— Идём, пусть свершится правосудие! — приказал Гийом Каль. — Скоро в этой башне станет жарче, чем в печи.
Гулкое эхо от сотен шаркающих ног прокатилось под высокими сводами. Вместе с Пьером и Гийомом Калем Колен вышел в числе последних из зала башни. Жара становилась нестерпимой. Багровые языки пламени уже лизали поперечные балки потолка.
Жаки выгоняли из хлева коров и овец. Слышались радостные возгласы:
— Матье, взгляни, вот наша корова! Узнаёшь белую звёздочку на лбу?
Несчастные, перепуганные животные бежали куда глаза глядят. Одна из коров, обезумев от смрадного дыма, с такой силой боднула в грудь попавшегося ей на пути виллана, что кровь брызнула струёй. Все бросились на помощь пострадавшему.
В эту минуту из леса донёсся протяжный звук охотничьего рога.
— Это Рауль! Он предупреждает, что приближается Железная Стопа. Эй, парижанин, беги к нашим и вели им не расходиться. Мы сейчас будем там!
Колен помчался во весь дух. Вторично послышался рог. Колен успел заметить, как дрогнули ряды крестьян. Воины Железной Стопы внушали им безграничный ужас.
И в третий раз прозвучал рог, на этот раз — похожий на стон умирающего оленя.
— Чёрт возьми, мы сейчас! — пробормотал Колен.
Клубы чёрного дыма заволокли вершину башни. Над ней, как стяг, развернулся огромный огненный язык.
В толпе послышался ропот.
Снова простонал рог.
— Уходи, твои фокусы мне надоели!
Лениво подняв руку, дофин Карл бросил жонглёру кошелёк. Тот ловко поймал его на лету.
— Благодарю, монсеньёр, благодарю!
Ласково поглаживая обезьянку, сидевшую у него на плече, фигляр, пятясь, добрался до двери.
Карл тосковал в Компьенском замке, и все развлечения, на которые он прежде был так падок, теперь вызывали в нём только скуку и раздражение. Тщетно придворные лезли из кожи вон, чтобы придумать для него какую-нибудь новую забаву. Дофина грызла какая-то тайная болезнь, которую не могли излечить ни пилюли, ни целебные настои, приготовляемые самыми известными врачами королевства.
— Не желает ли ваше королевское высочество выехать на соколиную охоту? — спросил граф де Танкарвиль, один из самых преданных придворных.
Тонкие губы принца искривила гримаса.
— Он не унаследовал ни доблести своего деда Филиппа[42], ни здоровья своего отца короля Иоанна[43]. Видно, род Валуа совсем захирел! — прошептал сеньор Компьена на ухо смуглолицему бакалавру. Граф приблизил его к себе, несмотря на низкое происхождение.
Сеньор начинал тяготиться пребыванием дофина в его добром городе Компьене. Содержание всей его блестящей свиты стоило слишком дорого, и горожане явно выражали недовольство.
— Деятельность Карла Наваррского в Париже не даёт ему спать, — ответил в том же тоне Жан Фруассар[44].
— Что вы там за козни строите? — спросил Карл, растягивая слова.
— О монсеньёр! Ваше предположение неоправданно. Фруассар, наш летописец, спрашивал, не угодно ли вам будет послушать какие-нибудь рыцарские поэмы.
Дофин раздражённо махнул рукой.
— Не теперь, граф, не теперь! Поэзия действует мне на нервы.
Компьен был слишком мал для первого королевского двора в Европе, и все рыцари и дамы разделяли нетерпение дофина поскорее возвратиться в Париж. Но каким долгим казалось ожидание! Войско, которое должно было отнять столицу у Этьена Марселя и восставших горожан, до сих пор ещё не было сформировано. Не хватало денег. Наёмники покидали королевские знамёна, считая, что дерзкие набеги и грабежи приносят больше дохода, чем служба у принца. Города сопротивлялись, не желая брать на постой и снабжать одеждой воинов дофина. Почти каждую ночь Карл просыпался в холодном поту, во власти ужасных кошмаров. Ему снилось, что Этьен Марсель гонится за ним и хватает его за горло. Убийство на его глазах маршалов Шампанского и Нормандского глубоко потрясло принца. Он наклонился к графу Танкарвилю, который закрыл глаза и, казалось, спал.
— Посланец мессира де Пиккуаньи заставляет себя ждать.
Пиккуаньи был в Париже ушами и глазами Карла. Дофин через него узнавал о всех делах. Пиккуаньи сочетал в себе терпеливость дипломата с наглой развязностью лакея. Он шпионил одновременно за Карлом Наваррским, Этьеном Марселем, горожанами и народом.
Танкарвиль покачал головой.
