протянул ему руку, но старик негр обнял его и сказал: «Командир!» И тут же стал сетовать, что не мог навестить дедушку из-за всяких недомоганий и потому, что дорога такая трудная.
— Мы столько лазали с тобой вместе по этим чертовым горам, а теперь ты не можешь дойти даже до моего дома. Как же так?
Старик опять обнял деда, но уже не улыбался. Он стал серьезным, и дедушка тут же его спросил:
— А у тебя нет кофе, лейтенант?
После того как мы выпили кофе, старик негр завернул нам на дорогу каравай хлеба.
Когда дедушка сел на кобылу, он сказал ему, что дедушка делает это почти так же, как и раньше, и что он навсегда остался молод.
Потом он подсадил и меня на круп лошади, и мы пустились в путь, а дедушкин приятель стоял в дверях и махал нам на прощание рукой.
Я узнал, где делают хлеб. Теперь мне было что рассказать братьям, когда вернусь. Потому что мы, конечно, видели хлеб, но не знали, как его делают. Иногда к нам в дом приходил продавец хлеба с большой корзиной в руках, и мы окружали корзину. Если в доме были деньги, мама покупала у него хлеб, а если денег не было, давала большой пакет неочищенного кофе за два каравая. А когда не было ни денег, ни кофе и продавец уходил, мы все становились очень грустными и мама тоже.
Был сезон ливней, и дорога стала очень плохой. Лошадь по колени вязла в грязи, и, когда она вытягивала копыта из этой липкой глины, получался звук, как от выстрела. Она еле держалась на ногах, и дед сильно тянул ее за узду, чтобы она не упала. Он и правда был очень сильный.
Мама говорила, что он был моложе других ветеранов, потому что, когда братья Лора восстали в Байре, ему было только четырнадцать лет и он вступил в их отряд.
В Сабанилье, в самом конце пути, мы поехали в дом дедушкиных друзей и оставили там кобылу, а сами пошли на железнодорожную станцию, чтобы дождаться нашего поезда. Дедушка сказал мне, чтобы я не пугался. Я никогда не видел поезда.
Дед поговорил с человеком в решетчатом окошечке, и тот дал ему какие-то длинные, узкие бумажки, а дедушка дал ему из кошелька несколько монет.
— Видишь эти две железные полосы? — спросил дедушка.
— Да, вижу, — сказал я.
— Вот по ним и идет поезд. В эту сторону он идет в Гуантанамо, а в ту — к Сантьяго.
— А мы «куда едем?
— В Сантьяго, — ответил он.
Поезд неожиданно появился из-за левого «поворота, с той стороны, где росла желтая трава. Он был черный и шумный и выбрасывал из своего хобота струю белого дыма, такую же, какая шла из пекарни, только сильней. Сердце у меня забилось, и я ухватился за дедушкину руку…
В Сантьяго мы с дедом шли очень долго. Наконец пришли в одно место, где росла огромная сейба, и рядом с сейбой стояло несколько железных книг величиной с человека.
— Это историческое место, — сказал мне дед, оглядываясь вокруг, как будто он здесь уже был раньше, как будто он все здесь узнавал.
— А ты здесь бывал раньше? — спросил я.
— Да, — сказал он. — Сорок два года назад.
Дед стал серьезным и грустным, «подошел к книгам и начал ¡их читать. В это время появилась толпа мальчиков. Я никогда не «видел столько мальчиков вместе — их было, наверное, человек тридцать. С ними пришел молодой человек в пиджаке «и галстуке — он мог бы быть сыном моего дедушки. Много мальчишек собралось у книг, чтобы их прочесть, и они толкали моего деда, но. он не обращал на них внимания. Он все читал.
Один из мальчиков сказал:
— Посмотрите, господин учитель, у этого капитана, нарисованного в книге, такая же фамилия, как и у вас.
Молодой человек повернулся к нему «и ответил:
— Это мой отец. Он сражался при взятии Сан-Хуана в кавалерийском полку Санта-Рита, которым командовал полковник Хуан Рамос.
Дедушка, который стоял рядом с ним, внимательно посмотрел на него, улыбнулся и — протянул ему руку.
— А вы знаете, где погиб ваш отец? — спросил он.
— Нет. Где-то здесь, а где точно, не знаю.
Дедушка повернулся спиной к книге и показал пальцем:
— Вон там, у ограды, где растет дерево. Там он упал со своей лошади и больше уже не вставал.
— А откуда вы знаете? — спросил молодой человек удивленно Дед ответил:
— Потому что я был командиром кавалерийского полка Санта-Рита.
Молодой человек «внимательно поглядел на дедушку, на его старые башмаки, на заштопанную рубаху и горячо обнял его, говоря:
— Полковник, полковник, командир моего отца…
Мальчишки словно онемели от неожиданности, а некоторые вытирали глаза.
Когда мы уходили, чтобы опять вернуться в Сантьяго, мы еще раз остановились, и я слышал, как дед тихо сказал, бросив назад суровый взгляд:
— Бедный Каликсто [6]…
— Ты о чем? — спросил я, но он не ответил, и я пошел дальше держась за руку моего деда — полковника.
Энрике Серпа (Куба)
ВОПРЕКИ ДОЛГУ
Когда эту новость сообщили капитану Аграмонте, которого за простоту в обращении и доброту повстанцы называли Старшим Братом, тот не проронил ни слова, охваченный горькими мыслями. Его лицо, обыкновенно умное и спокойное, приняло замкнутое выражение, которое всегда появляется у людей, тщетно пытающихся разгадать трудную загадку.
— Ты уверен? — после минутного молчания спросил он сержанта, который сказал ему об этом.
— А он прямо так вслух и говорит. Он поклялся, что при первой же возможности сдастся испанцам. Но думаю, наши парни не дадут ему на это времени. Они свернут ему шею, как раз когда он меньше всего будет об этом думать. Кастильо все утро ходил сам не свои, проклиная негодяев, которые дезертируют. Я думаю, он хотел заставить Эрнандеса сказать это вслух, чтобы самому разделаться с ним.
— Скажи Эрнандесу, чтобы он пришел ко мне.
Оставшись один, капитан продолжал думать об Эрнандесе Трухильо и о тех последствиях, которые его поступок может повлечь за собой. Случай был из ряда вон выходящий и казался настолько невероятным, что капитан растерялся: может быть, Эрнандеса неправильно поняли или он сказал что-нибудь, не подумав? До сих пор капитан слепо доверял своим людям: они шли навстречу смерти с улыбкой на лице, свято веря в грядущую свободу. Конечно, он отдавал себе отчет в том, что
