Собака испуганно поджимала хвост, а Костя безуспешно умолял тётю оставить собаку, пытаясь объяснить разгневанной Глафире Андреевне, что собака не займёт много места, спать будет с ним в одной постели, а есть из одной тарелки, чтобы не пачкать посуду.
Собака долго потом скулила за дверью, успев за день всей душой привязаться к Косте, а Костя мрачнее тучи сидел в запертой на ключ квартире, сердито хлюпал носом, жалея собаку, и ругал как только мог свою бестолковую тётю.
Даже про последние политические события с ней нельзя было поговорить! Даже новости спорта её не интересовали! Не понимала тётя Костю. Никак не могла понять.
Она уговаривала племянника заняться чем-нибудь полезным: ходить в математический кружок или кружок рисования при ЖЭКе, петь в хоре или записаться в студию художественного танца при Дворце пионеров. Но ни петь, ни заниматься математикой, ни плясать Костя не хотел. Рисовал же он исключительно змей, и притом питонов.
Вот какой друг был у Кати с Манечкой.
Тётя была им недовольна, зато Катя и Маня Костю обожали. В отличие от тёти, им никогда не надоедало слушать Костины рассказы. Особенно про питона. С Валентином Борисовичем Костя тоже быстро подружился. Валентин Борисович с большим удовольствием обсуждал с Костей последние политические события, и частенько, сидя в кухне за чаем, они взвешивали возможную кандидатуру будущего президента Боливии или спрашивали друг у друга мнение относительно событий на Ближнем Востоке.
Катя, Манечка и Вероника Владимировна в политике ничего не понимали, но слушали вежливо и не перебивали.
3. ОХОТА НА ЛЬВОВ
Но где же змея, вы спросите? И где, собственно, Костин день рождения?
Не торопитесь, я хочу всё вам рассказать по порядку. Мне просто хочется, чтобы вы узнали про Костю Палкина немного подробнее.
Когда Костя узнал, что его родители поедут на два года в Африку, он страшно загорелся. Он решил немедленно ехать в Африку вместе с родителями. Он стал всё узнавать про молочно-консервные комбинаты. Почему они молочные? И почему консервные? И за сколько времени их можно построить? И что они выпускают? И сколько? И зачем?
Костя буквально всех одолел вопросами. Родителям он заявил, что обязательно вместе с ними станет строить молочно-консервный комбинат, чтобы все африканские дети ели по утрам сладкие творожные сырки и пили какао со сгущённым молоком.
Родители сказали Косте, что, к сожалению, не смогут взять его с собой: в Африку детей брать не разрешают, там малярия, джунгли и вообще непривычные условия. Но Костя сказал, что он готов привыкнуть ко всем непривычным условиям и с удовольствием поболеет малярией, лишь бы только обеспечить негритянских ребятишек фруктовым кефиром и сыром "Коралл".
Однако родители Костю всё равно не взяли. Кефир кефиром, а сходить с ума от волнения Костиным родителям не хотелось. Сына своего они хорошо знали: окажись Костя и Африке, он придумал бы что-нибудь почище кефира — решил бы, например, убежать в пустыню к кочевникам или покататься верхом на жирафе в Африканском национальном заповеднике.
Только перелетев через океан, выйдя в африканском аэропорту, прибыв гостиницу и распаковав чемоданы. Костины родители наконец, вздохнул и свободной и полно грудью, потому что до последней минуты им казалось, что их сынок Костя выскочит из чемодана и пойдёт выделывать по Африке свои обычные фокусы.
Но, слава богу, этого не случилось.
Костя не залез в чемодан, не превратился в зубную щётку и не зашил себя в подкладку маминого летнего пальто, а вместо этого с огромной неохотой и с сердечной обидой на родителей перекочевал в дом своей тёти Глафиры Андреевны Палкиной на Малую Великановскую, восемнадцать.
Катя, Маня и их новый друг часто гуляли вместе во дворе, и Костя рассказывал Кате и Манечке, что он у тёти будет жить недолго и скоро всё равно уедет к родителям, потому что родители без него не справятся. Как-никак, а строительство молочно-консервного комбината вещь нешуточная!
— А нас с собой возьмёшь? — спросили как-то Катя с Манечкой. — Мы тоже в Африку хотим.
— Ладно, возьму, пожалуй, — сказал Костя. — Мы с вами будем вместе на львов охотиться.
— Ура! — закричали Катя с Манечкой. — Ура! На львов! Мы будем охотиться на львов! — И стали играть с Костей в зверей и охотника. Костя был охотник, а Катя с Манечкой — звери. Они страшно рычали, прыгали вокруг Кости и хотели на него напасть. А Костя от них мужественно отбивался и стрелял в них из палки — пух! пух! пух! — и звери падали на асфальт и умирали.
