— Чего вы решили, что в моей голове только вычитанное? Выходит, сама и ничего не чувствую, не понимаю, не знаю?
— Поверь, я о тебе так не думаю. Но есть же, есть вопросы, которые мало просто узнать, которые надо выстрадать. Самая умная голова до них не дойдет, если сердце не перенесет страдания. Хоть малого.
— Ну, да! Я не способна на страдание. Куда мне! Я маленькая, меня кормят, одевают, учат, посылают в пионерский лагерь. Чего же еще, какие у меня проблемы?
— Я о тебе не так думаю, — повторил он. — Но, видно, не понимаю тебя. Извини.
— А скажите, чего вам сейчас хочется больше всего? Что вам сейчас нужней всего?
Она ждала. В расширенных глазах ее было такое, словно она могла, во всяком случае считала, что может, выручить, спасти, бескорыстно наделив этим самым желанным, самым нужным. И нельзя было не ответить искренностью.
— Пусть мне немножечко повезет. Можешь устроить?
Посмотрела — шутит, не шутит? Не шутит. И бросила с укором:
— Это не вообще! Это не общо… И почему — немножечко?
Он сказал уклончиво:
— Если у человека есть это самое «вообще», то, смотришь, и не вообще выпадет…
— Ну, а почему немножечко? Счастье и немножечко — это несовместимо!
— Да, пожалуй… Впрочем, все хотят быть счастливыми на всю катушку. Даже те, кто верит, что и немножечко счастья хватит.
Она усмехнулась, но слова ее звучали, как признание:
— Я хочу быть счастливой. Ты хочешь быть счастливым. Он хочет быть счастливым. Мы хотим быть счастливыми. Вы хотите быть счастливым… — После небольшой паузы, явно хитря, она поправилась: — счастливыми…
— Знаешь, — он тоже усмехнулся, будто за чистую монету принял ее усмешку. — Это первое, что я проспрягал, когда как следует освоил правила спряжения. И не я первый…
— И не вы последний… И зря вы усмехаетесь. И я зря усмехалась…
— Извини, — он развел руки.
Тонкий край солнца задержался над срезом горы и вдруг исчез. Ущелье залило мраком. Резко похолодало. Разъединенные тучи протянулись дальше, в сторону моря, и над головою ворочались оплошные мрачные тучи, от которых пахло влагой и снегом. Качнулись верхушки деревьев.
Лидия-Лидуся до горла застегнула куртку, наделана голову капюшон и придвинулась к Вилю.
— Да, и ты не последняя, — сказал он.
Она опустила голову:
— А бывает отдельное счастье? Которое только для тебя одного?
— Вот это я точно знаю… — Он настороженно смотрел на тучи — могучая, пока не ощущающаяся здесь, внизу, сила толкала их, и они поплыли быстрей и где-то далеко, словно спросонья, громыхнуло. — Вот это точно знаю — не бывает… Невозможно. Исключено безусловно. Всюду и навсегда.
— И правильно, что не бывает! — непримиримо заявила она. — А что такое счастье? Что значит быть счастливым?
— Ты задала сразу два вопроса, — он поднялся. — И таких трудных…
Снова громыхнуло, потом ударило плотно, близко. За тучами пыхнула молния. Ветер, как из пут вырвавшийся, кинулся вниз по ущелью.
Антарян что-то кричал на бегу. Что-то кричала и изрядно отставшая Царица.
Виль не стал ждать их — дорого было каждое мгновенье — и, рупором приложив руки ко рту, распорядился:
— Первому и второму отряду — закрепить палатки! Третьему — убрать инвентарь!
Крупные капли дождя под острым углом били в палатки — на брезенте обозначались мокрые «пробоины» с рваными краями. А кто знает, до чего еще разгуляется непогода? Всего же хуже, если понятное волнение перерастает в панику.
— Без суеты, ребята! Все успеем сделать, все! — предупреждал Виль, голосом и всем видом своим показывая: ничего страшного, главное — спокойствие и аккуратность.
К счастью, большинство не столько было озадачено внезапным испытанием, сколько обрадовалось ему: что за поход без приключений, без опасностей и невзгод? Настроение этого большинства передалось струхнувшим, и все шло ладно: таскали камни и обкладывали ими колья и края палаток, бережно прятали каждую малость. Вожатые и воспитатели немедля отправляли в палатки всех, кому уже нечего было делать на воле.
И тут, во время этой беготни, Царица умудрилась проверить: все ли на месте? И обнаружила, что в расположении нет Олега Чернова! Не поверили, перепроверили — нет в расположении Олега Чернова!
— Да я его только что видел! — лихорадочно шаря глазами, убеждал Костик Кучугур. — Сейчас найдется!.. Найдется!
Воспитатель и вожатая первого отряда кидались то в одну сторону, то в другую, звали:
— Чернов!. Олееег!.. Чернооов!
