все по глазам видеть, если в них ничего не заметно? Мы с Оксаной сколько раз глядели друг другу в глаза и в зеркало смотрели после того, как набедокурим. Ну и что же? Глаза как глаза. У меня серые в крапинку, похожие на папины, а у Оксаны голубые — мамины. Только, если смотреть на свет, зрачки и у меня, и у Оксаны становятся маленькими-маленькими, а когда темно, они расширяются.
Нет, мы по глазам ничего угадать не могли.
Но ведь папа как-то узнаёт!..
Вот хотя бы эта история с будильником…
До вечера я учил уроки, потом забрал Оксану из детсада. Сидим дома вдвоем: папа и мама еще не вернулись с работы. Скучно нам стало. Пошли в папину комнату, где он к занятиям готовится. Оксана увидела на этажерке будильник и говорит:
— Давай посмотрим, что в нем тикает.
— Давай, — согласился я.
Взяли будильник, открыли крышку, а там чего только нет: и колесики, и винтики, и пружинки, и крючочки всякие! Особенно много колесиков с зубчиками. Одни крохотные, как пуговки на рубашках, другие чуть побольше, а некоторые словно пуговицы от пиджаков.
Очень понравился нам будильниковый механизм. Непонятно только было, почему не все колесики вертятся.
— Может, их надо подтолкнуть — и тогда будут крутиться? — размышляла вслух Оксана.
— Сейчас попробую, — сказал я и взял с папиного стола ручку.
— Лучше давай я, а то ты еще поломаешь, — возразила Оксана. — Сломал ведь моего заводного мишку.
— И вовсе никто его не ломал! — обиделся я. — Просто в нем пружина лопнула.
— Все равно я первая попробую. Это же не ты придумал, — упрямилась Оксана.
Я не хотел ссориться, отдал ей ручку. Она ткнула пером в одно колесико, в другое, но они — ни с места.
— Видишь, говорил же, что у тебя ничего не получится. — Я отобрал у Оксаны ручку.
Но только дотронулся до неподвижных колесиков, как и те, что раньше вертелись, остановились. И перо согнулось.
Чего только мы не делали! И дули в колесики, и переворачивали будильник, и встряхивали его — не помогло. Тогда закрыли крышку и поставили будильник на место: пусть папа подумает, что часы сами испортились.
И только поставили, двери — стук. Папа.
Бросились мы к нему, забрали из рук портфель, помогли повесить пальто, подали тапочки. А он сразу:
— Что-то вы сегодня очень добренькие и внимательные. Небось уже напроказничали. Глядите у меня!..
Притихли мы, глаза опустили, чтобы папа, если он на самом деле в них что-то видит, на этот раз ничего не заметил.
Но папа не посмотрел нам в глаза. Пошел в свою комнату, где на столе лежала ручка с погнутым пером, а на этажерке стоял испорченный будильник.
— Давай убежим, — шепнула мне Оксана.
— Подожди, может, еще и не узнает, а если удерем, тогда уж точно догадается.
— Ну, ты как хочешь, а я бегу, — сказала Оксана и направилась к двери.
Я за нею.
— Вы куда? — спросил папа. — Не успел я порог переступить, а вы уже из дому? — И вдруг: — О, а почему будильник остановился? И ручку кто-то брал!
Этими словами он будто к полу нас пригвоздил. Остановились мы и ни туда ни сюда. Головы опустили, молчим.
— Ах, вот оно что… Говорил вам: не трогайте ничего у меня в комнате. Не послушали. Придется теперь закрывать ее на ключ…
Нам очень не хотелось, чтобы папа запирал комнату, и мы дали честное слово никогда больше не трогать без разрешения его вещей. Он, конечно, поверил нам и свою комнату запирать не стал.
Но не об этом я хотел рассказать…
Ну как все-таки папа, что бы мы с Оксаной ни сделали тайком от него или еще только надумаем сделать, сразу обо всем догадывается?
тоже работает на «Арсенале», в заводской поликлинике. Врачом-окулистом. Чтобы вы знали, какая она, расскажу про цветы и про конфеты.
Сначала про цветы…
Это было, когда мы еще жили в небольшом домике на окраине Киева у маминых родителей.
Кроме дома, у дедушки и бабушки есть маленький сад и огородик, где они выращивают для себя разную зелень: лук, чеснок, салат, петрушку, укроп, сельдерей…
Возле домика под самыми окнами был тогда красивый цветник. За цветами ухаживала мама. У нее к цветам большая любовь или, как она сама говорит, болезнь.
Возвращалась мама вечером с работы домой уставшая, вот и посидела бы, отдохнула чуток. Так нет, даже в дом не заходила. Оставляла на крыльце сумку, снимала туфли и шла к своему цветнику. Выдергивала сорняки, рыхлила землю, что-то там пересаживала, поливала…
Зато цветы у мамы — ни у кого из соседей не было таких красивых! Кто б ни проходил мимо нашего двора, непременно останавливался посмотреть на них.
Соседка, которая разводила цветы для базара, очень завидовала маме.
— Удивляюсь, Лида, — разводила она руками, — почему твои цветы лучше моих? Я ведь и семена сортовые подбираю, и удобрений не жалею, а такие цветы, как у тебя, не растут. Может быть, у меня земля плохая?
— Не знаю, тетя Мария, не знаю… — смущалась мама, будто была в чем-то виновата перед ней.
— Наверное, у тебя характер не тот, — услышав их разговор, высказался дедушка, который недолюбливал завистливую соседку.
— Может быть, может быть, — согласилась она, не поняв дедушкиного намека.
Бывало, выбросит кто-нибудь из своего цветника чахлое, еле живое растение, мама пожалеет его, подберет и посадит у себя. Пройдет некоторое время, и это растение оживет, зазеленеет, а потом и цветет — просто загляденье! Увидела мама однажды, как соседка выкинула из вазона почти засохший, чудной кактус — ни ствола, ни ветвей на нем, одни лишь колючие лепешки.
— Зачем вы его выбросили? — удивилась мама.
— Надоел, — ответила соседка. — Только место занимает.
— Но ведь это какой-то необычный кактус!
— Ну и пусть! Мне говорили, что необычный. Цветет, мол, красиво. А я продержала эту колючку у себя шесть лет, и ни цвета от нее, ни привета…
— Можно мне его забрать? — спросила мама.
— Бери. Пожалуйста, бери.
Мама принесла кактус домой, приготовила для него какую-то особенную почву, посадила в большой глиняный горшок и поставила на подоконник в нашей с Оксаной комнате.
— Здесь ему будет хорошо. Комната солнечная и теплая, — сказала мама.
Кактус не сразу ожил. Целый месяц или даже больше выздоравливал, пока снова не окреп, не зазеленел. А вскоре на верхушке новые «лепешки» появились. Нежные-нежные и без иголок. Мама объяснила: иголки на них потом вырастут, когда молодые побеги повзрослеют. Так и было.
Мы
