Харри Йыгисалу - Горностай

Погода стояла прекрасная, и дачники собирались на море. Они ужо приготовили все необходимое: мама уложила в корзину еду. папа приготовил подстилки, чтобы полежать на берегу, а ребята хотели взять с собой мяч.

Разно можно уйти из дома, когда мертвый горностай лежит на пороге? Маарья растерянно смотрела на родителей, а Мадис прямо заявил, что у него пропала охота играть на берегу моря.

— Горностая надо похоронить, — сказал папа и направился к сараю. Он вынос оттуда две лопаты и вручил их детям.

Папа, просто так положить горностая в яму и засыпать ого землей не годится! — сказал Мадис, — Надо устроить настоящие похороны.

Похороны были печальные, но очень торжественные.

— Мы устроим горностаю семейные похороны! — сказал Мадис Маарье.

— Пойдем скажем об этом маме с напой и позовем их на похороны, — предложила она.

— Хорошо! — согласился Мадис.

Маарья на одном дыхании выло, кила их задумку родителям.

— Стоит ли придавать этому такое значение? — выразил сомнение папа. — Мадис большой мальчик, он вполне может вырыть могилу, что нам с мамой там…

Нет, папа, могилу мы сразу же выроем, но мы хотим, чтобы вы с мамой пришли. Тогда у нас будут настоящие семейные похороны.

— А зачем же нам-то приходить? — Тоомас Кивистик в недоумении пожал плечами и взглянул на жену.

— Почему бы тебе не пойти, если дети просят? Они хотят устроить все наилучшим образом, — полностью поддержала дочку Кайе Кивистик.

Чаще всего похороны, как всякое несчастье, сваливаются на голову совершенно неожиданно. Спешно приходится проводить всю подготовку — позаботиться о гробе, заказать венки, известить родственников и знакомых, да мало ли сколько всяких хлопот, включая организацию поминок!

Дети тут же приступили к выполнению необычных для них обязанностей. Конечно, не без помощи родителей.

В дальнем конце сада, под старой березой, уже было небольшое кладбище с двумя могилками. Прошлым летом там похоронили ласточку, разбившуюся об оконное стекло, и выпавшего из гнезда птенчика. Могилки были маленькие, на них цвели маргаритки. Под той же самой березой Мадис вырыл могилу для горностая. Копать пришлось порядочно, чтобы поместился гроб. В качестве гроба использовали старую плетенку из соломы. Мадис нашел ее на чердаке и выстлал мхом. Горностая уложил и клубочком, как он спал в гнезде, и кончиком хвоста прикрыли нос. Сверху на него набросили пестрое тряпичное одеяло, которое Маарья сияла с кроватки своей куклы. Она сказала, что осенью, когда снова пойдет в детский сад, сошьет там для куклы новое одеяло. Гроб украсили головками лядвенца и соцветиями язвенника. Мама вызвалась помочь Маарье сплести венки, и они пошли на луг за цветами. Пана принес из сарая чурбан, на него поставили гроб с горностаем. Мадис взял свой карманный транзистор и укрепил его на пеньке от засохшей сливы. Он считал, что обязательно должна играть музыка.

Мама с Маарьей сплели маленькие венки. Один из белого, второй из розового клевера, третий из ромашек, четвертый из хвои и можжевеловых веток. Маарья прошептала что-то маме на ушко — во время похорон не принято говорить громко, — мама кивнула, пошла и отрезала с растущего возле дома шиповника веточку с первым распустившимся цветком.

Похоронная процедура началась в тот момент, когда Маарья положила веточку шиповника на пестрое одеяло.

Тут диктор объявил по радио: выступает гармонист Яан Юрикас. Мама не на шутку испугалась и хотела переключить приемник на другую станцию, но папа взял ее за руку: пускай, мол, играет. Для горностая такая бодрая и веселая музыка вполне подходит. Вероятно, оп был прав. Не обязательно на похоронах дикого зверя все должно быть точно так, как на похоронах человека.

Теперь папе предстояло сказать речь. Мадис несколько раз подавал ему знак, чтобы он начинал. Но Тоомас Кивистик никогда не держал речей на похоронах и не знал, как это делается. Тем более что случай был особый — хоронили горностая.

