Костя опешил, недоуменно уставился в чуть озорные глаза Колядо, медленно произнес:
— Будто бы нет... Не совсем...
Колядо захохотал весело, задорно:
— То-то, Костик. Не зовсим дураки!.. Давай-ка клич отряд на совет. Побачим, про який ты мне орешек балакав. Раскусим его або нет?
...Степь просыпалась. Вот медленно-медленно, брызнув ослепительными косыми лучами, из-за горизонта выкатилось красноватое солнце. Увидев его, где-то в траве неуверенно свистнул суслик. Ему откликнулся другой, третий... Взмыл к небу жаворонок и зазвенел над необозримой, как зеленый океан, степью. Не торопясь выплыл, будто из-под самого солнца, степной бродяга-орел и пошел, пошел подниматься широкими кругами вверх.
Ползет по петлистой дороге колонна. После бессонной ночи тепло разморило солдат, дремлют, сидя на пустых телегах. Дремлет, покачиваясь в седле, офицер. Только временами поднимет отяжелевшую голову, осмотрит тихую безжизненную степь и снова уронит ее на грудь. Лошади, утомленные, не слыша понуканий, едва-едва плетутся, понурив морды.
Лишь далеко впереди колонны, слева и справа, рыскают разъезды, неутомимые, настороженные.
Вот один из них, что слева, остановился. Солдаты обеспокоенно привстали на стременах: прямо к ним по плохо наезженной дороге двигался, вздымая пыль, какой-то обоз. Он находился еще далеко, и было трудно угадать, чей он, кто ведет его.
На всякий случай солдаты сняли винтовки, передернули затворы. Старший в дозоре пока соображал, что предпринять — дать сигнал своим или не тревожить зря,— от обоза отделились двое верховых и поскакали к дозорным. Солдаты заволновались, кое-кто уже стал поворачивать коней.
— Может, партизаны?
— Тикаем, ребяты. Как бы не попасть в лапы.
Но старший прикрикнул:
— А ну, замолчать! Это наши, из сельской дружины. Повылазили глаза, что ли? Не видите повязок на рукавах?
К дозору в самом деле скакали два молодых мужика с белыми повязками. Первый — могучий, почти квадратный парень, с густым чубом и веселыми карими глазами, другой — помельче, но, видать, тоже не из слабых.
Чубатый на полном скаку осадил коня перед фельдфебелем, козырнул:
— Здравия желаем! А мы до вас... Подводы вот гоним.
— Откуда?
— Из Ситниковой...
— Ну, как там, спокойно?
— Никак нет. Пошаливают мужики. Насилу утянули подводы.
— Сколько?
— Штук тридцать. Да коней к ним... Примете?
— На кой черт они нам. Сами ведите.
У чубатого на лице отразился испуг.
— Боязно самим-то. Да и староста обнадежил: гоните, каже, подводы до паклинской дороги, там поручику Бурцеву сдадите.
Фельдфебель захохотал:
— Ну, лбы! А дрожат, как бабы! — Потом добавил снисходительно: — Ладно... Дожидайтесь нашей колонны. Ежели Бурцев согласится — возьмем.
В это время обоз, что вели дружинники, подошел к стыку дорог.
— Останавливай! — рявкнул чубатый.— Здесь ждать будем. Господин фельдфебель разрешил.
Проводники — дружинники и крестьяне — пососкакивали с телег, в которые заботливо было набросано по нескольку охапок сена, стали разминать ноги, вытаскивать из карманов кисеты.
— Жарынь какая...— вздохнул кто-то.
— На дождь,— нехотя откликнулся другой.— Добраться скорей бы до Камня, сдать телеги...
Подскакал офицер:
— В чем дело?
— Да вот реквизированные брички гонят. Тоже в Камень,— ответил фельдфебель.— Да боятся одни. К нам пристать просятся.
Офицер мрачно оглядел дружинников и весь их обоз:
— Пусть в хвост пристраиваются.— Потом повернулся к чубатому: —С нами пойдете. Домой никого не отпускай, не то душу выбью. Из нас няньки плохие...
Медленно подошла колонна и, не останавливаясь, продолжала пылить по дороге. Солдаты на секунду поднимали глаза на толпившихся у обочины, равнодушно оглядывали их и снова впадали в полусонное состояние.
— А ну, живей, дьяволы! — рявкнул офицер.— Надбавь ходу!
Солдаты встрепенулись, схватились за вожжи, кнуты, запонукали коней, зачмокали губами. Колонна оживилась, телеги быстрее затарахтели по дороге.
— А вы шо раскуриваете?— заорал чубатый на своих.— Давай разворачивай коней, подтягивай сюда. Дармоеды! Бездельники!
Дружинники и крестьяне, видно, крепко боялись чубатого. Его окрик обжег всех, будто кипятком. Они вдруг забегали, бестолково суетясь. Ударили по коням и поломали строй — одни помчались по обочине к голове колонны, другие — к хвосту.
