шага на своих лыжах и берёт меня за руку. Просто — берёт за руку, вот этой своей огромной рукой, как у взрослого. Вот же — медвежья лапа, тёплая. Горячее, чем у меня.
И смотрит не на меня, а вот на это всё. И я тоже стою и смотрю. Не на него. Хотя и на него тоже.
— Скоро уеду, — говорит он, — немного жаль. То есть буду приезжать, конечно, но сюда уже будет не выбраться.
— Куда уедешь? — спрашиваю я.
— Ну поступать буду, хочу в училище после девятого.
В какое? В военное, наверное… или бывают какие-то спортивные?
— В какое? — спрашиваю я.
— В художку, — вдруг отвечает он.
— К-куда-а?… Ты — рисуешь?!
— Ну… так. Скорее, леплю. Хотелось бы, знаешь, научиться с камнем, с железом… и вообще… пока не пойму. Родители отговаривают — говорят, надо школу окончить нормально. Что — «не профессия»… А я думаю, надо пробовать. Чтобы сделать что-то. Ну… ухватить, понимаешь… запомнить. Если красивое.
…Вот я дура. Поискать таких.
А каким должен быть художник? Такой высокий, стройный, с тонкими пальцами, с длинными ресницами, как у Коли Епископова?
Не разглядела… то есть вот этими руками он лепит, да?
— Покажешь? Что ты делаешь?
— Не знаю, мне пока не нравится ничего, детское всё. А было хорошее — я разбил, злой был. Дурак тоже. Да и потом, я пока только с глиной — мне хочется, чтобы материал сопротивлялся.
— Матерьял?
— Да, вот чего ты смеёшься, я в безвыходном положении! Скульптор Матерьялов — ужас же! Хотел даже мамину фамилию взять, но она, наоборот, слишком выпендрёжная.
— Какая?
— Рождественская. Вот скажи, какое безобразие — Максим Рождественский.
— Да. Примерно как Анна-Мария.
— Точно… но тебе можно. Тебе подходит, а мне нельзя; и потом, папа же ни в чём не виноват. Ладно, может, я не поступлю ещё никуда, в Питер сложно очень. Тогда в десятый класс пойду, а там видно будет.
— В Питер!..
— Ну да…
Мы как будто говорим — и при этом молчим. Ну, долго мы будем так стоять?
— Ладно, — говорит он. — До темноты надо обратно успеть, будут волноваться: увёл девочку в лес, потерялись, волки съели. — Он смеётся. И я тоже.
Потерялись.
Он уже полетел обратно, вниз, а я пока жду. Хочется запомнить это место. Какое оно, хотя — ладно, чего там!
Сначала вот ещё стоишь наверху, но только наступаешь на склон… ещё нет… а, всё! Уже едешь и не успеваешь заметить, как летишь, не остановиться.
* * *
Мы вышли к дому уже в сумерках, я всё шла за ним молча и думала: а если бы мы действительно потерялись, что тогда?
О нас — вот удивительно — никто особо не беспокоился, Матерьяловы уверенно так сказали, что раз я с Максом — можно не звонить, чтобы телефон на морозе не сажать.
А они уже затопили печку, и можно было просто слушать, как она трещит.
И там был чай и такой вкусный — опять! — пирог… и можно было ничего не говорить. Как покатались? — Нормально… А старший Матерьялов, Дима, со смехом рассказывал, как вот двадцать лет назад именно сюда он тащил Таню кататься на лыжах, хотел её поразить своим катанием и вывихнул ногу и хрупкая Таня его волокла обратно. Дачи этой ещё не было, а были — электричка, травматология; и после этого они уже не расставались. А я вдруг представила себе, как вот эта Таня Рождественская думала: «Господи, Матерьялов… какой ужас!»
А потом я уже перестала слушать. Макс сидел не с телефоном, а с куском скульптурного пластилина, серого, твёрдого, — и мял его, но как только что-то начинало выходить — опять сминал в комок. Хорошо, когда можно смотреть не на лицо, а на руки. Вроде как мне просто интересно, что он там делает. Какие-то огромные руки, как у лесоруба… в период линьки…
Я даже не знаю, талантливый он или нет. Я же ничего не видела. А ведь это важно, да? Очень. Вдруг он бездарность… нет, не может быть. Поступит или не поступит он в Питер?
Ведь может же такое быть, что поступит? А?…
Термос был у меня
Маше Ботевой — спасибо за тему рассказа, и вообще
В общем, я согласился, хотя и не очень понимал зачем. Я не такой уж прямо фанат прогулок на природе, да ещё зимой. И уже не помню, кому вообще пришла в голову эта идея: поехать за город. Я даже не слушал, о чём они говорили, просто рядом стоял. Кажется, это Саша сказала, или не Саша, я ещё не всех запомнил.
Сесть на электричку и поехать в лес. Как всё просто в этих маленьких городах, вот тебе и лес сразу. Я ещё не привык, мы тут всего второй месяц. Даже и не думал идти с ними, вернее, не ожидал, что они меня с собой возьмут.
И тут Марат обернулся и спрашивает меня: ну, ты идёшь?
Если честно, этот Марат мне не очень. У меня ещё когда-то в садике тоже был Марат, он меня за нос укусил, шрам остался. И я к этому имени как-то с подозрением.
Но не отрываться же от коллектива так сразу. Успею ещё.
И мы сначала зашли к той девочке, которая не-Саша. Я думал, кто-нибудь назовёт её по имени, я
