засыпала, ей снился сын. Он нырял в морские глубины, скакал на диких лошадях, укрощал тигров, прыгал в пропасть…
Наступила наконец суббота, 25 сентября. Проснувшись поутру, мадам Путифар первым делом глянула на небо. День обещал быть ясным. Значит, церемония наверняка будет проходить под открытым небом, как и предполагалось. Чтобы скоротать время, она сходила в мясную лавку, купила большущую курицу и все утро готовила ее со специями в надежде, что вот-вот вернется сын. Поскольку ко времени обеда его все еще не было, она сама съела две трети своего кулинарного шедевра и осушила полбутылки бордо. В 14.00 устроилась поудобнее в своем кресле и навела бинокль на сад салона красоты. Самого салона видно не было, только справа выдавалась каменная лестница. Скоро она высмотрела обеих сестер Гийо: они сновали туда-сюда, все в белом, и отдавали распоряжения каким-то девушкам. Те застилали столы голубыми скатертями, другие развешивали цветочные гирлянды между высокими шестами, установленными на лужайке. Подальше, на подиуме, двое техников налаживали звуковую аппаратуру и проверяли микрофон. В 14.30 подъехал фургон службы доставки, и два курьера выгрузили из него не менее двадцати пяти видов деликатесов. Несмотря на расстояние, мадам Путифар смогла убедиться, что сестры Гийо не поскупились на угощение: лососина, икра, пирожные всех сортов! Она начинала жалеть, что не участвует в празднестве. А Робера все нет… Она все время ждала, что вот-вот послышатся его шаги на лестнице, но напрасно. В 14.45 привезли напитки: фруктовые соки, аперитивы, шампанское.
В 15.00 начали прибывать гости. По большей части парами: мужчины в легких рубашках, с пуловерами, небрежно завязанными на шее или перекинутыми через руку; женщины в легких нарядах и все еще по-летнему загорелые. Кристель и Натали бросались к ним с объятиями и поцелуями. Мадам Путифар не слышала, но легко угадывала, что они восклицают: «О, дорогая, как я рада тебя видеть!» «Как мило, что ты пришла!» «Выглядишь потрясающе!» В 15.15 включили музыку диско, и с десяток гостей с бокалами в руках уже начали пританцовывать. Взрывы смеха и оживленные голоса доносились даже до мадам Путифар. Но где же Робер? Она гадала, в какой момент он собирается вступить в игру, а главное, как? Появится с огромным тазом воды и выплеснет ее на одну из сестер? Бросится на них и сорвет с них платья, чтобы на своей шкуре испытали, каково это — оказаться раздетыми в общественном месте? Нет. Робер, конечно, задумал что-то другое. Но что?
Прошло тридцать минут. Ничего не происходило, и мадам Путифар уже порядком надоело ждать. Она опустила бинокль и потерла глаза. Когда она снова их открыла, взгляд ее упал на гигантский подъемный кран, возвышающийся на пустыре в нескольких десятках метров от сада. Надо же, значит, тут собираются что-то строить? Вроде бы ничего такого до сих пор не замечала. И тут стрела подъемного крана пришла в движение, сопровождаемое ровным рокотом мотора. Невооруженным глазом видна была фигурка крановщика в кабине, высоко-высоко, метрах в двадцати от земли. «Вот ведь люди — и не боятся, и голова у них не кружится, — подумала мадам Путифар. — Страх-то какой: случись порыв ветра — и до беды недалеко!» Если б у ее Робера была такая опасная работа, она бы этого не пережила! Она снова поднесла к глазам бинокль и из чистого любопытства навела его на кабину. Интересно, каков из себя этот человек, сидящий в поднебесье и способный заставить свое стальное чудовище действовать с ювелирной точностью?
Сначала она глазам своим не поверила. Проверила. Проверив, все равно не поверила. Проверила еще раз, и тут уж пришлось признать: крановщика звали Робер Путифар и это был ее сын!
Ошибиться было невозможно: она узнала его бутылочно-зеленую куртку и большую лысую голову. «Робер, ох Робер! Зачем ты туда залез? Ты убьешься!» Руки у нее дрожали, она с трудом удерживала объект в поле зрения бинокля. Ей показалось, что сын посмотрел на нее и помахал ей рукой. Она помахала в ответ и слабым голосом отозвалась: «Ку-ку!» Конечно, это было глупо: он не мог ни видеть ее, ни слышать… Празднество шло своим чередом. Смеялись, танцевали, пили. Никто, похоже, не замечал подъемного крана. Одна из сестер Гийо, кажется Натали, поднялась на подиум и что-то сказала. Ее вознаградили аплодисментами. Стрела подъемного крана находилась теперь прямо над сборищем, но так высоко, что никто ее не видел. На конце ее раскачивался на тросе огромный мешок размером с грузовую цистерну. «Вода! — догадалась мадам Путифар. — Он сейчас их обольет! Откроет мешок и обрушит им на головы тысячу литров воды!» Страх ее сменился ликованием. В памяти встала картина: сын в одних трусах вваливается в квартиру в ту злополучную пятницу 16 июня 1978 года — рыдающий, обессилевший, голодный и, главное, униженный. И та, что так жестоко над ним поиздевалась, та, что двадцать лет безнаказанно дразнила его, сейчас поднималась на подиум: Кристель Гийо! Значит, сейчас эта маленькая дрянь получит свое! Наконец-то! Не зря столько ждали!
На ней была прелестная декольтированная блузка, белокурые волосы эффектно разметались по плечам. Она говорила несколько минут, то и дело прерываемая веселыми репликами и смехом. Гости явно уже напробовались аперитивов. Над их головами мешок почти перестал раскачиваться. Мадам Путифар, трепеща от возбуждения, не знала, на что направлять бинокль. На толпу, которая вот-вот получит мощнейший бесплатный душ? На мешок, который вот-вот прорвется? Или на сына, отважно взявшегося за рычаги своей махины и приготовившегося сбросить груз? «Он дожидается подходящего момента», — поняла она. И этот момент настал: все гости подняли бокалы с шампанским и хором грянули:
— Гип-гип-ура! Гип-гип-ура! Гип-гип…
На третьем «ура» мешок разверзся, и сделался потоп.
Но это была не вода…
Мадам Путифар поняла это в долю секунды. И в ту же долю секунды ей вспомнились ночные отлучки сына, его грязная вонючая одежда. Так вот оно что! Он обшаривал помойки! Ночь за ночью он собирал и копил содержимое сотен мусорных контейнеров! Он вскрыл тысячи мешков для мусора, потрошил их один
