— Спасибо, как-нибудь в другой раз, — сказал Петр, направляясь к выходу.
— Понимаю, служба, — вздохнула мать и пошла следом за Петром.
На лестничной площадке она остановила инспектора.
— Вы уж простите моего дурня, ради бога. Не составляйте протокола.
— И часто он… так? — спросил Петр, показывая на дверь.
Мать кивнула и торопливо добавила:
— А когда не пьет, хороший человек. О семье думает. Зарплату домой приносит, почти всю.
— А когда пьет? — спросил Петр.
— Когда пьет — страшно, — мать закусила губу. — Меня бьет, детей…
— И Володю?
— Его тоже. Володя за меня заступается, — тихо улыбнулась мать. — Но куда ему против отца? Сколько раз я отводила Володю к сестре ночевать…
— Катерина! — послышался из-за двери голос отца.
— Иду! — отозвалась мать.
— Может, мне с ним поговорить? — предложил Петр.
Мать покачала головой.
— Не надо… С этим я уж сама справлюсь… А вы хороший человек. Вот уж матери вашей счастье. И отцом хорошим будете, если сейчас за чужого мальчишку болеете, как за своего.
Она поглядела на Петра с надеждой и ушла.
Петр потоптался у закрытой двери и стал медленно спускаться вниз. Он понимал, что изменить жизнь Володькиной семьи ему трудно, но именно оттого на душе у Петра было скверно.
Катерина Антоновна надеется на Петра. Она ничего не сказала, но Петр это почувствовал.
И тут Петр вспомнил свою мать. С той поры как старший брат Саша уехал на стройку в Сибирь, Петр остался у матери и кормильцем, и опорой, и надеждой. А много ли мать видит сына? С утра до вечера сын на работе.
Петр заспешил домой. По дороге купил в гастрономе торт.
Когда Петр появился на пороге, мать покосилась на коробку, крест-накрест перевязанную бечевкой, спросила:
— А что за праздник сегодня?
— А просто так разве нельзя купить торт? — весело сказал Петр. — Обязательно ждать праздника?
— Нет, не обязательно, — ответила мать, и по тону ее Петр понял, что безо всякой причины торты тоже не покупаются. — Пойдем, чай поставлю.
— Погоди, — остановил ее Петр. — Я сам. Ты посиди.
Поставив чайник на плиту, Петр вернулся к матери.
— Был я у родителей Володьки, — сказал Петр.
— Письмо Василия Федоровича показал? — спросила мать.
— Показал, — кивнул Петр. — Вошел, а там отец с дружком пьянствуют, а мать с малышами прячется в другой комнате, боится…
— Конечно, без отца жить тяжело, — вздохнула мать. — Но и с таким пьянчугой не слаще…
Когда их оставил отец, Петру не было и года. Мать ему была всю жизнь и мамой, и папой…
— Мам, ты не расстраивайся, на следующий год я обязательно поступлю, — сказал Петр. — Ты мне веришь?
— Верю, — улыбнулась мать.
— Но теперь уже в педагогический, — добавил Петр.
— Наверное, так будет правильней, — подумав, согласилась мать.
На кухне захлопал крышкой чайник — подав голос, что пора пить чай.
Петр с матерью пошли на кухню. Мать нарезала торт, попробовала кусочек.
— Свежий, очень вкусно, — похвалила она и неожиданно сказала: — Только ты будь осторожнее, Петя. Ножом еще ударят…
— Это кто же меня ударит? — беспечно воскликнул Петр. — Мальчишки? Силенок не хватит…
— Не мальчишки, так взрослые, — стояла на своем мать. — Я тебя прошу, Петя…
— Хорошо, мама…
Петр молча пил чай из блюдечка. А мать не сводила с него глаз, и были в ее взгляде и гордость за сына, и тревога, и радость, и печаль…
Кажется, легче легкого прочесть, о чем говорят глаза матери, настолько ясно и открыто в них отражается все, о чем она думает и что чувствует. А на самом деле нет ничего в мире сложнее материнского взгляда.
РЫЦАРЬ С ПШЕНИЧНЫМИ ВОЛОСАМИ
Руки в брюки, нахохлившись, Володька брел малолюдными в воскресное утро дворами микрорайона. Когда мальчишка огибал длиннющий дом, издали похожий на крейсер, навстречу Володьке стремительно вышла смуглая девочка в розовом платье. Черные, блестящие волосы свободно падали ей на плечи.
Володька пригляделся. Эту девочку он встречал раньше. Да, он видел ее, когда сидел на бульваре и жевал булку. Потом еще к нему подошел Василий Федорович, и Володька потерял девочку из виду.
Девочка радостно распахнула глаза и остановилась. Она тоже узнала Володьку. Но мальчишке было неприятно, что девочка напомнила ему о капитане, и он грубо бросил:
— Чего зенки вылупила? Шлепай своей дорогой.
