сказал он и уселся на стул.
Мама поджала губы, собираясь с мыслями.
– Я, в принципе, против любой спортивной карьеры, – начала она. – Интенсивные занятия спортом, погоня за результатами, – все это помехи для нормальной человеческой жизни. Вы, наверное, лучше меня знаете, что у многих известных спортсменов трагические судьбы. Взять хотя бы… – она назвала фигуристку, чье имя стало нарицательным. – После нескольких лет всемирной славы осталась без работы, без денег, и личная жизнь – одни колдобины… Они выжимают из себя все до капли ради мимолетных достижений, а что потом? Опустошение, душевная усталость, невозможность адаптироваться в социуме. Лучшее, на что они могут рассчитывать, – Институт физкультуры, да и то если хватит сил доучиться и получить диплом. Согласитесь, не самая завидная судьба – преподавать физкультуру в средней школе. – И не удержалась от своей любимой цитаты: – Понимаете, есть дело, и есть забава. Об этом говорил кто-то из великих, не помню, кто именно…
– Бородин, – вежливо подсказал Сергей Васильевич. – Великий русский композитор Александр Порфирьевич Бородин, химик по образованию и музыкант по призванию. Он действительно любил повторять, что химия для него – дело, а музыка – забава. Тем не менее Бородин-химик никому не известен, а без Бородина-композитора мировая история музыки немыслима.
Маргарита Львовна слегка растерялась. Она никак не ожидала, что автор любимой цитаты настолько ее подведет – окажется «кем-то из великих» благодаря тому, что сам считал «забавой». Но мигом взяла себя в руки.
– Спорт и образование несовместимы. Дети, на которых делают ставку, должны бросать учебу. Их вынуждают жить только тренировками и соревнованиями…
– А вы живете позавчерашним днем, – мягко перебил Сергей Васильевич. – Вы, я вижу, не в курсе, что к закону «Об образовании» приняты важнейшие поправки. Сегодня дети, которые делают ставку на спорт, продолжают получать образование. Многие из выдающихся фигуристов учатся в университетах, собираются стать юристами, врачами, учеными, дипломатами. И «трагическими» их судьбы уж точно не назовешь. А домашнее обучение – вообще обычное дело.
– Да разве реально дома дать то, что дает школа? Это миф! Учеба пойдет прахом! Нормально учиться возможно только в классе, в коллективе!
– А вы знаете, что до того, как Ян Коменский в семнадцатом веке открыл первую школу, образование получали дома? При помощи родителей или гувернеров? Школа, в которой учитель преподает не одному, а сразу нескольким ученикам, была придумана исключительно для бедных. И завоевала, так сказать, мир как самый дешевый способ обучения. Ваша уверенность, что дети могут учиться только в классе, где стоят парты и висит доска, – вот это действительно миф! Суеверие. И что учиться возможно только в коллективе – тоже миф.
– Но чтобы выбить право учиться самотеком, придется бороться, противостоять государственной машине, собирать бесконечные документы…
– Никому противостоять не потребуется. Государственная, частная и семейная форма обучения уравнены в правах. Раз – пишете заявление на имя директора школы, в котором указываете причину перевода на семейное обучение. Два – составляете договор между вами и школой, где оговариваются сроки, порядок и объем аттестации, ежегодной или по четвертям. Регистрируете этот договор в управлении образования, в своем округе. Нужно три оригинала и одна копия.
