и взмахнул гребешком.
Отправился Петручио прямиком в «Гамбургерную», бывшую «Капустную».
— Эй, Лиса, уходи отсюда подобру-поздорову!
— А то что? — у Лизочки даже хвост не дернулся.
— А не то натравлю своих фанаток. Будешь знать, как Степана Степаныча обижать, — нахохлился Петручио.
— Ха! Думаешь, твоих куропаток испугаюсь? Да я им все перья повыщипаю. Хорошо, что ты зашел — у нас как раз наггетсы закончились.
Петручио вылетел в окно и дал дёру — только шпоры засверкали.
— Неадекватная твоя Лизочка! Со звездами совсем обращаться не умеет, — прокукарекал Степану Степанычу на прощанье.
Еще пуще загрустил зайчик. Трясется весь. Нету сладу с лисицой. Даже лесные звезды для нее не авторитет. Где уж ему, крохотному зайцу, справиться. Ох, несправедлив этот мир.
Идет заяц невесел, голову повесил.
— Острожжжно. Смотри, куда идешь.
— Кто это? — Степан Степаныч скосил глаза.
— Я здесь, на цветке сижжжу. Не мни поляну, говорю, — на амброзии покачивалась пчела.
— Простите, я вас не заметил, — всхлипнул заяц. Слеза скатилась крупной горошиной и брызнула на пчелиные крылья.
— Что случилось-то? — отряхнулась пчела.
— Была у меня «Капустная». Пришла лиса Лизочка, устроилась ко мне на работу, да меня же и выгнала, — затряс усами Степан Степаныч.
— Так иди и верни свою «Капустную», — сказала пчела.
— Хорошо тебе рассуждать. А я кто? Зайчик. Душа у меня чуть что в пятки уходит. Я зверёк маленький.
— Разве размер имеет значения? Моя бабушка как-то слона напугала. Она у меня из экзотических, африканских пчел была. Да и я с медведями в нашем лесу строго. Пусть только сунуться ко мне в улей. Запомни: непобедимость внутри, — и хлебнула хоботком нектара.
У Степана Степаныча уши встали по стойке смирно, усы вытянулись поперечным шпагатом. Вспомнил он, как растил рассаду на подоконнике, высаживал ее в грунт весной, неистово боролся с гусеницами и слизнями, полол и поливал свой огород. Вспомнил, как зрели капустные листья, завязывались вилки, тугие, белоголовые.
С какой радостью открывал он свою «Капустную», шинковал, солил, тушил, мариновал, угощал гостей. Ах, как хрустела и благоухала капуста. Как счастливы и благодарны были посетители. И что, всему этому конец? Всю жизнь он так и будет трястись? Не бывать этому!
Степан Степаныч снял кушак, завязал им уши. Присел, упал, отжался. Медленный вдох, выдох. Подоткнул за пояс морковки как мачете.
— Прощай, пчела. Мне надо уладить кое-какие дела.
И прямиком направился в свою «Капустную».
— Выходи, Лизочка, — крикнул заяц.
— Чего тебе? — высунулась из окна лисица.
— Сейчас из тебя шубу делать буду, — сверкнул косыми глазами Степан Степаныч.
— Миша! — позвала Лизочка.
— Не лезь, Михаил! Это наша война! — бросил заяц. Но медведю хоть бы хны. Прет вперед косолапый. Тут раздалось знакомое жужжание. Пчела кружит вокруг Мишки. Тот лапой нос прикрыл и бежать. Только его и видели.
А Степан Степанович достал боевые морковки, прицелился.
— Остепенись, Степан! — взвизгнула Лизочка.
Пулеметной очередью посыпались морковки в лису. Малиновый берет ее повалился наземь, а на лбу выросла шишка размером с кочерыжку.
— Ия, — одним движением Степан Степанович сорвал с Лизочки шарф, скрутил ее и отправил катиться колобком по лесным тропинкам. Ох и помялись бока у лисы. С тех пор с зайцем она больше не связывалась — уж больно грозный это зверь.
А Степан Степанович сменил вывеску с «Гамбургерной» снова на «Капустную». И больше никогда и ничего не боялся. Потому что страхам надо в лицо смотреть. Только так их победить можно.
