С Травинкиной можно?
– Ну конечно можно. Я ей просто пока не сказал. Хочу, чтобы первым, кого я приглашу, был ты.
– А кого ещё зовёшь?
– Говорю же, пока никого. Но позову всех, а уж кто сможет, тот сможет. Будет куча фастфуда, и мы такие: сражаемся на подушках, бесимся, едим пиццу и вытираем руки прямо о пижамы.
– А как мы пойдём по улице в пижамах?
– С собой можно взять и переодеться.
– А, ну да.
Тут Глинская, которая сидела перед ними, резко обернулась, взмахнув чёрными локонами, и посмотрела на них очень странно. Витя тогда ещё грешным делом подумал, что это они ей помешали слушать про былины Новгородского цикла. Но нет, оказалось, они ей совсем другое чуть не помешали сделать.
Как только прозвенел звонок, Глинская встала, подняла руку и нараспев продекламировала:
– Прошу никого не расходиться! У меня для вас кое-что есть! В следующую среду, как вы все знаете, у меня день рождения. Но отмечать я буду в пятницу, тринадцатого. Так что…
Она достала из рюкзака стопочку чёрных глянцевых бумажек и пошла по рядам, кладя их на парты. При этом она многозначительно и мило улыбалась. Перед Витей и Мироном тоже легли чёрные прямоугольнички, но только вот улыбка, которая досталась Вите, была совсем не милая, а злорадная.
Глинская опередила его, хотя это у него в пятницу день рождения.
На карточке с каймой будто бы из птичьих пёрышек затейливым белым шрифтом было написано:
Витя поднял глаза на Глинскую.
– Но ты же не сможешь прийти, да? – ласково спросила она.
Витя промолчал, и это было согласие.
– Давай я, наверное, тогда заберу у тебя приглашение. Вдруг кому-нибудь пригодится.
«Ну конечно пригодится, чёрная ты бестия в модном платьице. Ведь после выхода этого сериала каждый захочет оказаться на такой вечеринке. Где будут аниматоры, костюмы, настоящая живая группа, фотобудки и фуршет».
Похоже, Глинской нужно будет завести себе новый Контактик, побольше. Старый-то просто лопнет от фоточек, которые затопят весь мир на фиг. И, главное, как к лицу будет Глинской весь этот готичный антураж. Она чем-то похожа на актрису из сериала «Уэнздей».
Не было у тебя шанса, Витя. Ты должен признать: Глинская не перешла тебе дорогу. Она спасла тебя от унижения. Вот бы позору было, если бы ты встал первым и сказал: «Вы, это, ребята, приходите ко мне на днюху. Вечер в пижамах у меня, того, намечается. Ну, э-э-э, посидим в пижамах, то да сё». А следом Глинская прошлась бы со своими чёрными лаковыми приглашениями, и со всем этим демоническим флёром. Нет уж, увольте. Какие-то несчастные пиццы, подушки, кока-кола в стаканчиках и компьютерные игры? Против роскошной, модной, готической и «до смерти крутой» вечеринки? Теперь у него язык не повернётся позвать хоть кого-то. Так, благодаря Глинской, именующей себя Уэнздей Аддамс, вечеринка в пижамах превратилась в «вечер с Мироном», а энтузиазм Вити пропал.
– Ты знаешь, я, наверное, никого, кроме тебя, приглашать не буду, – признался Витя Мирону.
Тот собрался что-то сказать, но, поглядев на карточку, промолчал. Чем сделал Вите ещё больней. Хотя, что он должен был сделать? Вскочить на парту и закричать: «Ребзя, у Витюхи тоже день рождения тринадцатого! Айда все к нему! На фиг Глинскую и её шикарную тусовку!» Нет, это была бы услуга от доброго, но наивного и глупого мишки.
– Бро, но я всё равно приду к тебе, – уточнил Мирон. – Я всю эту готическую чепуху не очень.
Ну вот, опять. Почему бы тебе не сказать, Мирон: «Я приду, потому что ты мой друг»? Нет же, выбирает он ещё, вы смотрите.
– …но без Травинкиной, наверное.
– Да уж понятно. Она вечеринку «Уэнздей» не упустит ни за что.
Вите казалось, что Глинская смотрит на него с подозрением – ну как Мамин посмеет бросить ей, роковой Уэнздей, вызов? Вякнет о своих жалких пиццах? Но у Вити и в мыслях такого не было. Он не только поклялся себе держать рот на замке, он ещё в социальных сетях удалил дату своего дня рождения. Чем меньше людей вспомнит, тем меньше позору будет. Ну вот так, не празднует он в этом году. Бывает. Не юбилей всё-таки. Витя даже думал подойти к Глинской и сказать: «Расслабься, я вообще передумал отмечать день рождения, вся пятница тринадцатого – твоя».
Но Глинская сама подошла к нему и тихо прошипела:
– Надеюсь, я не нарушила никакие твои планы? Ты же, вроде как, тоже собирался организовать какую-то вечеринку? Что-то связанное с памперсами? Ой, прости, с пижамами.
Он хотел её успокоить, хотел сказать ей, что они не конкуренты, а она вот так? «Гринч – похититель дня рождения», вот в каком стиле ей надо провести вечеринку.
* * *
Чем ближе пятница тринадцатого, тем сильнее Глинская вживалась в образ. Стала заплетать две косы и смотреть на всех исподлобья, а на Витю свысока, будто он ей лично насолил, чуть было не осмелившись пригласить всех. Она обсуждала с девочками, какого фасона должны быть у них чёрные платья, а Витя дома вычёркивал дни в настенном календаре, чтобы показать родителям, что он ждёт не дождётся, а сам ничего не ждал.
– Так сколько народу будет? – спрашивала мама, и Витя уклончиво отвечал:
– Пока что подтвердили своё участие семеро.
В день икс стало, как и говорил папа, очень холодно. Небо заволокло тучами. Мама, застёгивая ботинки, повторяла Вите как мантру:
– Газ. Телефон. Карточка. Никто не должен голодать. Газ. Телефон. Карточка. Никто не должен голодать.
Это были основные вещи из длинного списка тех, что волновали маму. Не разогревать пиццу на газу. Звонить им с папой при любой внештатной ситуации. Даже при подозрении на внештатную ситуацию. На карточку переведены деньги на пиццу и прочее. Знала бы мама, что разоряется из-за одного лишь Мирона, она бы так не волновалась, но успокоить её Витя по понятным причинам не мог.
Незадолго до ухода родителей у мамы случился приступ «материнского раскаяния», как она сказала.
– Сына, как-то это неправильно, – заявила она. – Бросать тебя в твой день рождения! Может, ты на самом деле хочешь, чтобы мы с папой остались?
Еле-еле они с папой её успокоили, но даже когда лифт уже ехал, из него доносились мамины крики:
– Помни: мы рядом! Помни: мы рядом!
«Выставив» родителей, Витя совсем приуныл. Набрал Мирона:
– Ну идёшь ты уже?
– Я только Травинкину провожу на Уэнздей. И сразу к тебе. Ты пиццу уже заказывай!
– Тебе какую?
– Любую,
