— Кажется, все… — говорит она, оглядывая тарелки. — Ну, ребятки, давайте-ка за стол.
— Колокольчик у нас самый главный гость! — обнял дядя Вайя Машу за плечи. — Поэтому садись вот сюда, в передний угол. А Алешка рядом.
Тетя Валя тоже переоделась в нарядное платье и все рассказывала за столом, как ей в детстве хотелось узнать, почему поет патефон, который был в избе-читальне, и как она подговорила Ивана залезть с ней в окно и посмотреть.
— А потом мы разбили нечаянно пластинку и целый день в овраге прятались, помнишь? — смеялась она, глядя на дядю Ваню.
— Было дело… — усмехнулся он и снова взял в руки гармонь.
Некоторое время он смотрел в открытое окно, словно собирался с мыслями, затем тряхнул разлохматившимся чубом и осторожно, тихо заиграл протяжную старинную песню, которую Маша раза два или три слышала по радио. И вдруг дядя Ваня запел — мягко, вполголоса:
Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина?
Тетя Валя глубоко вздохнула, наклонилась к нему, опершись рукой о спинку стула, и так же негромко, но уверенно подхватила песню:
Головой склоняясь
До самого тына-а-а.
Пели они слаженно, чуть печально, а гармонь вторила им, плела замысловатые узоры, и Маше хотелось слушать песню долго-долго, весь день. Ей вдруг почему-то показалось, что поют тетя Валя и дядя Ваня про самих себя, только не про теперешних, а про давно прошедших. Это они сами были когда-то деревьями, тонкой рябиной и кудрявым дубом и никак не могли перебраться друг к другу. А теперь, когда стали людьми, они сидя рядышком и поют о своей прошлой жизни песню. Маша так живо представила их себе зелеными деревьями, что невольно засмеялась.
— Что, Машенька? — спросила тетя Валя, у которой ярко блестели и глаза, и розовые, рябиновые губы.
— Хорошо у вас! — сказала Маша. — И песня такая хорошая…
— И правда хорошо… — отозвалась тети Валя. — Давно у нас такого праздника не было, а, отец?
И она взъерошила дяде Ване волосы.
Праздник прошел, но гармонь тетя Валя больше прятать в сундук не стала. На ней теперь каждый день упражняется Алешка. Он уже разучил одну песенку — «Чижик-пыжик, где ты был?» — и играет ее для всех, кто ни попросит. Алешка и Маше дает поиграть на гармони, но у нее ничего не выходит. Впрочем, она не расстраивается. Маша радуется, что в доме у дяди Вани снова поселились песни. Как скворцы в скворечнике ранней весной.
На огородной грядке
Большой переполох:
Куда-то без оглядки
Отправился горох.
Эй, горох! Иль оглох?
Ты куда пошел, горох?
Дороги не найдешь,
В крапиве пропадешь!
А горох-чудачок
Шел, не отзывался.
Лишь стручок-рюкзачок
За спиной болтался.
Как-то Маша, Васька и маленький Алешка собирали щавель на лесной опушке, неподалеку от дороги. Они давно уже наелись сочных кочетков, набрали с собой по большому пучку, но домой им идти все не хотелось. Ребята уселись в густую траву на краю канавы, заросшей терновником, и болтали о всякой всячине.
— Маш, а этот лес — дремучий? — спрашивал Алешка.
— Сказал тоже! — засмеялся Васька. — Это не лес, а лесок.
— Тогда почему же он дремлет? — не унимался мальчишка. — Смотрите, тихо как.
Но в это время над головой у ребят что-то зашуршало и все подняли головы. В ветвях прошмыгнула большая сорока, словно хотела узнать: что за люди расселись тут, с добром ли пришли? Сорока опустилась на верхушку небольшой осинки и посматривала на детей.
— Чего вылупилась! — замахнулся на нее Васька. — Вот нахалка, и не боится.
— А чего ей бояться, она у себя дома, — сказала Маша. — Это мы к ней в гости пришли. И к ней, и к деревьям, и к муравьям…
— Вот кого терпеть не могу — муравьев! — отвечал Васька. — Скажешь, они полезные? Они глупые: вечно к человеку за шиворот лезут…
И он, хлопнув себя по шее, действительно вытащил из-за ворота рубахи муравья, который, оглушенный шлепком, уже почти не шевелился.
