— В лагере кто-нибудь был? — спросил Демка.
— Все ребята ихние были! И Гошка, и Костя, и Витька Подоксенов, и Никита…
— Костиного Полкана не было?
— Нет.
— Повезло. Он бы живо тебя из-под нар выволок. Значит, не заметили?
— Куда им… Секрет один знаю, чтобы никто не видел. На меня смотреть будут и не увидят!..
— Со своим секретом ты уже раз попался, — сказал Демка.
Ленька вскипел.
— Почему на Лысую не пошел? — надвинулся он на Демку. — Трусил? Точно говорю, трусил!
— Незачем было…
— А Карфаген? От этого тоже отказываешься? Может, дома отсидишься, а мы с Толькой одни пойдем? Вот оно, доказательство, что в шалаше штабном был! На, читай!
Демка подобрал брошенную к ногам бумажку, развернул и прочел:
— «Двадцать пятого июля в ночное дежурство по лагерю назначаются из первого звена К. Клюев и Г. Свиридов…»
— Веришь теперь? Я список в штабе раздобыл! Гоша с Костей завтра в ночь дежурят. Вот их и накроем! Завтра проведем операцию «Карфаген». Ждать нельзя дольше. Кроме списков еще кое-что имеется. Знаю, что сегодня к нам Никита придет и просить будет, чтоб я стихи написал! Сами увидите.
— И вправду под нарами хоронился? Вот это да-а-а! — Толя был восхищен неустрашимостью и ловкостью вожака. — Смелый!
— Знаю, не новость! Слушайте!
Ленька нарисовал приятелям картину беспросветной лагерной жизни. Он говорил о кружках трактористов и комбайнеров, о звеньях помощи животноводам, полеводам и овощеводам, о покосе, о создании пионерских патрулей, которые будут оберегать посевы от вредителей, о концерте.
— Дела у них по горло, — заключил он. — Работают день и ночь, как трактора на пахоте. До того дошло, что и поспать некогда. Гошку Свиридова вчера среди ночи с постели стянули, чтобы воду на скотный двор возил. Десять бочек доставил, а ему говорят: еще давай — мало. Запарился Гошка…
— Силком заставили? — спросил Толя.
— Известное дело!
— Врешь! Гошке и всем другим за работу трудодни начислят, — вмешался Демка.
— Держи карман шире…
— Ты, Ленька, злой, как цепняк ваш. На всех бросаешься.
— Хочешь знать, Гоша при мне Илье Васильевичу жаловался, что сил у него больше нет работать, с ног валится.
— Опять врешь! Гошка не дурак Герою Социалистического Труда говорить, что работать лень.
— Думаешь?
— Каждому ясно!
— Проверить хочешь? Хорошо, я тебе, Демка, докажу…
Настойчивый стук в калитку оборвал спор на полуслове. Ленька сделал рукой презрительный жест, показывая им, что ни в грош не ценит рассуждения приятеля, и заспешил к воротам. Открыв калитку, растерялся: перед ним стоял Никита. На бронзовом, загорелом скуластом лице его играла улыбка, серые глаза смотрели миролюбиво. Из-за его спины выглядывала чуть побледневшая и осунувшаяся за время болезни Аленка Хворова. Несмотря на то что колычевцы ждали гостей, появление их вызвало некоторое замешательство. Ленька не знал, как ему вести себя. Толя и Демка разом вскочили с крылечка и вытянули руки по швам, словно солдаты при встрече с генералом.
— Здравствуй, Ленька! Мы по делу к тебе, — сказал Никита.
— Пройти можно? — спросила Аленка.
— Заходите.
— Выручи, — продолжал Никита, — сегодня идем художественную самодеятельность показывать механизаторам первой бригады. Все приготовили, а частушек нет! Старые-то есть, да надо бы новые сочинить про людей из бригады. Понимаешь?
Колычев незаметно переглянулся с приятелями, как бы говоря: «Видите? А что я говорил?»
— Поможешь? — еще раз спросил Никита.
И Ленька вдруг почувствовал, что не может отказаться. Все его существо было против, а сознание подсказывало обратное. Ведь это дело не одних только пионеров, но и взрослых, механизаторов первой бригады.
— Выручить товарищей не отказываюсь. Можно и сочинить.
— Никита, покажи ему, про кого писать, — сказала Аленка.
Никита протянул тетрадь, ту самую, из которой Колычев вырвал лист бумаги, когда переписывал дежурных.
— Тут — записи и о хороших работниках бригады, и о плохих. Что еще понадобится, расскажу.
«Кабинет» для поэта оборудовали в два счета. Демка прикатил деревянную кадушку, поставил ее на «попа», и получился вполне приличный круглый стол. Толя вытащил из поленницы березовую чурку, удобную для сидения.
— Кресло, — сказал он, — настоящее. Спинки, жаль, нету.
По тому, как заботились о «кабинете» ребята, было видно, что они очень довольны решением своего вожака: хватит в конце концов ругаться и враждовать. Это согласие они восприняли как первый шаг к примирению, а его ждали оба. Кружки, звенья помощи, патрули — пусть и высмеивал их Ленька — притягивали ребят, как магнит железо.