Виль притянул к себе Костика:
— Перестань зыркать глазами! Ты ведь знаешь, где он!
— Здесь он, ну, здесь!
— Где именно? Не темни — видишь, что делается?
Дождь усилился. Ветер набрасывался на палатки, на деревья, на людей. Все чаще повторялись вспышки молний и раскаты грома.
— Думаю, что там, на лугу, — Костик ткнул рукой в сгущающийся мрак.
— Думаешь или знаешь? Ну, Костик!
— Думаю, — настаивал Костик. — Он советовался со мной, как лучше лезть, чтоб попасть на альпийский луг. Просто так мы говорили — любопытно было: близко, а как залезть?
— И до чего вы досоветовались?
— Что рациональней — наискосок. Там кусты и деревья цепью тянутся… Наверно, где-то там он!
— Иди, Костик, к старшей вожатой — всё как есть доложи ей. И воспитателю вашего отряда доложи. А физрука попроси сходить на турбазу за помощью. И скажи ему — я пошел искать Олега!
Он помнил эту цепь деревьев и кустов. Она не была сплошной — выделялась на серой скальной стене зелеными звеньями. Сейчас ее не было видно, не было видно даже маленькой с пятачок рощицы, из которой цепь брала начало. Если двигаться прямо от нижней палатки, можно выйти к той рощице.
Ручей вздулся, однако по камням переправиться через него не составляло труда. И здесь, у ручья, Виль заметил, что он не один — за ним увязались Лидия-Лидуся и Вадик Кучугур.
— Вы-то куда?
— С вами! — в один голос ответили они.
— В палатки!
— Нет! — упрямо заявила Лидия-Лидуся.
— Мы с вами из одной команды! — упрекнул Вадик.
Гнать их назад было бесполезно — не вернутся в расположение, будут держаться до поры на расстоянии, глядишь, заплутаются.
— Но учтите — останетесь внизу!
— Где вам нужней, там и будем, — за двоих заверила Лидия-Лидуся.
Когда попали в рощицу, он повторил:
— Внизу останетесь, здесь вот! Постарайтесь все видеть и все слышать… Придет помощь, покажете, где всего верней искать — в тех вон кустах и деревьях буду. Видите?
Молния высветила скальную стену.
Днем издали казалось, что рощица примыкает к скалам, как бы ищет прибежища под их сенью. Но до тех скал пришлось добираться чуть ли не на карачках — по крутой осыпи.
Дождь уже не лил — хлестал. Мокрые зыбкие камни были скользкими, будто кто их намылил. Глаза привыкли к темноте. И Вилю удалось, не сбиваясь, достигнуть огромных глыб, над которыми нависало первое звено поросли.
У подножья скал Виль задержался, вернее, заставил себя задержаться — ошалело торопясь, безоглядно кидаясь вверх, скорей потеряешь темп или сорвешься! Отклоняясь назад, он попытался всмотреться в стену, в деревья и кусты на ней, понять: чего это возникла здесь такая цепь? Надо полагать, по стене наискосок шел разлом, а может, и система трещин, в которые за многие столетия нанесло пыль. Образовалась почва, в нее попали семена неприхотливых и цепких растений. Только ли в тонкий слой почвы вцепились их корни или проникли и в камень-материк, втиснувшись в древние глубокие морщины?
«Торопись медленно, так надежней», — напомнил себе Виль и стал взбираться на скалу, сходную с циклопической ступенью. Она была узка, наклонна и прочна. Он прилип к ней, нащупывая руками и ногами выступы и проемы. Не оглядываясь, поднялся и на вторую ступень. Отсюда дотянулся до кривого деревца — оно росло на третьей ступени. Здесь начиналась вместительная расселина — Виль проник в нее. Раскорячив ноги и расставив руки, он выталкивал себя все выше и выше, пока расселина не сузилась — он едва вмещался в ней. Здесь он остановился, чтоб дождаться молнии и оглядеться.
Высоко ли он, много ли времени минуло — о том судить было невозможно. Не по чем. Разве что по усталости — да какой это показатель и чем его измерять? В непогоду, в мокреть, с нарастающим беспокойством в душе долго ли вымотаться и при незначительных результатах?
Виль высунулся из расселины, чтоб не прозевать вспышку — в лицо плеснуло холодной струей. Отфыркавшись, позвал:
— Олег! Отзовись, Олеег!
Прислушался — только ветер гудел да снизу доносился неясный гул.
Молния выхватила из тьмы карниз и — примерно в метре — куст. Только с четвертой попытки ухватился за него. Припав к скале, оторвался от края расселины, ступил на карниз. Повезло — он расширялся. Перебрался через куст, дал себе отдохнуть — от напряжения колени дрожали и в глазах мельтешили рыжие круги.
