— А ты знаешь, Лёша, где Пашка Дворянчиков? — спрашивает «академик» Юра. — Не догадаешься! Работает в зоопарке. Толстый такой! Бегемотов лечит. Переквалифицировался на бегемотов.
— Не может быть! Пашка же был такой…
— У нас бегемотов нет, — говорит Арина.
— А ты из оладьи танк можешь слепить? — спрашивает Витя Арину.
Нет, Арина из оладьи не может. Она завтра Вите слепит. Из хлеба. Настоящий танк, с пушкой.
— Не хочу из хлеба!
— Тогда из глины, — говорит Арина. — Мы знаешь какую глину на такыре видали! Я полный сарафан набрала.
Но Витя из глины тоже не хочет. Он из оладьи хочет. А то он сейчас плакать начнёт.
— Раз Виктор больше не плачет, можно его в следующий раз тоже взять в пески, — говорит папа. — Как ты считаешь, Мурад?
— Я тоже подумала, — улыбается дядя Мурад.
— Когда — в следующий раз? Завтра — в следующий раз? — Витя сразу про танк забыл.
— Скоро, Виктор, — смеётся папа. — Не завтра, конечно, но скоро. Году не пройдёт.
— Так привыкаешь к людям, — говорит Марина Ивановна. — Так привыкаешь! А они уезжают. Вот вы, Надюша, скоро от нас уедете, а я уже привыкла.
— Я, может, ещё вернусь, — говорит тётя Надя.
— Тётя Надя у нас будет работать, — говорю я. — Нам историк нужен, она вернётся.
— Хорошо бы, — обрадовалась Марина Ивановна. Она свой платок достала и к глазам прикладывает, опять у неё глаза на мокром месте. — Вот бы хорошо. Я бы тогда к дочке уехала со спокойной душой, у меня дочка в Красноводске.
— Прекрасный город, — говорит дядя Володя. — Я в прошлый отпуск такого полоза под Красноводском поймал. Красавца!
— Кто про что, — говорит тётя Наташа.
Но дядя Володя не слышит, он папе рассказывает. Дядя Володя вообще-то сейчас немножко расстроен. В мешочках он всех, конечно, довёз. Великолепные экземпляры! Но у него большеглазый куда-то сбежал. Сапоги стоят, а большеглазого нет.
Дядя Володя всё в комнате перерыл. Может, думал, большеглазый спит где-нибудь в одеяле. Но в кровати его тоже нет. И в стенном шкафу нет.
— Найдётся, — успокаивает папа. — Просто вышел прогуляться.
— Я дверь открытой не оставляю! Не понимаю, как он мог выйти. Может, кто-нибудь заходил и случайно выпустил?
— Случайно к тебе не зайдёшь, — смеётся папа.
— Вернётся твой большеглазый, — говорит тётя Наташа. — Не расстраивайся. Куда он от тебя денется? Все, кого ты любишь, всегда с тобой. А больше тебе никого не надо, Володя.
Дядя Володя сразу встал.
— Прости, я не то сказала, — говорит тётя Наташа. — Я совсем не то хотела сказать.
— Я знаю, — говорит дядя Володя. И обратно сел, не обиделся. Хотя он у нас всё-таки очень обидчивый.
— Что ты знаешь? — спрашивает тётя Наташа.
— Мама, — говорит Витя, — я хочу спать.
Тётя Наташа сразу пошла Витю укладывать. И дядя Мурад пошёл.
— Может быть, в этом в есть правда, — говорит «академик» Юра. — Сидеть вот так, за одним столом, одной семьёй, и чтобы твой материал, с которым работаешь, прямо тут же по тебе ползал, шлёпался к тебе в чашку, залетал в уши. И не суетиться.
— Больно много хочешь, — улыбается папа. — Чтобы твой материал залетал тебе в уши. Ты же с оленями работаешь.
— Суетиться и тут можно, — говорит профессор Сергеев. — Это от человека, уважаемый Юрий Николаевич, только от человека.
— С оленями, — соглашается «академик» Юра.
— Надо уши тогда иметь, как гараж, — говорит Арина.
— Надо, — говорит «академик» Юра.
Смешной такой. Всё соглашается. Даже не верится, что он был серьёзный и его за это «академиком» прозвали.
— Всё только от человека, — говорит профессор Сергеев. — А вот с сачком я сейчас с удовольствием пробежался бы на ночь глядя.
Ему хочется посмотреть, какие у нас жуки. Он с ними работает.
— Можно, — говорит папа. — Это на перрон надо, Лев Владимирович. Там лампы сильные, на них жуки хорошо летят. Лёдик проводит, а я пока ночлег приготовлю.
— Я тоже провожу, — говорит Арина.
Но тётя Надя её не пустила. Арина устала с дороги, ей спать нужно. А я не устал, раз папа меня отпустил.
Я сачок несу, а профессор Сергеев сумку с пробирками, он хочет жуков в пробирки набрать.
— Жуков у нас много, — говорю я.
— А какие же, если не секрет? — спрашивает профессор Сергеев, его бас так и гудит в темноте.
— Всякие… Скарабеи, златки, скариты, жужелицы, конечно, тоже есть. Зерновки ещё. Тарантулы.
— Это паук, — говорит профессор Сергеев.