— Ах ты, мелюзга… Кусаться вздумал. Да я тебя сейчас…
Но он ничего не успел сделать муравью: Маша сдунула его с Васькиной ладони в траву.
— Это мой знакомый муравей, — сказала она. — И лез он к тебе, дураку, не кусаться, а на ухо кое-что пошептать.
— О чем пошептать?
— Да мало ли о чем… Может, про свою жизнь хотел рассказать. Знаешь, сколько с ним приключений было?
— Расскажи, Маша, расскажи! — обрадовался Алешка.
И Маша стала рассказывать.
.. Родился Муравьишка в большом красивом тереме-муравейнике, который стоял на краю леса, недалеко от дороги. Когда он вместе со своими братьями в первый раз отправился в лес, то старый Седой Муравей напутствовал их:
— Бойтесь одиночества! Если какой муравей останется один, то он сразу же оцепенеет.
Но Муравьишка был озорник и не послушался дедушку. Он отстал от братьев, залез на высокую липу и сидел там, загорал на солнышке. Когда он захотел пить, то побегал по коре и нашел зарубку, из которой тек липовый сок. Сок был вкуснее, чем газировка с двойным сиропом, и Муравьишка пил его, сколько хотел. Отсюда, с высокой липы, он видел родной муравейник. Южная сторона его была покатая, а северная шла к земле чуть ли не крутым обрывом. Сделано так было для того, чтобы в муравейнике всегда было тепло.
— Вот какие мы, муравьи, умные! — радовался Муравьишка. — Дедушка говорил, что только люди умнее нас.
Неожиданно он увидел на дороге человека, но какого-то странного. Он все время подпрыгивал на ходу и старался попасть пальцем в небо. Муравьишка не знал, что это был Большой Олух, и сначала удивился, а потом стал хохотать. Он так расхохотался, что даже не смог усидеть на липе и свалился прямо в густую траву.
А Большой Олух в это время подошел к муравейнику. Посмотрев на муравьев, которые дружно работали у себя в тереме, он решил, что они играют в чехарду.
— Бездельники! — сказал Большой Олух. — Вы чего это мне дорогу загородили? Вот я вас!
И он пнул муравейник ногой, а затем поджег его…
— Он что — озверел? — воскликнул Васька.
— Наверное… — задумчиво ответила она. — Нам учительница говорила, что из больших олухов иногда получаются настоящие звери. А еще она нам говорила про атомную бомбу. Если такая бомба упадет на большой город, то он сразу же сгорит, как муравейник от спички — и люди, и дома…
— Войны не будет! — уверенно заявил Васька. — Ты телевизор почаще смотри, тогда все будешь знать.
— Я смотрю, — согласно кивнула Маша. — Да и Валентина Ефимовна на классном часе нам объясняла, что только большие олухи могут на нас войной пойти. Но их, она говорила, на белом свете все меньше становится.
— Маш, ты дальше рассказывай про Муравьишку, — попросил Алешка, видимо, недовольный тем, что рассказ прервался на самом интересном месте.
…Почти все муравьиное население погибло. В живых остались только те, что ушли в лес за провиантом и строительным материалом. Прибежав, они. сбрасывали свои непомерные ноши и кидались в огонь, чтобы спасти белые куколки — муравьиных младенцев. Но из огня живым никто не возвращался.
А Муравьишка, свалившись с липы, продолжал хохотать и на земле. Но когда он учуял запах дыма, то забеспокоился. Ему вдруг захотелось домой, к своим многочисленным братьям и сестрам. По знакомой тропинке Муравьишка добрался до дома. Но вместо прекрасного терема увидел лишь пепелище. Ни одной живой души не было с ним рядом — ни братьев, ни товарищей. И он стал медленно цепенеть, как и предсказывал его дедушка, Седой Муравей.
Весь день и всю ночь пролежал Муравьишка без движения. Тут бы и закончилась его короткая жизнь. Но случилось иначе. В поисках строительного материала на пепелище зашли несколько муравьев из соседнего муравейника. Они всегда ходили целой бригадой — так было удобнее работать. Если один не мог справиться с какой-нибудь слишком тяжелой ношей, на помощь приходили другие. От их дружной работы и очнулся наш Муравьишка. Вместе со всеми он стал собирать хвоинки, кусочки коры, мертвых жуков. И чужие муравьи приняли его в свою семью, как брата.
— Вот и вся история про моего знакомого муравья, — улыбнулась Маша. А Васька еще убить его хотел.