А Вероника Владимировна выглянула в окно, увидела, как её дочери валяются на земле — Манечка в новом зелёном сарафане, а Катя в только что выстиранных джинсах, — и страшно рассердилась. Она выскочила во двор, хорошенько отшлёпала своих дочерей и сказала:
— Дурацкие девчонки! Немедленно домой! Снова с ног до головы перемазались! Наказание моё!
И Катя с Манечкой, отшлёпанные, но вполне довольные, пошли домой.
4. ССОРА С ТЕТЕЙ. КОСТЯ ЗАБОЛЕЛ.
Костя всё надеялся, что родители вот-вот пришлют ему приглашение. Что вот-вот придёт телеграмма: "Дорогой сынок! Приезжай скорее! Мы без тебя не справляемся! " А телеграмма все не приходила, да и письма что-то не шли.
И Костя потихонечку затосковал.
Совсем стал грустный. Какой-то стал задумчивый. Даже перестал интересоваться газетами и обсуждать с Валентином Борисовичем новости политики и спорта. Никто уже на весь двор не кричал: "Последние известия! Покупайте скорей газеты! Всего одна копейка или совершенно бесплатно!" — и окошко синего домика возле песочницы, где был Костин "киоск", всё ещё пустовало.
И даже про питона Костя что-то стал помалкивать. И вообще, говорить стал меньше и гулять во дворе почти перестал, а последнее время всё больше сидел на диване и разглядывал книгу "Змеи всего мира", на чешском языке.
— Они про меня забыли, — сказал Костя Кате и Манечке, когда сестры пришли к нему как-то в гости. — Они, наверно, себе ещё какого-нибудь ребёнка в Африке народили. Обещали мне каждую неделю письма писать, а уже три месяца прошло…
А ещё через два дня Костя позвонил Кате с Манечкой и замогильным голосом сообщил, что произошло ужасное событие, что он после этого тяжело заболел и просит его срочно навестить.
Катя с Майей, запыхавшись, прибежали к Косте.
Костя, бледный, лежал на диване и громко, обиженно сопел. Под мышкой у него торчал градусник.
— Всё, я больше так не могу, — сказал Костя. — Она меня оскорбила. Она мою книжку про змей выбросила.
— Как?! — ужаснулись Катя с Манечкой. — "Змеи всего мира"? Просто так взяла и выкинула?!
— Да, в мусоропровод! И кричала так, что у меня чуть барабанные перепонки не лопнули!
— Да что она, с ума сошла? — сказала Катя. — Совсем твоя тётка взбесилась.
— Мы её милиционеру отдадим, — сказала Манечка. Давайте прямо сейчас в милицию звонить.
— Нет, не надо звонить в милицию, — сказал Костя. — Я эту книгу на комплект журнала "Огонёк" за 1964 год выменял, который у неё на антресолях лежал. А там, в одном номере, про неё заметка была. О том, как она хорошо работает.
— Подумаешь! — сказала Катя. — Прямо Баба Яга! Если бы у нас была такая тетка, мы бы ее прыгалками связали и с балкона выкинули.
— И ничего ты не виноват, — сказала Маня. Невидаль какая — старые журналы!
Она сказала, что напишет родителям о моём безобразном поведении. А им только того и нужно. Они и так меня уже совсем забыли, а теперь вообще возьмут и откажутся, очень я им нужен! — И вдруг Костя заплакал.
Он лежал, тоненько плакал, и градусник под мышкой у него вздрагивал. Костя кулаком вытирал слёзы.
Нос у него был острый, красный на кончике, уши оттопыренные, волосы встопорщенные. До половины Костя был укрыт зелёным пледом в крупную жёлтую клетку, а байковая рубашка его, тоже зелёная, но в мелкую-мелкую коричневую клеточку, была наполовину застёгнута не на те пуговицы, а наполовину расстёгнута совсем, и за ней местами выглядывала чахлая, бледная Костина грудь, а из воротника вылезала на свет длинная тонкая Костина шея.
Костя часто моргал белыми ресницами, хлюпал носом и грязным кулаком с чёрными ногтями тёр глаза, оставляя на лице тёмные полосы. Катя с Манечкой поглядывали друг на друга. Манечкины губы скривились, и по её лицу сразу же, непонятно только, откуда взялись, покатились одна за другой чистые крупные слёзы.
— У-у-у, Ко-о-остенька, не пла-а-ачь! — проревела Манечка. — Мне тебя жа-а-лко!
— Не плачь, Костя, — сказала Катя. — Мы тебя в обиду не дадим. Знаешь что, иди к нам жить! У нас родители добрые!
— Я не могу к вам, — сказал Костя. — Я ведь болею, у меня температура высокая. Вот… — Костя прерывисто вздохнул и осторожно, как хрупкую драгоценность, вытащил из подмышки градусник… — Глядите, тридцать семь и два…