— Я знаю, что паук, — говорю я. — Просто он есть.
— Порядочно знаешь для своих лет… Тоже зоологом будешь, как папа?
— Арина у нас будет художником, — говорю я.
— Это понятно. А ты?
— Не знаю…
Я правда не знаю. Я бы зоологом стал. Как папа. Но я жуков морить не могу. И ящериц не могу, никого. Мне их жалко. Пускай они бегают, летают. Мне смотреть на них нравится, а коллекцию я, например, не хочу собирать.
— Приятно побеседовать с мыслящим человеком, — говорит профессор Сергеев.
Мне тоже приятно с ним побеседовать. Он мне ещё рассказал, как поймал чёрную бабочку. Прямо на даче. И оказалось, что такой бабочки больше нигде нет. Совсем новая бабочка!
— Вы её отпустили?
— Нет. Не отпустил, извини.
А я бы отпустил.
Нам навстречу идёт по перрону Любин кот, хвост задрал. У него глаза светятся. На охоту, наверное, вышел. Увидал нас и сразу нырнул в кусты. Этого кота не погладишь, его только Люба может погладить. Такой кот.
— Местный тигр? — спрашивает профессор Сергеев.
Я ему про кота рассказал, и он не стал больше смеяться. Раз этот кот скорые поезда встречает, значит, он при деле. Конечно, ему некогда возле нас тереться. Такой серьёзный кот. Просто академик!
— Ух, сколько тут добра! — говорит профессор Сергеев.
Это он про жуков так сказал. Сачок у меня схватил и прыгает с ним. Машет сачком. Он даже залез на барьер. Хочет сачком до фонаря дотянуться. Этот фонарь так горит! На негр жуки отовсюду летят, прямо стаей.
Профессор Сергеев размахивает сачком и смеётся.
Кого-то из сачка достаёт толстыми пальцами.
Бегает по перрону.
Скачет. Он так заразительно скачет.
Я тоже скачу. У меня сачка нет, я просто так скачу. Жуки от меня отпрыгивают. Думают, я ловлю. Бабочки мне в нос лезут. Щекотные какие! Белые моли стукаются в меня. И сразу отлетают. Думают, я их ловлю.
— Ох, не могу больше! — говорит профессор Сергеев. — Силы не те.
Раньше бы он тут скакал до утра. Это такое место! А теперь не может. У него шлёпанцы падают. И сердце бьётся.
— Раз сердце бьётся, нужно идти домой.
— Ничего, — говорю я. — И у меня всегда бьётся.
— Спасибо, ты меня успокоил, — говорит профессор Сергеев. — Я уж боялся, что у одного меня.
— У всех, — говорю я. — Даже у черепахи. Только через панцирь не слышно. Всё равно бьётся.
— А ты слушал у черепахи? — спрашивает профессор Сергеев.
Так мы незаметно до дому дошли.
Наш дом уже чёрный. Света ночью нет, движок у нас старый. Мы ночью его экономим. Иногда экономим, иногда нет. Как когда.
Папа сидит на крыльце, говорит:
— Движок отказал, не обессудьте. Нашли что-нибудь любопытное, Лев Владимирович?
— Ещё бы! Славно провели время. Да ещё с таким спутником. У совок самый лёт.
— Спутник, иди спать, — говорит мне папа.
— Пусть посидит! Сейчас все уляжемся. Посмотрите, какая ночь! Впрочем, вас разве удивишь? Вы же привыкли. Вы даже не понимаете, какая над вами ночь!
Я посмотрел. Над нами чёрная ночь. Луна над нами висит, а ночь всё равно чёрная. Звёзды блестят, а ночь всё равно чёрная. Звёзд сегодня много. Но они что-то плохо держатся на небе. Падают всё. Ещё одна вон упала.
— Все не упали бы, — беспокоюсь я.
— Кто? — удивился папа.
— Звёзды, — говорю я. — Так и летят сегодня.
— Не волнуйся, — говорит папа. — Все не упадут, на наш век хватит.
— А на другой? — говорю я.
— Тоже хватит…
— А знаешь, Алексей, зачем я, собственно, приехал? — говорит профессор Сергеев. — Я ведь к тебе не просто приехал.
— Догадываюсь… Мне писали.
— Тем лучше, — говорит профессор Сергеев. — Сразу получишь лабораторию, оборудование первоклассное. Народ я сам подбирал, увидишь. Достойный народ! Да что я тебя агитирую? Возможности, можно сказать, безграничные. Сначала, конечно, общежитие, а там посмотрим.
— Это неважно, что общежитие, — говорит папа.
— Я так и думал, — обрадовался профессор Сергеев. — А уж работа будет. Мне тебя, Алексей Никитич, серьёзно не хватает последние годы. Мыслей много, а на реализацию силы уже не те.
— Мне тоже вас не хватает, Лев Владимирович, — говорит папа тихо. — Всегда не хватало, по правде сказать.
— Дело ты здесь поставил! — говорит профессор Сергеев. — Нужно отдать тебе справедливость. И планы, конечно, большие. А уезжать… что ж?.. Когда-нибудь надо. После пятнадцати лет, Алексей, уезжать не стыдно. Это достойный срок для учёного — пятнадцать лет.