— Дороги небезопасны, монсеньёр, а от Парижа до Компьена не близко.
Карл нахмурился, но Танкарвиль, преодолев дремоту, продолжал, облокотясь на спинку резного кресла принца: — Поговаривают, что вилланы в этом краю бунтуют и что они перерезали дороги, чтобы задержать карательные отряды.
— «Вилланы, вилланы»! Неужели мы будем считаться с этим мужичьём? Надо повесить несколько человек, и всё успокоится. Пусть только наши войска возьмут Париж, и смута в королевстве прекратится.
Вместо ответа Танкарвиль только вздохнул.
— Откройте окна, здесь душно, как в бане!
— Приближается гроза, монсеньёр, — сказал граф Компьенский, одновременно сделав знак слугам выполнить приказание дофина.
Зигзагообразная молния прорезала тучи. Оглушительный удар грома вторгся в тишину. Гроза разразилась с исключительной силой.
«Гонец Пиккуаньи на пути может увязнуть в грязи, — подумал Карл, перекрестившись. — Дай бог, чтобы он не сломал себе шею в какой-нибудь рытвине!»
Вдруг по каменным плитам двора громко зацокали копыта. Забыв про этикет, дофин бросился к окну. Прорвавшись сквозь сплошную завесу ливня, огромный всадник яростно пришпоривал лошадь. Из-под её копыт во все стороны летели водяные брызги. «Этот дьявол загнал, наверное, не одного боевого коня!» — подумал принц. Подскакав прямо к конюшне, всадник спешился и бросил поводья слуге.
— Чёрт возьми, вот это молодчина! — Могучая фигура прибывшего показалась Карлу знакомой. Дофин медленно подошёл к Танкарвилю. — Велите всем оставить меня одного.
Придворные уже догадались о тайном желании принца, и большинство из них направилось к выходу.
— Он ожидает приятных известий, — прошептал коварный Фруассар, — а тем временем Карл Наваррский и Этьен Марсель оспаривают друг у друга право спать в королевской постели. Кому из них наш дофин уступит своё ложе?
Анри Компьенский улыбнулся и подтолкнул своего собутыльника в плечо.
Когда зал опустел, граф де Танкарвиль ввёл гонца и удалился. Он рассчитывал, что дофин задержит его, но тот не подал никакого знака.
— Так это вы, мессир Готье Маллере!
— Чтобы служить вам, монсеньёр!
И бывший капитан королевских лучников опустился на одно колено.
Великан полностью оправился от раны, нанесённой ему стрелой юного Лантье, и от пыток, перенесённых в Пти-Шатле. Долгий путь верхом, который он только что проделал, не наложил на него никакого отпечатка усталости. Ничего, казалось, не могло его сломить. Капитан был способен проскакать за день сорок лье, лишь бы попалась выносливая лошадь. Сейчас Маллере промок до нитки. С его суконного капюшона струилась вода и стекала на пол по кожаному гамбизону[45], который он надел поверх кольчуги.
— Встаньте, мессир Готье, вы стоите коленом в луже. Мессир Жак де Пиккуаньи поступил весьма неосмотрительно, послав ко мне капитана королевской стражи.
В нескольких словах великан сообщил дофину о произошедших в Париже переменах и поспешил перейти к делу Одри.
— Я припоминаю, — сказал Карл, — этого мятежного виллана, которого мужики послали к Марселю. Наши шпионы донесли нам об этом.
— Вы больше не услышите о нём, монсеньёр.
Подобный двусмысленный намёк не слишком компрометировал капитана, да к тому же дофин едва ли придавал значение такому ничтожному эпизоду. Он взял Готье под руку и увлёк его в самый дальний угол.
— Как наши дела в Париже, Готье, и что велел передать мессир де Пиккуаньи?
— Ваши дела неотделимы от дел всего королевства, но, увы, они плохи, монсеньёр! Этьен Марсель занял своей стражей Лувр, доказав этим выпадом, как мало он считается с престижем вашего королевского высочества.
Дофин побледнел, и его пальцы впились в плечо Готье.
— Какая наглость! За это он мне дорого заплатит! Царство его скоро кончится. Ну, а как мой кузен, Карл Наваррский?
— Хитёр лис, монсеньёр! Под удобным предлогом он отказался от короны, предложенной ему Марселем. Карл знает, что власть горожан не вечна.
— А что советует мой верный вассал, мессир де Пиккуаньи?
— Я заранее трепещу за свой ответ, монсеньёр, так как очень прискорбно, что дофин Франции, сын короля, вынужден прибегать к таким мерам.
— Говорите, — мягко приказал Карл. — Мои уши выслушивают столько фальшивых и корыстных советов, что чистосердечное мнение не может их оскорбить.
