— Коров-то моих отдоили ли? — спросила Мария Петровна.
— Всё сделали. И Пеструлю отдоим, телят молоком напоим. Идите домой с дочкой, утомились обе, — ответили ей.
* * *
На другой день Настя привела на ферму своих подруг поглядеть на детей Пеструли. Девочки шумно восторгались, гладили телят. Семён Иванович сказал:
— Ты нашла теляток — давай им клички. Только чтобы первая буква была «П» — так, как зовётся их мать.
Настенька подумала и назвала бычка «Полосатый», а тёлочку — «Прибава», потому что мать ей дома говорила: эта тёлочка родилась «сверх плана».
Катя за день не раз побывает на колхозном огороде.
— Ты опять здесь? Вот я тебя! — ворчит на неё мать.
А Катя, миновав изгородь, стремглав бежит босая по узкой дорожке, отыскивая глазами свою заступницу, тётю Марфу — бригадира.
— Ты не кричи на неё, не кричи! Она помогать нам пришла, — заступается за девочку Марфа Ивановна, вываливая из фартука сорную траву, выполотую с клубничных грядок.
А маленькая Катя уже в маках, и голова её с русыми кудринками на висках где-то затерялась в распустившихся ярких шапках цветов.
Маки цветут красиво, но недолго. Их крупные лепестки опадают, усеивая землю. Девочка подбирает лепестки, прячет себе в карман фартука. Затем, усевшись поудобнее, перекладывает их, подбрасывает на ладошке, играет в считалочку.
— Два, три… это пять, а это десять… — считает она вслух и радуется, что ей удалось спрятаться от матери.
Огород обнесён плетнём, занимает большую площадь. С утра здесь работают женщины и девушки, да ещё Фёдор-водовоз, высокий сухой дед. На лысой голове его — войлочная шляпа.
Катя дружит с дедом. Жалеет его, безродного, забредшего сюда со Смоленщины ещё во время войны. Фёдор туговат на ухо, и когда чего недослышит, девочка тут как тут — передаёт ему:
— Деда, Король твой отдохнул. Велят воду завозить. Тётя Марфа велит. Говорит, всё посохло…
А Фёдор себе на уме. Подморгнув девочке, садится в тени, достаёт трубку, набивает её махоркой; щурясь, глядит на небо, вздыхает с тоской:
— Дождика бы…
Дождя давно не было. Земля на грядках потрескалась, растения блёкнут и никнут.
— Хорошо бы крупного да зарядного, этак часа на два. Промочить землю-матушку, — вздыхает дед.
Затем он выбивает трубку и берётся за дело. Снимает путы с ног сивого и брюхастого Короля, который пасётся за огородом на отаве. Запрягает его в телегу. На длинной телеге прикручена верёвками большая бочка. Весь день Фёдор возит из-под горы, с ручья, воду и сливает в огромный чан, врытый в землю посредине огорода.
— Эге-ге!.. Тяни, Король, тяни! Может, оно скоро и помочит — отдохнём и мы с тобой…
Вода в чане быстро нагревается, и никто не видит, как маленькая Катя, поощряемая дедом и Марфой Ивановной, залезает в этот чан, словно в бассейн. Окунётся с плечиками и опять наденет голубое платье, а поверх — фартук с карманом, куда мать каждый день кладёт ей чистый платок и наказывает:
— Не приучайся шмыгать носом — это нехорошо.
— Мама, он у меня сам шмыгает.
— Ты простудилась. Не смей подходить к воде!
Катя виснет на шее у матери, целует её в щёку и обещает гулять у парников и теплиц. Но когда солнце становится на полдень и лёгкое дуновение ветерка замирает, девочка забывает про обещание и опять подбегает к чану.
— Ты куда, баловница! — Мать хватает её за руку.
— Мамочка, ой, умру от жары! Я немного — только поймаю на воде зайчика… И нос у меня сегодня не шмыгает. Ой, пусти!
За девочку заступается опять та же Марфа Ивановна — бригадир. Её повелительный голос не умолкает здесь. Катя входит в воду осторожно, чтобы не спугнуть блики, старается захватить их рукой, но ей это не удаётся: как только прикоснётся она к воде, солнечные зайчики исчезают.
К вечеру, перед закатом солнца, огородницы проявляют особую расторопность: из чана набирают воду в вёдра, проворно бегают с коромыслами на плечах, перехватывают из рук одна у другой тяжёлые лейки.
Катя тоже им помогает — даже замочила подол платья, замочила и рукава.
* * *
Жаркое лето прошло, наступила осень. Голубое небо замутилось, стало холодным. У ручья крякали утки и гоготали гуси, усеивая берег белым пухом и пером.
