Курбатов по-прежнему стоит, засунув руки в карманы. Кажется, что он не заметил почерневшего носа парохода и не видит, куда идет катер. Его глаза не отрываясь смотрят вдаль, на вырисовывающиеся на фоне неба черные контуры домов с багровыми глазницами окон…
Вот он произнес спокойно, словно отдал распоряжение об ежедневной приборке:
— Самый полный. Сомкнуться. Набрать воды в ведра, намочить швабры. Пламя сбивать только при появлении его на борту.
Витя оглянулся. Нос катера, идущего сзади, почти у самой кормы «сто двадцатого».
— Юнга! Передайте приказ на другие катера! — слышит Витя.
Когда Витя окончил передачу, клубы дыма уже окутывали катер, а огонь бушевал вокруг, словно злясь на кораблик, который бесцеремонно отбрасывает его в стороны своим носом. По бортам с мокрыми швабрами стоят матросы. Они прикрывают рукавами бушлатов раскрасневшиеся лица. Вот один огненный язычок подпрыгнул, ухватился за борт и побежал на невидимых ножках по шаровой краске. Изотов несколько раз взмахнул шваброй — и огонек исчез.
Но чем дальше идет катер, тем больше дерзких огоньков прыгает на него, и швабры шлепают непрерывно. Их концы высохли, обуглились и рассыпают искры. У Изотова швабра вспыхнула, как смоляной факел. Он размахнулся, разжал пальцы, и она хвостатой кометой мелькнула над катером и потонула в огне. Трофим Федорович посмотрел по сторонам, взгляд его остановился на пустых ведрах, валявшихся на палубе. Он выругался, сорвал с себя бушлат и прихлопнул им язычок пламени, нахально взобравшийся даже на надстройку.
Стало трудно дышать, слезились глаза, а конца огненному морю еще не видно. Витя с тревогой посмотрел на Курбатова. Те же приподнятые плечи, фуражка, сдвинутая набок и немного на затылок. Словно не бушует кругом огонь, словно не несется катер почти вслепую, словно не означает внезапная посадка на мель неминуемую гибель его.
Из моторного отделения выскочил Юсупов.
— Мотор перегревается! Чистой воды надо! — крикнул он и убежал обратно.
Курбатов кивнул, сказал что-то Агапову, и катер повалился на борт, огонь взбежал на палубу, но поворот уже закончен. В дыму виден катер, идущий сзади. Его командир всматривается в Курбатова, спрашивает взглядом: «Что случилось? Помощь нужна?»
Взмах руки, кивок — и немой разговор окончен.
— Вперед! — приказал капитан-лейтенант, и его поняли.
Еще один поворот, и «сто двадцатый» идет в кильватерной струе. Здесь значительно легче: перед ним готовая дорожка, и можно немного передохнуть. Изотов рассматривает бушлат и сокрушенно качает головой:
— Одна вешалка осталась.
— Ну как, Витя? — спрашивает Курбатов.
Витя смотрит на большое красное пятно от ожога на щеке Василия Николаевича и отвечает бодро:
— Полный порядок, товарищ капитан-лейтенант!
Наконец катера вырвались на чистую воду. Почерневшие, с облезлой краской, они быстро приближаются к уже отчетливо видимому городу.
Моторист жадно пьет из ведра, пахнущего бензином. Вите слышно, как булькает у него в горле. Вода стекает струйками на замасленный комбинезон, на потную грудь, а он все пьет и пьет.
— Хороша водица! — говорит моторист, выливает остатки себе на голову и исчезает в моторном отделении.
На левом берегу мигнул огонек и погас.
Катера повернули туда, где он мелькнул, подошли к мосткам, и Курбатов первый спрыгнул на них. Не успел он сделать и трех шагов, как навстречу ему двинулась группа командиров. Витя узнал среди них командующего флотилией. Курбатов начал было рапортовать, но адмирал рукой остановил его и вышел вперед. Его глаза пробежали по корпусам катеров, по оружию и надолго остановились на матросах.
Потом он повернулся к Курбатову и спросил неожиданно просто, по-домашнему:
— Говоришь, пришел?
— Так точно, пришел.
— А это? Почему не переждал? — кивнул адмирал на огонь.
— Приказано было в ноль-ноль.
Адмирал улыбнулся, молодцевато сдвинул фуражку на затылок и сказал:
— Значит, воевать можешь! Бери десант — и в город. Приказ получишь у начальника штаба на командном пункте. — А потом повернулся к одному из сопровождающих его командиров и произнес тоном, не допускающим возражений: — Завтра же заменить обгоревшее обмундирование.
