Но папа, никого не тревожа, выводит мотоцикл на улицу «за рога», как говорит бабушка, а на самом деле за руль.
А Родион сказал:
— Он всех покатает, когда растает снег и не будет скользко.
— Подумаешь, задавала эта Некотуха. Её, что ли, мотоцикл? — ворчит Балабол. Впрочем, через минуту они уже втроём вскакивают на карусель и крутятся вместе.
На площадку зашла мама Родиона, сказала:
— Срочно ухожу. Вернусь — заменю тебя, ты сядешь за уроки.
— Подумаешь, уроки могут и подождать, — говорит Некотуха.
— Не могут, — отвечает Родион. Он старше Ариадны на целый год, ходит в школу, в первый класс. А Некотуху бабушка даже в детский сад не пускает.
— Я же не старая бабка, чтобы дома зря сидеть, — говорит она, — я бы ещё поработала на своем заводе, да вот человек народился — внучка. Я на пенсию ушла, чтобы её воспитывать… — И непременно добавляет: — Я двадцать лет мастером работала, сколько молодых рабочих воспитала, все меня слушались… — И тут она разводит руками и удивлённо произносит: — А эта — нет!
«Эта» — значит Ариадна.
«Откуда взялся у девочки такой наперекорный нрав?» — удивляется бабушка. Мама и папа Ариадны — люди трудовые, дисциплинированные. Их портреты вывешены на заводской Доске почета. По вечерам мама учится в институте, скоро будет инженером, как и папа.
А бабушке почтальон приносит письма от её учеников. Они теперь работают в разных краях, а не забывают своего мастера. В шкафу у бабушки хранятся грамоты, где золотыми буквами отпечатаны благодарности за безотказный труд, безотказный — значит, даже от самой трудной работы она не отказывалась.
А её маленькая внучка вместо первого слова «мама» сказала «не хоту». Так и пошло с тех пор: «Спать не хоту!», «Мыться не хоту!». Однажды, когда Ариадна была гораздо меньше, Родиона потрясло: бабушка умыла ей лицо, а она встала на четвереньки и давай тереться носом и щеками об пол, чтобы опять измазаться, и кричала: «Не хоту!»
— Ну, Родион, — сказала тогда огорчённая бабушка, — ты человек рассудительный, одна надежда на твоё хорошее влияние.
А мама Родиона рассмеялась, потрепала русые вихры сына:
— Тут ещё надо разобраться — кто на кого будет влиять.
— Как — кто на кого? — удивился Родион. — Конечно, я на Некотуху, она ни за что не заставит меня тереться носом об пол.
И началась у них с Некотухой дружба.
Дом у них большой. Десять этажей. С улицы сквозь арку ворот слышно, как проносятся машины: ж-жих, ж-жих.
А во дворе свои звуки. Стучат клюшки, ребята гоняют шайбу. На деревьях каркают вороны. Из форточки пятого этажа летит стук пишущей машинки. Это мама Ариадны печатает свою работу, «диплом» называется. Родион сколько раз видел: её пальцы летают по клавишам, машинка стрекочет, непокорные кудряшки Ариадниной мамы, точно такие, как у её дочки, прыгают над круглыми очками…
А ещё во дворе из-за дощатого забора слышны звуки стройки: урчит бульдозер, тарахтит компрессор. Там растёт дом-громадина.
На стройке у Ариадны и Родиона есть знакомый крановщик, дядя Валера. Его рабочее место в кабине, высоко в небе. Он поднимает тяжёлые грузы: то стену несёт с окнами (в стёклах отражаются облака и крыши), то лестницу тащит со ступенями, только без перил.
Дядя Валера — человек весёлый и молодой. Иногда, в обеденный перерыв, он приходит к ребятам.
— Здравствуйте! Вот он я!
И гоняет с мальчишками шайбу. Он высокого роста, поэтому шутит:
— Мы с моим краном двоюродные братья.
От дяди Валеры ребята знают: когда кран тащит груз вверх, надо с земли кричать: «Вира! Вира помалу!» На строительном языке это значит: «Подымай! Подымай осторожно!» А когда груз опускают, кричат: «Майна!» — значит: «Давай, принимаю!»
Сейчас зима, темнеет рано. Ребята ещё гуляют во дворе, когда дядя Валера зажигает на кране свет, направляет вниз белый сноп лучей. Он освещает стройплощадку и край двора, снег кажется голубым, а тени под скамейками становятся густо-синими.
Если крановщик замешкается, ребята кричат:
— Валера-а! Зажига-ай! Пора-а!
И свет загорается. Радуются ребята, им веселей играть. Радуются даже вороны: они думали, что уже ночь, устроились на ветках спать, а от света проснулись и каркают.
Но сейчас ещё белый день. И вороны каркают по-дневному. Особенно громко — ворона Тетёха возле подъезда № 2. Тут в дверях устроена торговля молоком, сладкими детскими сырками. Тетёха пронзительно глядит на продавщицу Тамару Васильевну и требует, чтоб её угостили. Исхитрится и то клювом яйцо продолбит, то сырок утащит.
