— Спрашивал. Он утверждает, что это — Житие при Милой пустоши.
— Знаете, я конечно не настаиваю, но когда всё сходится, то наиболее простой способ решения является самым верным.
— Знаю, но сходится далеко не всё.
— Ну, подумаешь, мелочь.
— Отсутствие монастыря — это не мелочь.
— Может просто карта неправильная? Откуда вы знаете, что тут должен быть монастырь?
— Я в нём родился, — произнёс Янош, затем ещё раз посмотрел на меня, надел очки и отодвинул карту. Хотите есть? — я неопределённо пожала плечами. Он вынул из сумки яблоко и предложил мне. Я вытерла его носовым платочком и откусила кусок.
Мы встали, вышли из-за стола, Ян запихнул карту в сумку и вышел на улицу. Там нас ждали осёдланные лошади. Я забралась на свою и выехала на середину мощёной улицы. Посёлок кончался уже через несколько дворов, на пригорке уже не было домов, не говоря уже о монастыре. Ян привязал сумку к седлу и вскочил на коня. Не оглядываясь, он въехал на вершину холма, я последовала за ним.
К полудню, по расчётам Яна, должно было показаться настоящее Житие при Милой пустоши, но приближалось время обеда, солнце обошло большую половину своего пути, а не было и намёка на приближение посёлка. Мало того, слева тянулась полоска тёмного леса, что опять противоречило карте. Да и по словам герцога фон Эйбен лес, на карте находящийся почти у самого Саурваля, должен был появиться ближе к ночи, и то справа.
Сердце тревожно постукивало, я боялась лишний раз сверяться с картой, чтобы не расстраиваться. Если уж Ян, ездивший из Тосквандоля в Саурваль по несколько раз в месяц, тот, который в обычных условиях мог найти дорогу с закрытыми глазами, теперь смотрел вокруг, как растерянный мальчик, то обо мне не могло быть и речи. Наконец, мы остановились, спешились и решили разобраться — возвращаться или нет.
Ян достал карту и разложил её на земле, прижав уголочки камнями. Нас уже с обеих сторон обступал лес, справа по опушке тянулась полоса грязной, вонючей жижи.
Я смотрела на карту и, ловя себя на мысли, что вот-вот и сейчас запаникую, пыталась понять, на что похоже это место. Никаких аналогий в голову не приходило; на достаточно подробной карте королевства не было ничего, похожего на данную местность.
— Идеи? — цокнув языком спросила я.
— Возвращаться не имеет смысла. Мы не успеем к коронации.
— И поэтому надо лезть дальше?! — возмутилась я. — Вы меня простите, герцог, но мне, честно говоря, абсолютно наплевать, попадём мы на коронацию, или нет, я не вижу перспектив, лес сужается, а лошади вряд ли согласятся везти нас, проваливаясь на каждом шагу не пойми во что.
— Простите, миледи, я не знаю, что делать. Но, пожалуй, вы правы, нужно возвращаться. Коронация назначена завтра вечером — в день рождения Кирилла. Может и успеем…
— Я бы на это не рассчитывал! — громко произнёс кто-то над нашими головами. Голос показался мне таким знакомым, он будто поднимался из глубин памяти и туманом окутывал сознание.
Мне кажется, я поднимала глаза целую вечность. Справа в лицо ударил мокрым дуновением выдох гигантского чёрного скакуна. Вокруг нас сидели на лошадях всадники. Все — как на подбор: закованные в доспехи, глазки мелькают сквозь щели забрал, каждый рыцарь поистине исполинских размеров. Не нужно было вглядываться в их лица — это были наёмники Удо. Каждый держал руку на заготовленном открытом мешочке с «часами». Посередине, на пегой лошади сидел предводитель. На фоне стражи, Удо казался крошечным. Всё тот же острый нос, седые волосы, собранные в хвост, белый плащ развевается на ветру. Он был готов испепелить нас с Яном одним только взглядом, на лице придворного волшебника мелькала холодная улыбка.
— Не дайте ему шелохнуться, — хриплым голосом проговорил он. Сразу с десяток мечей направили на горло Яноша. Он стоял, как вкопанный, переводя глаза с одного противника на другого. Внезапно, он дёрнул рукой, выхватил шпагу, казавшуюся на фоне рыцарских мечей, зубочисткой, и отскочил, отпихивая меня в сторону:
— Бегите, миледи!
Я засуетилась, пытаясь выскользнуть из окружения. Наёмникам мешало обилие железа, нагруженные лошади шатались из стороны в сторону, но убежать было невозможно. Я попросту носилась по кругу, пытаясь найти в окружении брешь, но ничего не удавалось. Сзади Ян уже пустился в прямой бой. Удо громко отдавал приказы, но его голос тонул в скрежете сталкивающегося железа. Наконец, я остановилась, чтобы перевести дыхание. Со всех сторон надвигалась огромная масса, и я понимала, что если сейчас чего-нибудь не предприму, меня попросту затопчут.
