Но, к нашему удивлению, Женька уже восседал на телеге, как заправский кучер.
— Уговорил-таки, — развёл руками Яша. — Ну и мастер!
— Слово такое знаю, что не откажут, — похвастался Женька и заторопил нас: — Садитесь, трогаю!
Мы забрались в телегу.
— Но-о! — закричал Женька и принялся нахлёстывать лошадь. Не больно, конечно, а так, чтобы знала, что мы торопимся.
Лошадь прибавила шагу. Женька обрадовался и замахал вожжами над ней. Лошадь махнула хвостом и задела ему по лицу. Женька отпустил вожжи, чтобы вытереть лицо, от конского хвоста на нём отпечатались какие-то полосы. Но тут произошло что-то непонятное. Лошадь понеслась так быстро, что из-под её копыт в нас полетели комья грязи, а телегу начало бросать из стороны в сторону, точно лодку во время шторма. Я даже схватился за край телеги, чтобы не вывалиться.
— Ну-ка отсядь! — услышал я требовательный голос Яши, обращённый к Женьке.
Он сел на Женькино место, подобрал почти съехавшие на землю вожжи, натянул их и непривычно для себя, громко и властно заговорил:
— Ну чего ты, Русланка? Чего разгорячилась? Осади прыть, осади! Вот так, рысцой, рысцой, а теперь и шажком… Вот и молодчина!
Лошадь успокоилась и заржала. Здорово Яша обуздал её! Оказывается, Женьке не надо было выпускать из рук вожжи. Яша правил уверенно, и лошадь послушно затрусила по дороге.
— Ну и правь сам, — сказал Яше Женька. Ему больше не хотелось быть кучером.
Я развалился на разбросанном в телеге сене и принялся представлять, как мы пройдём к дедушке. Сначала нас примет главный врач. А как только он узнает причину нашего прихода, то, ни минуты не медля, сам проведёт нас к деду…
Но попасть к главному врачу оказалось не так-то просто. Прежде всего нужно было пройти проходную. А мы с Яшей уже убедились, что нянечка в ней не особенно сговорчивая.
— Махнём через забор! — предложил Женька. — А там прямо к нему в корпус.
Мы оставили Яшу сторожить лошадь, а сами пошли в конец забора.
— Хуже всего, что он сплошной и высокий, — огорчался Женька. — Залезешь — и прямо врачам в пасть.
— Вот и хорошо, мы тогда и объясним им всё, — сказал я.
И мы полезли на забор. Нам повезло: вдоль забора с той стороны росли невысокие кусты. Мы пригнулись и пошли вдоль кустов.
— Соображай, в каком он корпусе и на каком этаже, — приказал мне Женька.
— Первый корпус, палата три, — сказал я и добавил: — А где он, этот корпус-то? Мы ведь дальше проходной не были.
— Раз первый, значит, у выхода, — рассудил Женька и, прячась за последним кустом, скомандовал мне: — За мной, короткими перебежками!
Мы хотели пробежать открытое место, но тут из соседнего корпуса вышли две женщины в белых халатах. Мы попятились назад и залегли в кустах.
— Фу-ты, тут крапива… — зашипел недовольный Женька.
— Потерпи, а то обнаружат нас, — тихо проговорил я и почувствовал, что тоже обжёгся о крапиву.
Женщины прошли, мы поднялись, но тут же снова бухнулись на землю. Теперь из корпуса вышли трое больных. Они сели на скамейку, рядом с которой мы должны были пробежать, и стали разговаривать.
— Это надолго, — возмутился Женька и встал во весь рост. — Вон ещё больной выходит… Влипли мы!
Высоченный больной обернулся, и я расплылся в улыбке:
— Дедушка!
У деда полезли на лоб брови:
— Как вы тут оказались? Неужто Пелагею Степановну упросили?
— Не, мы через забор, — похвастался Женька.
— У нас к тебе неотложное дело, — сказал я.
Дед не стал слушать, какое у нас дело, а коротко объявил:
— С нарушителями порядка дел не имею. Сейчас же ступайте домой!
— Дедушка, — взмолился я, — у нас уважительный случай… Мы нашли партизанское донесение.
— Какое ещё донесение? — строго спросил дед.
Мы отозвали деда подальше от больных, и Женька выложил на скамейку коробку с запиской.
— Вот, глядите.
Дед открыл коробку, повертел в руках записку и спросил:
— Где нашли?
— В Глебовском лесу, в сосновом дупле лежала. Недалеко от штаба партизан. Проволокой обмотанная, — затараторил Женька.
Дед достал из кармана очки, нацепил их на нос и принялся разглядывать почти чистый лист бумаги. Его рука, в которой он держал этот лист, слегка задрожала.