— Вы что, с ума сошли? — взбесился офицер.— А ну на место!
Но чубатый добродушно хлопнул офицера по погону:
— Нехай порезвляться. Засиделись...
Офицер с силой откинул руку чубатого и, дрожа от гнева, закричал:
— Прочь руки, свинья вонючая! Или плетей захотел?
— Ну-ну,— так же добродушно заулыбался чубатый, хотя глаза его сверкнули недобрым огоньком.— Не горячись, поручик. Это вредно для здоровья.
Офицер задохнулся от негодования:
— Как разговариваешь, сволочь?! — и схватился за кобуру.
Вынуть наган не успел — чубатый в упор застрелил его. Не оглядываясь на сползшего поручика, рванул коня к фельдфебелю, который в это время отъехал к своим солдатам. За ним, не отставая, поскакал и другой его товарищ.
А вдоль белогвардейской колонны уже гремела на все лады пальба. Откуда у возниц появились винтовки, солдаты так и не поняли. Они только с ужасом видели, как свалился с коня офицер, как, нелепо взмахнув руками, упал фельдфебель и еще один солдат из разъезда, как с возов, из-под охапок сена, выскакивали с винтовками все новые и новые люди, сжимая в кольцо колонну.
Паника охватила солдат. Одни, прячась за возы, попытались отстреливаться, другие же, бросив винтовки, кинулись в степь. Но не многим удалось убежать в то утро. В полчаса все было кончено. И грохот выстрелов снова сменился тишиной и покоем. Только кони продолжали испуганно косить глазами.
Чубатый вытер рукавом пот с лица, спросил у своего товарища:
— Як, Костик, по зубам оказався нам цей белогвардейский орешек?
— По зубам, Федор.
— Ну вот, а ты бал акав! — И, весело засмеявшись, Колядо хлопнул Костю по плечу, да так, что тот чуть не слетел с коня.
Из степи возвращались партизаны. Одни несли трофейные винтовки, гранаты, сумки с патронами, другие вели разбежавшихся коней с бричками. А еще через полчаса колонна двинулась в обратный путь.
Колядо подозвал Костю.
— Разошли хлопцев по селам. Нехай мужики идут в Овечкино да разбирают своих коней и телеги.
Весть о разгроме белогвардейцев на паклинской дороге, о подвиге красных орлов, вступившихся за крестьян-бедняков, летела впереди отряда. Каждое село ждало к себе красных орлов, готовое отдать им последние куски хлеба.
В одной деревне мужики преподнесли Колядо красивую боевую шашку, невесть как попавшую к бедному мужику. Деревенский кузнец-умелец, как мог, выточил и вделал в рукоять две медные буквы: «Ф. К.»
Подарок крестьян до глубины души тронул Колядо. Он нацепил новую шашку взамен своей прежней и больше никогда не расставался с ней.
Но не в любое село мог зайти Колядо. Во многих стояли крупные гарнизоны карателей и кулацких дружин. И чтобы выбить их, приходилось вести жестокие и трудные бои.
Как-то раз, когда на исходе были продукты и боеприпасы, Колядо решил попытать счастья — взять все необходимое без боя. Это было под селом Харитонове. Вызвал к себе Костю Печерского, дал бумагу, карандаш, сказал:
— Пиши, Костик, ультиматум старосте да его толстобрюхим подлипалам.
— Какой ультиматум? — удивленно поднял брови Костя.
— Пиши, узнаешь. Так... С чего бы начать? Ага... Пиши: «Старосте села Харитонове. Ультиматум. Боевой партизанский отряд «Красных орлов», во избежание ненужного кровопролития, приказывает: к двум часам сего дня подготовить хлеб, крупу, а также другие продукты...» Написал? Так... Теперь потребуй, штобы бинтов и разных лекарств припас. А еще напиши, шо, если вин хоть крошку для нас возьмет у бедняков, худо будет. И про то скажи, штобы якое есть оружие — усе собрав к тому же часу. Написал? А теперь давай сюда бумажку.
Колядо аккуратно сложил листок, сунул в карман.
— Покличь до меня трех добрых хлопцев, да нехай приоденутся, як подобает, ленты красные нацепят. Оружие штоб у каждого самое наикращее было... Как-никак в гости к старосте едем.
— Может, я поеду? — просительно произнес Костя.— Тебе бы и ни к чему рисковать.
— Потом и ты съездишь,— добродушно откликнулся Колядо.— Дюже интересно, як староста примет нас.
И вот Колядо с тремя отчаянными партизанами, до зубов вооруженные, с развевающимися на груди алыми лентами, поскакали в Харитонове.
У села их остановили обалдевшие от партизанского нахальства постовые, забегали, засуетились, защелками затворами винтовок.
Один закричал, срывая голос:
— Куды прете? Стой! Стрелять будем.
