— И у нас полно! Мы с Зорькой уже полтуеска набрали! Иди к нам!
Собирает Алёна ягоды, а у самой из головы не идёт рассказ бабки Сыроеды.
Искала Сыроеда корень — копытень, который, отварив в козьем молоке, надо давать младенцам от боли в животе. Не любит копытень людского глаза, не любит и света солнечного.
«Но я-то знаю, где его искать, — хвалилась бабка Сыроеда, — у меня места приметные. А тут нет и нет. Словно кто-то до меня прошёл и вырыл весь корень». Вот и забрела бабка Сыроеда в самую чащобу, в густой орешник. Заглянула под куст, заглянула под другой и увидела: вот он, миленький! Сверху три круглых листочка на копытца похожие, а корень в земле. Только собралась она выкопать корешок, в соседнем бору кто-то как заколотит дубиной по древесным стволам, как закричит на весь лес дурным голосом, как захохочет. Ну кто это мог быть? Не иначе как леший. Это для него любимая забава. И корень он сюда под орешник спрятал. Он так всегда. Если хочет кого заманить, нарочно грибов накидает, ягод понасыплет. Пока собираешь их, совсем закрутишься, позабудешь, в какую сторону шёл. А то ещё кусты и деревья с места на место перетаскает. Это ему раз плюнуть. Заплутаешь, вот тут-то он и начнёт…
Подумала Алёна про лешего и ещё больше испугалась.
— Ау, — закричала она, — Оля! Зорька! Где вы?
Вдруг сверху шишка — бац, прямо на Алёну упала. Подняла Алёна голову, посмотрела. А на сосне белка. Не иначе как она в Алёну шишкой кинула. Рассердилась, наверное, что Алёна кричит тут под её деревом. За кустами ветка хрустнула. У Алёны сердце в пятки ушло. А что, если там медведь? Он тоже любит, говорят, лакомиться ягодами. Схватит и унесёт в свою берлогу. Так и будешь жить у него, как та девица Маша, про которую в сказке рассказывают.
— Алёна! Алёна! Иди к нам! — откликнулись Зорька с Ольгой в два голоса.
Алёна подхватила туесок, хотела бежать, да вдруг замерла. А что, если это вовсе не Зорька с Ольгой, а леший? Нарочно кричит людскими голосами — вглубь заманивает. Пойдёшь на голос, а там кусты колючие лапами цепляют за подол, чавкает под кочками чёрными губами топь… Огляделась вокруг и совсем обмерла: вот он, леший! На голове мохнатая шапка. Глаза выпучил и размахивает во все стороны костлявыми руками. Алёна туесок выронила, ягоды рассыпала. А тут над самым ухом:
— Алёна! Ты что, Алёна?
Смотрит — а это Глеб. Взял Алёну за руку и закричал:
— Ау, Зорька, Оля! Вот она, Алёна!
Алёна ему:
— Не кричи. Тут леший.
— Где?
— Да вот, — пролепетала Алёна. Посмотрела: нету лешего. Стоит сучковатое дерево и машет ветвями.
Глеб стал смеяться: мол, никакого лешего и не было — просто померещилось Алёне от страха. А Зорька с Олей и Мирослава с Василиной поверили.
Рассказ одиннадцатый
Придумал всё Василёк:
— Пошли на Козью Бородку.
Наверное, какой-нибудь весёлый шутник назвал так дальний угол торговой площади, где продают скот. Козья Бородка подаёт свой особый голос — мычит, блеет, визжит, крякает. Но мальчишки не смотрят ни на коров, ни на овец, ни на коз. Даже на голубей не дали поглядеть Вишене Василёк с Борисом. Торопились в конный ряд.
Ряд — только так называется. На самом деле это широкая площадь, на которой и продают коней.
— Нет, не эти, — сказал Василёк.
И правда, здесь у края понуро стоят усталые крестьянские лошади. Грустно косят глазами, будто хотят сказать: «Ну ладно, запрягай. Так и быть, потащу и дальше нелёгкий воз».
— Вот они, там, — показывает Василёк рукой.
Но и Вишена, и Борис уже и без Василька их увидели. Тонконогие, быстрые, горячие красавцы. Никогда не будут они тащить за собой ни плуг, ни воз. У них иная судьба. Суждено им ходить под узорчатым седлом, в красивой позолоченной сбруе. Будут их пасти на сочных лугах, беречь и холить. А потом вдруг наступит день, когда вскочит в седло всадник — гонец со срочным донесением или воин. И будут мчаться эти кони быстрее ветра, пока не падут, загнанные насмерть, или не свалятся, обливаясь кровью, на поле боя под ударом вражеского копья.
Но пока эти красавцы кони по-лебяжьи выгибают гордые шеи и нетерпеливо роют копытами землю.
К рыжему коню, которого с трудом удерживает на поводу седой конюх, подошёл статный молодец без воинских доспехов, но с мечом у пояса. Перехватив повод, легко вскочил в седло. Конь взвился на дыбы. Стоявшие вокруг подались назад, расступились. Конь танцевал, пытаясь сбросить всадника. Но тот словно влип в седло, крепко держа поводья.
— Это княжеский дружинник Ставр, — сказал Борис. — Я его знаю. Видели, как он с конём? Да он на каком хочешь усидит, хоть на самом чёрте.
Толпа любопытных снова сомкнулась, заслонив от ребят и коня и всадника. Мальчишки стали проталкиваться вперёд, поближе. Кто-то обругал их, кто-то пригрозил надрать уши. Седой конюх хотел было схватить протиснувшегося вперёд Бориса за шиворот, но, глянув на его круглую шапку из алого бархата и отороченный мехом кафтанчик, опустил руку и поклонился сыну боярина. За Борисом протиснулись и Вишена с Васильком.