Наверное, дед припомнил тот день, когда прямо из госпиталя, с ещё не зажитыми ранами, шагал в город, чтобы защитить от нападок бабку Анну и выяснить все подробности о её сыне-предателе.
— Может, и в самом деле от партизан сохранилась… — после некоторого молчания обронил дед и посмотрел на нас задумчивыми глазами. — Съездите-ка в районную прокуратуру. Попросите восстановить, что тут написано. У них на этот счёт есть всякие препараты. Обратитесь к Василию Семёновичу. Это мой боевой друг.
— Ура! — тихо произнёс Женька, но тут же неуверенно затоптался на месте. — А как нам отсюда-то топать? Опять тем же ходом? — кивнув на забор, спросил он.
— Давайте тем, — разрешил одними глазами дед.
С его помощью мы перемахнули забор в два счёта.
— Если в записке что важное будет, к тебе опять так пролезать? — крикнул я деду уже с улицы.
Вместо ответа над забором показался большой дедов кулак. Только после этого раздался его голос:
— Понадоблюсь, так запиской через проходную вызывайте.
Глава двадцать четвёртая. Записка расшифрована!
Яша негодовал:
— Вы что, обедали там без меня, что ли? Столько времени прошло. Я тут весь изжарился.
— Успокойся, — усмехнулся Женька. — С нас не меньше твоего потов сошло. Давай правь в прокуратуру.
— А где она? — спросил Яша.
— Коренной житель, а такого учреждения не знаешь.
— Без надобности оно, вот и не знаю, — ответил Яша.
…Мы въехали в город, но никто из прохожих не мог сказать, где находится прокуратура.
Яша подумал и повернул на главную площадь.
— Там все важные учреждения находятся, — пояснил он.
Мы ещё не доехали до площади, как на белом двухэтажном здании я увидел дощечку с надписью: «Районная прокуратура».
— Тпру! Стой! — закричал я одновременно Яше и лошади.
Яша привязал лошадь к телеграфному столбу вожжами и пошёл с нами. На этот раз он не захотел дожидаться нас в телеге.
— Из окна за Русланкой пригляжу, — сказал он.
Мы вошли в здание и на доске-указателе сразу прочитали: «Кабинет криминалистики — второй этаж».
— То, что нам надо! — солидно изрёк Женька.
Но нам не повезло. Дедушкин товарищ был в командировке, и охранник не пустил нас на второй этаж. Вместо этого он назвал номер телефона, состоящий всего из двух цифр. По нему можно было поговорить с заместителем Василия Семёновича.
Мы позвонили и Женька сказал, что нам нужно срочно расшифровать одно истлевшее письмо.
Через несколько минут к нам спустилась высокая, с решительным лицом, уже немолодая женщина. Она была в белом, как у врача, халате, а в руках держала блестящую металлическую пластинку. Будто только что осматривала больного ангиной.
— Где письмо? — спросила она; а когда Женька отдал его, сказала: — Приходите в понедельник, к концу дня.
Мы так и ахнули!
— Не можем мы в понедельник. Мы ведь не городские. На лошади к вам приехали, — заныл Женька, — нам специально для этого лошадь дали.
— Все нас ждут не дождутся, — добавил Яша.
Пришлось всё подробно рассказать про нашу находку и предположение взрослых. (Под взрослыми мы подразумевали одного моего деда.) Женщина выслушала нас и сказала:
— Хорошо. Посидите. Попробую подействовать на вашу находку инфракрасными лучами.
— Подействуйте! — ещё раз попросил её Женька и смахнул со лба капельки пота.
Мы с Яшей тоже взмокли от этого разговора.
Женщина ушла наверх, а мы присели на скамейку рядом с охранником. В приёмной стало совсем тихо. Говорить в такой напряжённой обстановке никому не хотелось. Я с Женькой неотрывно смотрел на лестницу, где вот-вот должна была появиться взявшая у нас письмо женщина. А Яша вертел головой, как маятник. То на лестницу посмотрит, то в окно: не отвязалась ли Русланка.
В таком ожидании прошло минут десять. На столе охранника резко зазвонил телефон. Он снял трубку, и мы услышали уже знакомый нам голос:
— Спросите мальчиков, кто их прислал.
— Никто! — брякнул Женька. — Мы сами.
— Как — никто? — напомнил ему Яша. — Нас же вся деревня ждёт.
— Нас к вам направил Шкилёв Николай Иванович, — сказал я. А что? Это ведь правда. В прокуратуру нас послал дедушка.
— Верно! — подхватил Женька и зачем-то добавил: — Он общественный инспектор леса.
Охранник передал по телефону, что прислал нас общественный инспектор леса Николай Иванович Шкилёв. В вестибюле снова воцарилась тишина. Мы просидели в страшном напряжении ещё неизвестно сколько (а по часам всего пять минут). Наконец к нам спустилась эта самая женщина.