Даже семь кошек, которые всю зиму живут в подвале, где проходят горячие трубы, не позволяют себе такого, как эти нахальные вороны. Вот почему тётя Тамара часто просит:
— Ребятки, посторожите мой товар. Я пока отнесу молоко по квартирам, — и идёт разносить молоко старым и больным.
Ариадна и Родион бегают, машут руками, отгоняют ворон. Всегда Ариадна бежит впереди, а Родион позади. Почему?
Она быстрая девочка. Пока он обдумывает какое-нибудь дело, Ариадна — раз! — и уже сделала. Хорошо ли, плохо ли — зато быстро!
Но иногда Ариадна вдруг остановится, замрёт и к чему-то прислушивается.
— Слышишь? — спрашивает она Родиона.
— Что слышу?
Много шумов вокруг: легковушки по улице проносятся, грузовики грохочут, скребок лёд скребёт.
— Ты не слушай всё по отдельности, ты всё вместе, — объясняет Ариадна. — Получается такой смешной шум, как музыка. — Она оттопыривает губы: — Фрр-Фрр-чх-х-х, это на стройке грузовик, а вороны в ответ: «карр, карр!» А тётка об железную канистру железным ведром стучит — бумм-бумм, как в большой барабан. Правда, смешно?
— Обыкновенный разный шум, — отвечает Родион. — Всё ты выдумала про музыку.
Она не выдумала. Просто она так слышит. И ей обидно, что Родион не хочет слышать, как она.
А Родион огорчается: почему она не любит то, что любит он? Цифры! Родион очень быстро считает, быстрее всех в классе.
Никто его до школы не учил. Сам научился. Считал всё подряд. Машины, которые стоят вдоль тротуара, колёса на них. И сколько осталось колёс, когда уехал шестиколёсный грузовик. Родион сосчитывал. И хотя он был тогда ещё маленький, однажды задал папе задачу. Специально придумал такую, потому что папа у него учёный зоолог, изучает зверей и птиц:
— Пап! Сколько получится, если от девяти верблюдов отнять семь ослов и прибавить пять полосатых зебр и одного попугая?
Папа очень удивился:
— Ну, брат, с тобой не соскучишься! — и объяснил сыну, что с чем можно складывать и что от чего отнимать.
Но это было уже давно. Теперь Родион быстро складывает и вычитает длинные числа и знает наизусть всю таблицу умножения.
Родиону считать весело, чем труднее — тем интереснее. Поиграть бы в цифры с Ариадной! Но она упирается: «Не хоту!» — и до десяти считает только вперёд, а обратно — от десяти к единице — не может. Зато она прыгает через скакалку лучше всех во дворе. Вот и сейчас скачет, хотя всем известно, что зимой, в шубе, прыгать жарко и тяжело. Подпрыгнула и шлёпнулась на ледяном гребешке. Вскочила:
— Все равно буду!
Родион взял скребок и стал соскребать лёд.
Прошёл по двору председатель Василий Игнатьевич, весело сказал:
— Работник! Хвалю.
Самое доброе у него слово — работник.
Вдруг две рыжие лапы упёрлись в живот Родиона, и весёлая щенячья морда лизнула его в щёку.
— Рыжик? — удивился Родион. — Разве ты не уехал со своими хозяевами?
Рыжик мотал хвостом и улыбался зубастой пастью.
Ариадна перестала скакать. Испуганно сказала:
— Они его, наверное, забыли!
— Точно, забыли, — огорчился Родион. — Отвезти бы его к ним, вот бы обрадовались!
Некотуха пулей помчалась в другой край двора, к дворнику Гайше Ивановне, которая посыпала наледь песком.
— Тётя Гайша! Вы не знаете, на какую улицу, в какой дом они переехали? Ну, которые из 17-й квартиры?
— Знаю, — ответила тётя Гайша. — Улица Седьмая Парковая, дом семь и квартира семь. Это далеко, в метро надо ехать. А тебе на что?
— Надо! — Ариадна подбежала к Родиону: — Всё! Поехали в метро!
Рассудительный Родион возразил:
— В метро одних детей не пускают, надо с кем-нибудь.
Ариадна фыркнула, как кошка, и затараторила.
— Кто один? Ну кто-кто-кто? Ты со мной, я с тобой, и с нами Рыжик! Что ли, нас трое меньше, чем один взрослый?
Здорово она сообразила.
— Ладно, — согласился Родион. — Зайдём к твоей бабушке, скажем, что мы быстро.
— Нетушки! — Ариадна потянула его от подъезда. — Пока они заволнуются, мы уже вернёмся. Мы бегом.
— А пятачки для метро? — вспомнил он.
— У меня есть девять пятачков, мы с бабушкой коллекцию собираем, никак не соберём, всё время тратим. Да пойдём же!