Витя немного разочарован и обижен. Он думал, что командующий скажет что-то особенное и похвалит команду, Курбатова. Неужели все они не заслужили простой благодарности?
Но у себя за спиной он услышал приглушенный голос Изотова:
— Вот и правильно, по-хозяйски… Не такое сейчас время, чтобы в любезностях рассыпаться.
Едва командующий отошел от катеров, как к ним подбежал командир дивизиона. Он стиснул руку Курбатова, несколько минут молча тряс ее, а потом сказал, не скрывая радости:
— Вот теперь весь дивизион собрался!.. На переправах для всех работы хватит… Потерь в катерах не имеешь?
— Никак нет. Даже «сто двадцатый» пришел.
— Совсем хорошо! Здесь каждый катер дорог!
Глава тринадцатая
ПЕРЕПРАВЫ
Август 1942 года. Знойное небо нависло над землей, высушило ее. В тучах пыли устремились от Дона к Волге отборные фашистские дивизии. Две бронированные клешни охватили Сталинград, полчища гитлеровцев скопищем навалились на него, пытаясь смять, раздавить и сам город, и его защитников.
Фашистское командование, собрав огромные силы, приготовилось нанести советским войскам решительный и сокрушительный удар. По его расчетам, пьяные полчища, воспользовавшись внезапностью нападения именно на этом направлении, должны были за несколько дней покончить со Сталинградом, а потом, точно выдерживая даты, указанные в приказе, двинуться дальше.
Но командование Советской Армии разгадало план, так старательно разработанный в фашистском логове, и советские дивизии мощным заслоном встали на пути врага.
Много сил стянуто фашистами к городу. Сутки, часы и даже минуты решали успех битвы. И на защиту Сталинграда поднялась вся страна. Население города в этой борьбе было в первых рядах. Из цехов тракторного завода вышли танки. На их броне виднелись свежие заплаты. Рабочие, которые сами, под непрерывными бомбежками и обстрелами, отремонтировали танки, теперь вели их в бой. Советские солдаты, утомленные длительным маршем и зноем, закрепились на новых позициях и встретили врага огнем из домов, подвалов и заставили его топтаться на месте, кровью расплачиваясь за каждый метр земли.
Началась великая битва на берегах Волги.
Центр тяжести всей войны переместился на берега великой русской реки: сюда направлялись плотные колонны войск, сюда потянулись бесконечные вереницы пушек, танков, машин со снарядами, патронами, продовольствием, здесь застучали топоры и перекинулись через воложки новые свайные и понтонные мосты. Но через Волгу за несколько дней мост не перебросишь: глубока, широка, могуча, да и фашистские самолеты не жалели бомб. Тогда к городу и подошла Волжская военная флотилия. Ее корабли стали живым мостом, соединяющим город с левым берегом. Они же залпами своих орудий превращали в железный лом фашистские танки, смешивали с землей неровные цепи наступающих.
Огонь, клубы удушливого дыма, грохот выстрелов и бомбовых разрывов да светлые царапины трассирующих пуль на темном небе — вот все, что осталось в памяти Вити от первой ночи работы на переправе.
Витя даже не мог сказать, сколько раз они ходили в город, и опомнился лишь после того, как, забравшись в кусты ивняка, катера заглушили моторы.
Но и наступивший день не принес тишины. В городе все по-прежнему стонало, скрежетало, рушилось, а десятки самолетов с черными крестами на крыльях кружились над ним, засыпали его бомбами или поливали свинцом, проносясь над опустевшими улицами.
Не один Витя смотрел на город. Рядом с ним были и матросы с катеров, и солдаты, уже побывавшие в городе, и командиры частей, которым ночью предстояло переправиться туда.
— Пятые сутки так, — сказал сапер, выжимая мокрую гимнастерку. — Ни днем ни ночью покоя не дает.
— Ну а наши как? — спросил один из командиров.
— Как положено… Вцепились в землю и держатся… Только сила силу ломит…
— Эй ты, стратег! — злобно крикнул солдат с забинтованной головой. — Ты там был? Был ты там, я спрашиваю?
— Нет… Мы на переправе работаем.
— А меня только утром оттуда вывезли. Сходи туда, а потом и говори, кто кого ломит.
— Да ты чего на меня окрысился? Нешто я что неподходящее сказал? — обиделся сапер. — Прет он…
— Не мели! Нас была рота, остался взвод, а мы как стояли, так и стоим!.. Ни одного дома не сдали!
— Вы-то, может, и не сдали, а он уже в городе. Днем и ночью так и валит, так и валит.
— А ты уже и раскис? Эх, был бы я начальником — всех вас, тыловых, в один момент на передок отправил бы.
