коротко вскидывая голову, позвякивая четками и неистово размахивая руками.
По лицу бабушки Мишо от смеха катились слезы; маленький Стефан, прижав обе руки к впалому животу, трясся от беззвучного хохота, а Мари Жантиль старательно помогала подруге, если та, в добром расположении духа, наделяла ее ролью сестры Анжелы.
— Настоящая актриса! — повторяла мадам Мишо, вытирая глаза. — Сама Мистингет! [11]
И вполне естественно, что в последовавших затем событиях мадам Мишо увидела перст божий, мудрую волю провидения.
…Однажды на рассвете, отправляясь в Сен-Мартен, Йожеф Рошта сказал, как обычно:
— Не ждите меня к вечеру, мама. Я переночую в Сен-Мартене и утром поеду прямо на шахту.
Мадам Мишо села на скамейке у крыльца. В этот ранний час дети уже играли на улице. Жанетта мелом рисовала на асфальте театр так, как он представлялся ей, — ведь она никогда еще не видела ни одного спектакля.
— Вот здесь играют артисты, — сказала Жанетта и начертила мелом большой круг. — А здесь публика сидит в креслах. — И рядом с первым кругом она нарисовала второй большой круг. — А тут стоят люди… может, тысяча людей. — И Жанетта решительно обвела чертой сцену и зрительный зал.
Мадам Мишо читала в это время парижскую газету, которую одолжила ей жившая по соседству бабушка Брюно. Водрузив на горбатый нос очки, мадам Мишо медленно шевелила губами, разбирая напечатанные крупным шрифтом заголовки. Ветер нес с севера чистый солоноватый морской воздух. В прозрачной, легкой дымке на горизонте поднималось солнце. Было мирное весеннее утро… Уже складывая газету, старуха Мишо заметила вдруг объявление, выделенное жирными буквами. Она прочитала его один раз, потом второй:
«Американская кинокомпания ищет для съемки исполнителей детских ролей. Требуются пролетарские дети с бледными и худыми лицами, демонстрирующими голод и нищету. Прием в «Кларидж-отеле», секретариат компании, 21 апреля, от 12 до 2 часов дня».
Мадам Мишо не отличалась особой чувствительностью и не очень разбиралась в словесных тонкостях, но все же ее слегка взволновал недвусмысленно грубый тон этого объявления: «…демонстрирующими голод и нищету»! Да неужто они думают, что дети французских рабочих все голодают!
Мишо сняла очки и взглянула на внучку, которая суетилась на «сцене», затем по очереди осмотрела истощенные, бледные личики всех этих худеньких детей, наблюдавших со своих стоячих мест сольный номер Жанетты. Да, здесь таких заморышей достаточно, американским артистам нетрудно было бы выбрать из них по своему вкусу… Да и ее маленькая внучка — личико совсем прозрачное, прелестные серые глаза ввалились. А талия такая тоненькая, что двумя пальцами обхватишь. И вся-то фигурка просто воздушная…
И вдруг бабушку Мишо охватило волнение, увядшее лицо ее разгорелось. А что, если попробовать? Американцы хорошо заплатили бы… Может, Жанетте улыбнется счастье — ведь она и так уже, можно сказать, настоящая артистка. А зять?.. Не надо ему ничего говорить! Какое сегодня число? Двадцать первое апреля… Прием с двенадцати до двух, «Кларидж-отель». Глаза мадам Мишо вдруг загорелись, словно она увидела перед собой столько раз восхищавшую ее огромную роскошную гостиницу, мимо которой она прогуливалась когда-то по воскресеньям… Парижский поезд отходит в семь часов двадцать минут… К полудню они уже будут на месте. Домой вернутся ночью. Пусть девочка хоть немножко свет повидает… А деньги на дорогу? Деньги — там, наверху, в жестяной коробочке.
Понадобилось лишь несколько секунд, чтобы все обдумать и приступить к действиям. Мадам Мишо позвала Жанетту. Услыхав ее задыхающийся, прерывистый голос, Жанетта сообразила, что речь идет о чем-то важном, и, тотчас же покинув «сцену», поспешила за бабушкой в дом.
— Мы едем в Париж, — решительно объявила старуха.
Жанетта была ошеломлена:
— Так вот, сразу?.. И как ехать?.. Поездом? А зачем нам в Париж? Папа-то знает?..
Мадам Мишо, прервав ее, возбужденно приказала:
— Оставь расспросы, Жанетта, все узнаешь в свое время! Надень вязаную юбку и зеленый жакетик, что связала мама, обуйся в туфли. Скорей, скорей, пора отправляться!
Она поднялась наверх. Через несколько секунд лестница снова заскрипела под ее неуверенными шагами. Мишо надела свое старенькое пальто и украшенную цветами вишни черную соломенную шляпу, которая лет тридцать назад придавала такой несравненно благородный вид графине Лафорг.
— Не говори никому. Мы отправляемся на экскурсию, вот и все!
Волнение бабушки передалось и Жанетте. Притихнув, задумчивая и серьезная, она ждала отъезда. Было семь часов, только что отзвонили к ранней обедне. Обе путешественницы обмакнули пальцы в святую воду и, выйдя из дома, направились к станции.
6
В вестибюле «Кларидж-отеля» царило в полдень большое оживление. Вращающаяся дверь находилась в непрерывном движении; выходя из нее, люди попадали на шумные Елисейские Поля, залитые солнцем, ласкавшие взгляд по-летнему роскошной зеленью. Тот же, кто входил через эту дверь в вестибюль «Кларидж-отеля», ступал на мягкий ковер гостиницы. И этому беспрестанному круговороту не было конца. Старуха в шляпке с поблекшими цветами и девочка ждали на улице, уцепившись друг за друга: они все не решались войти в непрерывно кружившуюся стеклянную дверь.
Внутри, в вестибюле, стоял мальчик в серой униформе и в белых перчатках. То и дело он легонько подталкивал дверь-вертушку и, беспрестанно кланяясь, лихо заламывал набекрень свою шапочку. Усмехнувшись, он бросил стоявшему позади швейцару:
— Гляди, еще одни «артисты» пришли… Провинциалы, сразу видать!
Когда движение на секунду замерло, мальчишка ловко остановил дверь и приветливо помахал рукой, как бы приглашая войти. Бабушка Мишо и Жанетта с отчаянной решимостью шагнули в одно из отделений вертушки. Мальчишка только этого и ждал — он тут же с силой толкнул дверь. Старуха заохала, засеменила и, топчась на месте, скребла по стеклу пальцами. Перед ней и Жанеттой на мгновение промелькнул вестибюль, потом улица и снова вестибюль с хохочущим мальчишкой. Жанетта, вся красная, выскочила на мягкий ковер и рывком высвободила из неприятного положения бабушку.
— Пожалуйте, артистка! — сказал мальчик. — Второй этаж, шестнадцать.
— Погоди, получишь еще! — прошептала