Не ждавшая таких слов, девочка растерянно заморгала, а Володька потопал дальше.
До его слуха внезапно долетело:
— Лэжыт сыненькое круглэнькое под кроватью и пищит. Что такое?
Володька обернулся и увидел, как смуглую девочку окружили трое мальчишек, по виду его ровесники. Тот, который, коверкая слова, дразнился — рыжая челка закрывала его лоб, — схватил девочку за волосы.
— Ну, будешь отвечать на вопросы? — издевался мальчишка, пригибая девочку к земле.
Девочка молчала. Володька снова пошел своей дорогой. Какое ему дело! Но не успел Володька сделать несколько шагов, как услышал тихие слова девочки:
— Отпустите, мне больно…
— Ответишь, тогда отпустим, — ухмылялись мальчишки.
Володька круто повернулся. Вынул руки из карманов, тыльной стороной ладони провел по внезапно пересохшим губам и пошел на мальчишек.
— А ну, отвали от девчонки! — негромко потребовал Володька.
Мальчишка с рыжей челкой окинул с головы до ног оценивающим взглядом Володьку и хмыкнул:
— А ты кто ей — хахаль?
Мальчишки и не думали трусить. Что ж, другого Володька и не ждал. Придется драться. Отчаянное настроение овладело Володькой.
Он ударил под ложечку тому, с рыжей челкой. Мальчишка ойкнул, скорчился и отпустил волосы девочки.
На Володьку накинулись двое. Он только успел влепить одному по носу, как второй нанес ему удар по зубам. Володька ощутил на губах солоноватый вкус крови.
Внезапно мальчишка с рыжей челкой налетел на Володьку сбоку и сбил его с ног.
Но тут на мальчишку с рыжей челкой бросилась девочка и вцепилась в него.
Из ближнего подъезда вышел старик. Он нес под мышками черных маленьких собачек. Увидев дерущихся, старик тонким голосом крикнул:
— Хулиганы!
Собачки спрыгнули на землю и отважно затявкали, не отдаляясь, правда, от ног хозяина.
Мальчишки на секунду замешкались. Воспользовавшись заминкой, Володька вырвался, вскочил на ноги, схватил за руку девочку, и они побежали. В туфлях на высоких каблуках девочке бежать было трудно.
Вдруг она вскрикнула и присела. Ах, черт, подвернула ногу. Володька остановился. Мальчишки настигали их. Девочка умоляюще глядела на Володьку.
Володька повернулся навстречу мальчишкам. Но девочка сбросила туфли, взяла их в руки и, превозмогая боль, побежала босиком. Володька кинулся за ней.
Вскоре они очутились на людной улице и смешались с толпой. Мальчишки отстали, погрозив на прощанье:
— Мы еще встретимся…
Володька с девочкой добрели до набережной и остановились перевести дух.
Девочка поглядела на вспухшую губу Володьки и участливо спросила:
— Больно?
— Ничего, переживем, — небрежно ответил Володька, хотя губа немилосердно ныла.
Девочка сняла с шеи висевшую на цепочке круглую штуковину, похожую на медаль, и приложила к Володькиной губе. Володька попробовал отвертеться, но девочка была непреклонна:
— Это из чистого серебра, подержи, и все пройдет.
Володька покорно прикрыл губы серебряной штуковиной. Она и вправду приятно холодила и успокаивала.
Девочка не сводила с мальчишки восторженных темных глаз, в которых, как казалось Володьке, сверкал таинственный огонь.
— Ты смелый, храбрый, сильный. Ты защитил женщину. Ты рыцарь.
Этого Володька уже не мог вытерпеть. Он оторвал от губ серебряную штуковину и протянул ее девочке:
— Покедова.
Девочка испуганно схватила мальчишку за руку:
— Ты уходишь? Но я ведь останусь одна. А вдруг они притаились вон за тем углом?
Володька сильно сомневался, что пацаны пристанут на людной улице к этой чудиле, но та глядела на него так, словно никто другой в мире не мог ее защитить, и Володька махнул рукой.
— Ладно, отведу домой. Ты где живешь?
— На проспекте Нахимова, — обрадовалась девочка.
Сунув руки в карманы брюк, Володька широко зашагал по набережной. За ним, прихрамывая, запрыгала девочка. Володька покосился на нее и пошел медленнее.
— А ты где живешь? — подала голос девочка.
— В Гомеле, — буркнул Володька.
— Гомель, Гомель, — начала вспоминать девочка. — Это в Белоруссии?
— Угу, — кивнул Володька.
— У тебя пшеничные волосы и голубые глаза, — сказала девочка. — Теперь я знаю, что самые храбрые люди на свете — это белорусы.