Наконец он собрался с мыслями и сказал:

— Мы, дети и родители, жители хутора Таммисту, ужасно опечалены тем, что один из горностаев, которые жили в этом доме и которых все очень любили, скоропостижно скончался. И вот мы хороним его сегодня в саду под большой березой. Мы никогда не забудем его жизнерадостного нрава.

Это была прекрасная и немного грустная речь, каждое ее слово запечатлелось в сердцах присутствующих.

Больше не выступали, потому что никто не мог сказать проникновеннее и лучше охарактеризовать жизненный путь горностая. О неприятностях, которые случались в его жизни в хуторе Таммисту и о которых семейство Кивистик знало, вспоминать не стали. Это не принято: о почивших говорят только хорошее. Кажется, особенно сильно печальная кончина горностая затронула хозяйку дома Кайе Кивистик.

Пестрое одеяльце расправили так, чтобы оно накрыло горностая с головой. Поверх него положили мох, и гроб опусти ли на дно. Мадис взялся за лопату и быстро засыпал могилу, папа помог ему разровнять холмик. Мама и Маарья убрали холмик венками и цветами. Могила получилась очень красивая.

Так один из горностаев навсегда остался в хуторе Таммисту.

В народной песне подмечено совершенно правильно. Горностаи в самом деле ходят на ноле во время жатвы.

Когда хлеба начинают созревать и соломина желтеет, ячмень наливается, а пшеничная нива золотится на солнце и пахнет поспевающим житом, поля привлекают к себе многих. Все тщательно следят на состоянием хлебных нив. Зачастил на них колхозный агроном. Рожь, как и все другие зерновые культуры, сама подсказывает, когда ее убирать можно. Только надо понимать ее подсказки. Вот зерно достигло своих окончательных размеров, но оно еще мягкое. Это началась фаза молочной спелости. Она продолжается примерно полторы недели. А примерно потому, что год па год не приходится — многое от погоды зависит. Вот зерно начинает затвердевать и приобретает свою обычную окраску. Значит, наступила восковая спелость. Тут смотри в оба, очень скоро зерно окончательно вы сохнет и будет легко вымолачиваться. Пришла пора уборки, или, как говорят агрономы, фаза полной спелости. Не зевай, хлебороб, приступай к жатве!

А по мере того как поспевают хлеба, надо справиться с остальными делами — скосить траву на сено и свезти его в сараи, заготовить силос, разбросать навоз и перепахать паровые участки.

Созрел ячмень, и на поля вышли комбайны, а через несколько дней приступили к уборке ржи. В это время из леса, с морского берега и из прибрежного можжевельника началось молчаливое переселение. Все, кто бегает, ползает и летает, взяли курс на поля. Мыши, представительницы самых разных видов, наклоняли стебли, отгрызали колоски — конечно, самые зрелые и тяжелые — и тащили их в укрытия. Наедались они до отвала, днем и ночью перемалывали самое лучшее ячменное и пшеничное зерно. Как видно, понимали, что пиршество не может продолжаться долго. Поэтому и торопились. Рыли ходы и норы, выкапывали поместительные кладовые и устраивали мягкие, выстланные измельченной соломой гнезда.

Водяным крысам тоже вдруг опостылели их всегдашние зеленые травы и сочные корма, захотелось разнообразия, потянуло на зерно да на горох. С побережья они но речке и канавам целыми выводками устремились на хлебные нивы и овощные плантации. А уж кто раз попробовал вкус зерна, тот и думать перестал о возвращении обратно, знай себе заправлялся. Ужас сколько появилось охотников взимать подати: воробьи, раскачиваясь на пшеничных стеблях, расклевывали колоски, вяхири — лесные голуби — набивали зобы, стая куропаток пробиралась по земле между злаками, даже вороны пытались приспособить свои большие клювы к ювелирной работе. Полным ходом шла молотьба, полнились чужие закрома.

Всех обильное поле кормило. Мыши наелись, птицы наклевались. И хищники не бедствовали, промышляя охотой. Повадились на поля лисица, хорек да ласка. И кошки от них не отставали. Целыми днями кружил в воздухе ястреб-тетеревятник, прилетал канюк, приостанавливалась в полете пустельга, подняв крылья и опустив хвост, порхала на месте, высматривая добычу.

Горностаи явились впятером — мать и четверо заметно подросших детенышей. Сама-то она их пересчитать не могла, но доярки с большой фермы видели, как выводок перебрался через шоссе — один зверек впереди, следом четыре скопом — и скрылся в овсах.