В огороде снимали урожай. На двух грузовиках часть овощей отвозили на ближнюю станцию в счёт поставок. А дедушка Фёдор прямо с весов развозил капусту, морковь и репу по дворам колхозников.
— То-то, Король, шевелись, а то дорога вконец испортится! — покрикивал он.
Дед Фёдор никому ничего не говорил, но по ищущему взору его можно было понять: хотел он увидеть весёлую и забавную девочку Катю. Катя же со своими подругами пошла учиться в школу. Мама купила ей на ватине пальто и красный берет с помпоном. Теперь только после уроков она забегала в огород, чтобы взять ключ от дома.
— Мама, я выучу буквы и приду вам помогать.
— Без тебя как-нибудь управимся.
— А меня деда звал. Вот звал, звал!..
— И Фёдору ты не нужна.
Катя с тем и уходит. Дома на подоконнике она раскрывает тетрадь. Склонив набок голову, пишет и заглядывает на широкую улицу. А вот он и дед Фёдор, понукает Короля. Воз его со скрипом проплывает на тот край села. Девочка торопится. Когда урок наконец сделан, она с лёгким сердцем надевает пальто и сбегает с крыльца.
— Деда, и я с тобой! — кричит она.
Дедушка Фёдор придерживает конягу, пока его любимая девчоночка со ступицы колеса не взберётся на телегу и не сядет с ним рядышком.
— Ну, деда, погоняй своего Короля!
В огороде они нагружают телегу капустой. Катя остаётся на возу, а Фёдор шагает сзади. На селе их приветливо встречают.
Вскоре на схваченную морозом землю выпал снег. Ветер то играл сухими листьями, опавшими с лип, а теперь заметал снегом дороги. Днём умнут снег широкими полозьями саней, а утром нет и признака дороги — начинай её прокладывать сначала.
В тёплом пальто и в валенках, Катя бегала в школу. Училась она прилежно. После уроков с подружками Лялей и Таней каталась на лыжах.
Катя уводила подруг на край села. Огорода здесь совсем не было видно, только крыша теплицы да отдельные колышки городьбы кое-где обозначались в снежных сугробах.
Дедушка Фёдор, заложив Короля в розвальни, появлялся здесь и зимой. Помогал рабочим и колхозным комсомольцам перевозить длинные железные трубы, кирпич и цемент. Раскопав снег, складывали они всё это под навес, где хранился летний инвентарь.
Дома девочка пристала к матери:
— Для чего это, мама, железные трубы?
— Тебе об этом можно и не знать…
— Нет, ты скажи, скажи! Только правду скажи!
— Лето придёт — увидишь, узнаешь. Опять носом шмыгаешь? Не ходи на лыжах — простудишься. Была в огороде?
— Была… Ты мне скажи, мама, что там будет? Зачем дедушка Фёдор возит железные трубы?
— Рассаду будем теперь поливать своим дождём. Электричество станет подавать воду.
— Мама, да как же это? — удивилась Катя. — Электричество только светит.
— Оно всё может…
— И дедушка Фёдор об этом знает?
— Все знают. И ты подрастёшь — узнаешь.
Сегодня, видя мать доброй и весёлой, Катя всё бы расспрашивала:
— Мама, а почему помогают только комсомольцы?
— А кто же ещё должен?
— Все должны помогать.
— Помогите и вы.
— А что, мама, собрать всех ребят, вот бы!.. Скажу Грише Стрижову, он у нас председатель дружины. Как объявит, так все и пойдут…
— Вот и скажи. Только сейчас не лето, а зима: мороз на ветру слезу из глаз выжимает.
— Пионеры мороза не забоятся! Что нам мороз-то!..
* * *
В перемену Катя поймала в коридоре школы вихрастого паренька Гришу Стрижова. Вцепилась в его рукав и торопливо стала рассказывать о том, что электричество не только светит, а может всякую работу выполнять, что в колхозном огороде будет свой дождь, только нужно помочь его сделать.
— Здравствуйте! — поклонился ей Гриша. — То-то мы не знаем… Давно все договорились: в выходной будем там.
И правда, в воскресенье с утра первыми пришли на огород комсомольцы. Пришли и пионеры. Катя собрала своих подружек Лялю и Таню, велела им взять лопаты и тоже привела сюда.
С утра снег обнастился: идёшь без дороги — и не проваливаешься.
У Кати развевается за плечами яркий шарф. Она успевает побывать и там и сям.
— У кого нет лопаты, у кого нет кирки? — спрашивает она. Это тётя Марфа велела ей узнать.
Вдоль огородов, от самых теплиц, начали разгребать снег, а под снегом земля не очень-то промёрзла. Ребята откалывают её кирками и ломом. А девочки за ними подбирают и выбрасывают комья на снег. Мало-помалу получается узкая, но глубокая канавка. В неё и опускают железные трубы, идущие к кирпичным колонкам.