Чтобы не мешать поэту, Никита, Демка, Аленка и Толя уселись на крылечко. Ленька принес из дома карандаш, сосредоточился и притих.
— Леня, — предупредила его Аленка, — ты стихи на мотив сочиняй, чтобы петь можно было.
Нежное обращение удивило и тронуло Леньку. Он вскинул на девочку черные глаза и, убедившись, что та не шутит, кивнул чубатой головой.
— Напиши про хорошую работу первой бригады, — сказал Никита.
Колычев, схватив его мысль, лихорадочно заводил карандашом. Он писал, зачеркивал, снова писал и, наконец, прочел:
Не сложить такой частушки.
Чтоб воспеть, как надо,
Честный труд, геройский труд
Первой мехбригады!..
— Начало есть! — обрадованно воскликнул Никита.
— Петь можно, — поддакнул Демка.
На смуглых щеках поэта выступил румянец. Одобрение вдохновило его. Бегло пробежав заметки в тетради, он моментально сочинил вторую частушку:
Смотрит рожь на тракториста
С гордостью и вызовом:
«Лень отбросив, потрудись ты –
Выше леса вызрею!»
— Это — да-а-а, — восхитился Демка. — Это — клас-с-с!
— Можно я пропою? — попросила Аленка. — Дай?!
— Подожди, — остановил ее Никита. — У него сейчас хорошо получается, а мы разговорами сбиваем. Про тракториста Ивана Полевого напиши. Он больше всех горючего сберег. Про него надо сочинить обязательно: Илья Васильевич просил.
Ленька прикусил зубами кончик карандаша и, уставившись в одну точку, беззвучно зашевелил губами. Иногда, очевидно, подыскав удачную рифму, поэт удовлетворенно кивал головой, отчего кудрявый чуб колыхался. Колычеву и самому понравилась новая частушка. Он записал ее на отдельном листке и подал Аленке, спросив:
— Подойдет?
— Ой, как хорошо! — девочка вскочила. — Послушайте, ребята! — Она подбоченилась и, словно это было на клубной сцене, прошлась по двору:
У Ивана Полевого
Трактор ходит, как часы!
Он бензина сэкономил —
Не поместишь на весы!..
— Здорово! — За калиткой кто-то захлопал в ладоши. — Сильно!
— Костя! — узнал Никита. — Иди, Костя, сюда!
Клюев появился во дворе, поздоровался и сел рядом о Демкой.
— Мешать не буду, — сказал он, поправляя на голове кепку. — Сочиняй, Ленька… — И, сняв кепку, положил на колени так, чтобы ребята обратили на нее внимание.
— Где раздобыл такое чудо? — спросил Никита, разглядывая промасленную до черноты серую кепку с прожженным козырьком.
Круглое, розовощекое лицо старосты кружка юных комбайнеров расплылось в улыбке, карие раскосые глаза плутовски прищурились.
— Кепку? — как бы не понимая, переспросил он, хотя прекрасно знал, о чем идет речь. — Ее мне механизатор подарил, тракторист… Почти новая кепочка-то.
— Угу, — сдерживая смех, согласился Никита. — Только кто-то успел твоей кепкой мазут почерпать.
— Мазут, мазут! Подкладка новая. Глянь…
— Кто подарил-то?
— Говорю, тракторист! Отдал мне кепку и сказал: «Носи на полное здоровье, если нравится. Не жалко убора. Только учти, под этой заслуженной кепкой голова должна работать точнее секундомера». Я ее и взял.
Аленка сначала прыснула в кулак, а затем, не выдержав, разразилась громким смехом. Ее поддержали Демка с Толей и Ленька с Никитой.
— Смешно? — надулся Костя. — Я пойду, пожалуй…
— Брось ерепениться! Помогай стихи сочинять!
Дело обратили в шутку, и Костя успокоился.
На сочинение частушек ребята потратили часа полтора. Время клонилось к обеду, а предстояло сделать еще многое. Главное — разучить новые частушки.
Никита поторапливал. Чтобы не возвращаться в деревню дважды, он попросил Демку сходить вместе с Костей в клуб и забрать все необходимое.
— Не давай ему по сторонам зевать, — предупредил он Демку. — Костя любит ворон считать и природой интересоваться. Подгоняй его.
— Идем, Костя, — сказал Демка, польщенный доверием.
Костя приложил руку к козырьку чудо-кепки и круто повернулся на пятках.
Аленка, прихватив тетрадь, побежала в лагерь проводить спевку. Толя направился домой переодеваться. Во дворе остались Никита и Ленька. О многом хотелось Никите поговорить со своим соперником, но все как-то не представлялось возможности. «Теперь, — думал Никита, — вроде бы и откровенно потолкуем. Раз Ленька согласился частушки сочинять, значит, пойдет на мировую». Он не боялся Ленькиных происков и доказал это на деле, предупреждая его набеги на сады и огороды, срывая их. Сколько ребят добровольно перешло на Никитину сторону, разочаровавшись в Леньке, не счесть! Теперь Никита решил добиться самого заветного. Он хотел, чтобы Ленька сам осознал неблаговидность поступков, совершаемых его друзьями, понял и постарался исправиться. Конечно, трудностей будет много: дурная слава, что смола — прилипает быстро, а отмывается не сразу.