Сначала казалось, конь несёт седока как хочет. Ещё немного, и он врежется в дальний ряд, где мычат коровы и мелькают яркие платки женщин. Но Борис был прав. Всадник справился с конём. Доскакав до конца поля, он круто поворотил коня назад, и тот, послушный властной руке, понёс его обратно.
— Видали? — снова сказал Борис, кивнув на дружинника. — А конь хорош, угорской породы.
Ни Вишена, ни даже всё всегда знающий Василёк не спорили с Борисом. Уж в чём, в чём, а в конях Борис разбирается. Ещё бы. У отца Бориса, боярина Ратибора, на конюшне десятка три коней.
— Отец обещал подарить мне Уголька, — похвалился Борис. — Как минет мне десять лет, так и подарит.
Вишена завистливо вздохнул. Он хорошо знал трёхлетка Уголька с лоснящейся, отливающей чёрным серебром спиной. Теперь уже Вишена не помнил, что совсем недавно он собирался наняться в помощники к купцу и отправиться в дальнее плавание на большой ладье под белым парусом. Не помнил, что хотел переписывать книги, как писцы в библиотеке. Он будет дружинником, таким же смелым и ловким, как Ставр. И купит такого же коня, как этот огненный красавец. Конь будет вот так же косить горячими глазами и выгибать шею, будет вставать на дыбы и рвать поводья. Но Вишена справится с ним и помчится во весь опор. Больше, казалось Вишене, в жизни никогда ничего ему не будет нужно.
А Борис продолжал расхваливать Уголька, а заодно и себя, как ловко будет он скакать на коне.
— Меня Ставр обещал научить. Он всегда приходит первым. На всём скаку может поднять с земли иголку! Любит он коней. Своих, правда, у него нету. Думаете, он для себя коня испытывал? Нет. Разве купить ему такого коня! Это он по велению князя, для княжеской конюшни. Он и наших коней смотрел. А про Уголька знаете что сказал? «За такого коня жизни не жаль!»
Наверное, толклись бы мальчишки на Козьей Бородке до позднего вечера, да смотреть больше не на что было. Одного за другим уводили с поля коней — угольно-чёрных, и снежно-белых, и огненно-рыжих, похожих на солнце. И тех, что купили, и тех, для которых не нашлось покупателя. Что же, сегодня не нашлось, найдётся завтра. Не томить же весь день дорогих коней. А то спадут с тела или, не дай бог, захворают. Это не смердьи лошадёнки, терпеливые и привычные ко всему.
Вишена и Борис расстались с Васильком, жившим на Торговой стороне, и пошли к мосту. Но тут им пришлось задержаться. К причалу, где стояли ладьи, вереницей шли измождённые, в оборванной одежде люди, связанные друг с другом длинной толстой верёвкой. Были здесь и молодые мужчины, и женщины, и подростки, и дети. Они проходили совсем близко, и Вишена хорошо видел их. Различал темноволосых половцев с раскосыми глазами, и широколицых чудинов, и своих — русских с белыми, будто лён, волосами.
— У нас тоже чудины есть, — сказал Борис. — Когда зимой ходили на них в поход, отец много пленных привёл. Теперь живут у нас холопами.
Вишена ничего не ответил. Всё смотрел на невольников.
Половцев Вишена не жалел. Сколько раз слышал он про половецкие набеги. Вот недавно дядя Данила, отец Глеба, рассказывал: налетели поганые степняки на их село. Данила и Купава с ребятами успели убежать в лес. Потому и спаслись. Не то попали бы все в полон. Но всё равно и дом их сожгли, и коня увели. И голодно, и страшно было там оставаться. Вот и перебрались они в Новгород. Теперь же половцы сами в полон попали. Так им и надо! А вот русские, свои… Связанный с половчанином белоголовый парень… На кого же он похож?.. «На Ждана — вот на кого!» — вдруг догадался Вишена. Как же случилось, что стал он рабом, невольником, которого сегодня продали на торгу? Может, попал в полон? А может… Опять-таки дядя Данила пришёл к ним хмурый, говорил невесело, что вот с тех пор, как поселился он на подворье боярина Ратибора, сколько ни трудится, как ни старается, а расплатиться всё не может. Теперь уже и жена, и Зорька, и Глеб работают на боярина. Отец слушал, сочувственно кивал головой. А Ждан сказал: «Все мы скоро будем холопами у Ратибора!» Вот и этот белоголовый, похожий на Ждана парень… Может, совсем ещё недавно был он свободным человеком, жил у себя дома, пахал землю или занимался ремеслом. А сегодня продали его на торгу, как продавали коней. Купил его чужеземец, должно быть грек. Вот его ладья. Днём, когда они шли на Козью Бородку, её разгружали гребцы, выкатывали на берег бочки с маслом и вином, носили в корзинах пахучие заморские фрукты. А хозяин ладьи стоял на палубе и отдавал приказания. Сейчас он тоже вышел на палубу, что-то крикнул на своём языке гребцам, и те, подбежав к невольникам, стали загонять их на корабль. Поднялся плач и крик. Рванулся в сторону белоголовый парень, но верёвка удержала его, только натянулась туго и потащила в сторону связанного с белоголовым парнем половчанина. Половчанин полетел на землю. Гребцы набросились и на того и на другого с палками и плетьми. И, связанные верёвкой люди, подталкиваемые со всех сторон, стали подниматься по сходням.