Ответ вырвался изнутри меня глухим воплем. Таким громким, что я даже не поняла, кто такой звук воспроизвёл. Мир залился яркими красками, потом, будто свет погас. Всё окунулось в дымку, и всадники замерли недвижимые.
Будто попал внутрь диорамы. Кони, прекрасные в своём застывшем движении, доспехи рыцарей, блестящие на солнце, а где-то в глубине свары Ян, повернувший голову в мою сторону — видимо он засёк ту вспышку света, которой всё осветилось, когда я перенеслась. Не теряя ни одного теперь уже казавшегося вечностью момента, я ринулась к нему.
Я потянула безвольное, но от этого не потерявшее своего веса, тело Яноша на себя. Он опрокинулся на землю и я потащила его за собой в сторону леса. Там тогда я хотела его спрятать, что делать потом я и не думала. Как ни странно, мне тогда и в голову не пришло попросту перебить всех недвижимых рыцарей, о чём я и пожалела по прошествии нескольких минут.
Янош оказался попросту немеренно тяжёлым. С каждым шагом мои мышцы болели всё больше, ноги наливались свинцом. Дыхание сбилось, а каждый вдох обжигал лёгкие. Через пять минут у меня по лицу катились крупные слёзы — лес был так далеко, а у меня попросту не было сил, чтобы тащить его дальше.
В изнеможении я упала на колени и чувствовала, что вот-вот и я сдамся, что они все отомрут и убьют его, а если повезёт, и меня заодно. В голове билась мысль — убить их всех, пока не поздно, но обессиленная, я уже не могла вызвать сияние. Закрыв лицо руками я плакала так горько, как никогда в жизни. Найти часы на руке Яноша я не смогла — видимо он и рыцари переносились в шкалу Обратуса каким-то другим способом, мне не известным.
Вдруг на моё плечо кто-то положил руку. Я подняла голову и посмотрела на человека. Он стоял спиной к солнцу, и я не могла разглядеть лица. Маленького роста, с длинными волосами, это была девушка.
Утерев слёзы, я поднялась и посмотрела на неё.
— Guten Tag! — ободряюще произнесла она. — Давно не виделись.
— Аня… — на вдохе произнесла я.
— Да, это я, — кивнула она, едва заметно улыбаясь.
* * *
Как я уже упоминала, нам с Анной Кеслер было по одиннадцать лет, когда мы впервые встретились на лестничной площадке. Она держала в руках большой красный мяч, а её мать распоряжалась грузчиками, только что доставившими холодильник.
Собственно говоря, с Аниной мамы всё и началось. Маленькая, суетливая женщина с узкими глазами в белых шёлковых брюках и белой же шёлковой блузе с воротником-стоечкой. На блузе было бледное изображение цветущей сакуры.
Моя мать тогда тоже покупала холодильник. В общем, из-за узких лестничных пролётов, наши грузчики поссорились, моя и Анина мамы стали разбираться, ну а на шум вышли мы — малолетки.
С холодильниками быстро разобрались, а потом, как водится в новых домах, само собой произошло знакомство. Они представились — Анину маму звали Юмэ, мою — Марина — а потом представили нас. Аня сунула мне красный мяч и предложила пойти прогуляться. В тот же день она сцепилась с местными мальчишками — они смеялись над её акцентом. Я, признаться, и сама её плохо понимала — больно часто она переходила с одного языка на другой. А потом мы все дружно пошли в парк Горького — кататься на аттракционах. Было лето и мы классно провели время.
Ближе к августу, нас обеих зачислили в одну и ту же школу, один и тот же класс — конечно не случайно. Потом мы вместе отдыхали друг у друга на даче, вместе разбирались с подростковыми проблемами, вместе кадрили парней и вместе решали их бросить.
В тот день, когда всё началось, Аня как раз ездила улаживать какие-то свои проблемы, поэтому мы и решили встретиться у кинотеатра. Это был, пожалуй, первый раз, когда мы не ехали куда-то вместе, а встречались прямо на месте. И, вот видите, чем это всё закончилось. Хотя, если меня спросить, были ли у меня подруги помимо Ани, я честно скажу — нет, никогда. Вообще-то обе мы никогда не верили в женскую дружбу и при других предпочитали называть наши отношения приятельскими. Это был наш негласный — подумать только, даже в этом мы всегда были схожи — уговор.
Вот так, моя не подруга, а просто приятельница как и в тот злосчастный день, смотрела на меня своими тёмными, с озорными искорками, глазами.
